Станет ли мир иным, когда пандемия закончится? Что будет происходить в России – в обществе, народном хозяйстве? Это волнует многих. Наш собеседник – директор Федерального социологического центра РАН, доктор философских наук, академик РАН Михаил Горшков.
– Михаил Константинович, какова реакция общества на ситуацию, вызванную пандемией? Что говорит социология?
– Реакцию общества на неожиданные, экстремальные ситуации нельзя точно оценить без понимания его предшествующего состояния. А в России за последние тридцать лет сложилась качественно новая социальная реальность.
Результаты исследований показывают, что никогда ранее наше общество не было столь дифференцированным и сегментированным. По уровню доходов и обладанию собственностью, по группам интересов и смысложизненным установкам, по культурным предпочтениям и психоэмоциональным состояниям, а также по многому другому. Реакция разных групп людей на пандемию также разная: от уравновешенно-осмысленной до психоэмоционально обострённой.
Даже в стабильные и «подъёмные» годы (например, 2007, 2012–2013) всегда была доля населения (7–9%), которая оценивала ситуацию как катастрофическую, хотя и оснований не было. Что уж говорить о днях сегодняшних. Помимо носителей «катастрофического» сознания, больше и тех, кто испытывает повышенную тревожность, раздражительность, даже агрессивность. Это понятно. Люди на самоизоляции при строгих ограничениях. Что касается прогнозных моделей выхода из кризиса, то об этом можно предметнее говорить лишь после проведения специальных широкомасштабных социсследований.
– Но людям-то надо жить. На что опираться?
– В любых ситуациях опора для человека – это семья, работа, друзья, его собственная воля и свойственный ему психологический склад характера, который, кстати, каждый может корректировать. По данным последних исследований видим, что многие ждут социально-экономической поддержки государства. Хотя ещё при кризисе 2014–2016 годов доля так называемых самодостаточных россиян увеличилась с одной трети до половины.
Люди сами подправляли пошатнувшееся положение. Если в 2013-м, накануне кризиса, на садово-огородные участки выходили 10% дачников, то весной 2015-го, в его разгар, – почти треть. Думаю, сейчас будет не меньше. Кстати, две трети стремились тогда устроиться на вторую, третью работу, хотя добились этого лишь 5–6%. Теперь цифра может быть ещё меньше.
Сложнее тем, кто и ранее пребывал в состоянии социального одиночества. Накануне пандемии, по нашим данным, без надежды на любые формы социального капитала – помощь родственников, друзей, попечительских организаций и фондов – находились не менее 10–12% взрослых граждан. В абсолютных цифрах это много.
– Что больше всего страшит россиян?
– В первую очередь опасаются остаться без средств существования и лишиться здоровья. Причём волнуются больше не за самих себя, а за близких.
При прагматизированном и информационно-перенасыщенном массовом сознании уровень тревожности сам по себе с течением времени кардинально снижаться не будет. На это окажут влияние три фактора. Первый – внешний. Это пандемическая статистика в мире, прежде всего в Европе и США. Второй и третий – факторы внутренние. Речь идёт о динамике числа заражённых и вылечившихся, а также о ситуации в регионе проживания и среди близких, коллег по работе, знакомых.
– Много говорится о «медийной пандемии» как о пространстве для манипуляций общественным сознанием. Это проблема?
– Пространство для манипуляций есть при любых условиях. Сознание людей – «открытые врата». Они пропускают огромный поток информации, даже лживой. Но любая манипуляция сознанием имеет границы, в том числе территориальные. Как показывают опросы (и не только наши), доля воспринимающих действительность позитивно выше в полтора, а то и в два раза среди тех граждан, кто проживает вдали от мегаполисов.
Затуманить сознание людей легче на явлениях, которые лежат за пределами их прямого видения. Ответственность за формирование атмосферы в обществе лежит в первую очередь на СМИ и социальных сетях. В кризисные периоды журналисты должны быть особо ответственными.
– Наблюдая за нынешним потрясением, замечаешь в людях и доброе, и отталкивающее…
– Такие глобальные встряски и их последствия, включая сферу межличностных коммуникаций, стоит оценивать с трёх позиций: а) диалектической – когда позитивное проявление сопровождается негативным и наоборот; б) иметь в виду сложившийся социально-психологический ресурс общества; в) учитывать традиции и менталитет народа.
В нашем социуме доминируют тенденции солидарности и взаимоподдержки, что проявляется в работе врачей, волонтёров, помощи другим народам и многом другом. Но есть и «махровый эгоизм». Он сочетается с беспечностью в отношении своего здоровья и здоровья окружающих.
Особо хочу отметить, что у нас накоплен большой социально-психологический ресурс консолидации и единения. Он опирается на вековые традиции и ментальность россиян, что подвигает их на невероятные профессиональные и душевные усилия – почти на грани возможного. Можем этим гордиться, особенно в сопоставлении с тем, что проявилось в ходе пандемии в западном обществе, которое тоже взглянуло на себя как в зеркало и увидело (особенно в своих элитах) много тревожного, даже опасного.
– Что впереди? Быстро ли всё придёт в норму?
– Происходящие изменения – это надолго. И дело не только в том, что многие будут ощущать тревогу по поводу второй волны пандемии. Она, усугубляя мировой кризис, выявила, что борьба между, образно говоря, светом и тьмой обострилась, и все мы так или иначе в ней участвуем. И важно, чтобы обустройство жизни велось на гуманистических основах, а не на базе безудержной конкуренции.
Выход даже из труднейшей ситуации связан с нахождением, выделением и закреплением позитивного. Например, сейчас природа Земли, так сказать, чуть отдохнула от человека. Красиво смотрится окрашенный естественной голубизной небесный свод над разными странами! Впору всерьёз задуматься, как же мы могли жить при запредельном смоге? И разве не важно, чтобы вместе с небесами очищались души и сознание людей? Чтобы они не позволяли собой манипулировать, жили осознанно?
Из каждой беды русский народ всегда выходил достойно.
– Можно ли говорить об ощутимых изменениях на рынке труда?
– Пока о перераспределении профессий, их перечне в процентах говорить рано. Нужны исследования. Но, скорее всего, восстановится (и довольно быстро) сфера бытовых услуг. Хуже будет складываться ситуация в малом и среднем бизнесе, в сфере туризма, на транспорте, в жилищном строительстве. Безработица возрастёт, скорее всего, раза в два: с 5 до 10%. К сплошной виртуализации трудовой деятельности общество не привыкнет и всецело не перейдёт. Пополнятся ряды прекариата – работников с частичной или временной занятостью (по оценкам экспертов, у нас их доля составляет до 40% от всех работающих).
– Особый разговор о науке. Ведь в её развитии у нас немало проблем. Займёт ли она наконец достойное место?
– Полагаю, кардинальных сдвигов со стороны общества по отношению к науке не произойдёт. Другого хотелось бы ожидать со стороны государства. Рискну утверждать: если бы госфинансирование исследований было на том уровне, какой есть в ряде ведущих стран, мы могли бы встретить коронавирус ещё более подготовленными.
Чётко высвечивается пагубность остаточного принципа, возобладавшего в последние годы при определении объёмов финансирования социальной и гуманитарной науки. Например, мы предлагали наращивать фундаментальные и прикладные исследования массового сознания и поведенческих практик россиян в критических условиях на основе госзаказа. Нас не услышали. Надеюсь, это изменится.
– Часто говорят, что прежний мир перестал существовать, что настала «новая реальность»…
– Пандемия стала катализатором серьёзных процессов, например обрушила нефть. Мы на пороге больших перемен. Но утверждать, что теперь мы станем делить нашу жизнь на «до и после», это, пожалуй, некое социальное мифотворчество.
Что, по большому счёту, произошло? Стал распространяться доселе неизвестный и опасный по последствиям вирус. Однако, по статистике летальных случаев, другие вирусы уносят ещё больше жизней. Конечно, требуется повышенная мобилизация для борьбы с COVID-19. Она необходима, в частности, из-за его быстрого контактного распространения. Но при чём здесь, выражаясь философским языком, «перерыв постепенности» мирового развития, разделение, словно пропастью, всей жизни на «до и после»?!
Сознание человека, как и больших социальных групп, консервативно и меняется не так динамично, как его бытие (да и не сразу вслед за этим). Однако изменения необходимы перед угрозой небывалых вызовов и в сфере безопасности, и в сфере природопользования, и во многих других сферах. Иначе человечеству будет трудно выжить.