ПАМЯТЬ
Десять лет назад, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое мая, не стало Евгения Николаевича ЛЕБЕДЕВА, выдающегося русского литературоведа, Учителя многих поколений литинститутовцев, Учителя – с большой буквы.
Горький как-то сказал, что Блок среди окружавших его людей всегда выглядел как человек с другой планеты, и добавил – но если бы сию минуту явились настоящие марсиане и спросили Горького, что есть человек, он бы, не задумываясь, указал им на Блока.
Подлинное величие – это всегда печать духа, она несмываема и клонированию не поддаётся. Но это не только печать духа, но и печаль его. Они каким-то странным образом соединены, судите сами: Баратынский, Лермонтов, Тютчев, Анненский, Блок, Есенин, Рубцов… Это не только лучшие русские поэты – это ещё прекраснейшие и печальные вершины русского духа. И именно в такой последовательности их выстраивал Евгений Николаевич Лебедев – без сомнения, один из лучших русских филологов конца ХХ века и виднейший исследователь творчества Баратынского, Тютчева, Ломоносова.
Наш курс Литинститута был одним из последних, кому довелось учиться у Лебедева, и мы оказались не только свидетелями, но и в какой-то степени участниками последних, предельно драматичных событий его жизни. Если бы не боязнь громких слов, я бы сказал – трагичных. Потому что именно в трагедии смерть становится единственным возможным исходом для того, перед кем она открывается. Может быть… платой за величие.
Мы видели Евгения Николаевича в дни болезней и скорби. Ни эти, ни другие обстоятельства уже не могли ничего в нём убавить – он вслушивался в судьбы Тютчева, Баратынского, ловил их далёкие отзвуки…
Недавно, разговаривая с одним из выпускников нашего института, я узнал, что они Лебедева уже не застали. И мне стало грустно: они уже не знали, что Ломоносова от Тредиаковского отличает не «уровень текстов», а именно то самое величие, которое нельзя ни пересказать, ни описать, но без которого русские судьбы такого масштаба делаются совершенно непонятными. А Лебедев был сомасштабен им.
Десять лет назад, в ночь с одиннадцатого на двенадцатое мая, не стало Евгения Николаевича ЛЕБЕДЕВА, выдающегося русского литературоведа, Учителя многих поколений литинститутовцев, Учителя – с большой буквы.Горький как-то сказал, что Блок среди окружавших его людей всегда выглядел как человек с другой планеты, и добавил – но если бы сию минуту явились настоящие марсиане и спросили Горького, что есть человек, он бы, не задумываясь, указал им на Блока.
Подлинное величие – это всегда печать духа, она несмываема и клонированию не поддаётся. Но это не только печать духа, но и печаль его. Они каким-то странным образом соединены, судите сами: Баратынский, Лермонтов, Тютчев, Анненский, Блок, Есенин, Рубцов… Это не только лучшие русские поэты – это ещё прекраснейшие и печальные вершины русского духа. И именно в такой последовательности их выстраивал Евгений Николаевич Лебедев – без сомнения, один из лучших русских филологов конца ХХ века и виднейший исследователь творчества Баратынского, Тютчева, Ломоносова.
Наш курс Литинститута был одним из последних, кому довелось учиться у Лебедева, и мы оказались не только свидетелями, но и в какой-то степени участниками последних, предельно драматичных событий его жизни. Если бы не боязнь громких слов, я бы сказал – трагичных. Потому что именно в трагедии смерть становится единственным возможным исходом для того, перед кем она открывается. Может быть… платой за величие.
Мы видели Евгения Николаевича в дни болезней и скорби. Ни эти, ни другие обстоятельства уже не могли ничего в нём убавить – он вслушивался в судьбы Тютчева, Баратынского, ловил их далёкие отзвуки…
Недавно, разговаривая с одним из выпускников нашего института, я узнал, что они Лебедева уже не застали. И мне стало грустно: они уже не знали, что Ломоносова от Тредиаковского отличает не «уровень текстов», а именно то самое величие, которое нельзя ни пересказать, ни описать, но без которого русские судьбы такого масштаба делаются совершенно непонятными. А Лебедев был сомасштабен им.