КНИЖНЫЙ 
РЯД
Космина Исрапилова. Пятое время года. – Махачкала: Издательство «Лотос», 2007. – 192 с.
Быть автором одиннадцати книг на русском языке – заслуга немалая. В особенности если автор, как в данном случае дагестанка Космина Исрапилова, не принадлежит русскому миру по крови. Чудо духовного единения с мировоззренчески иной культурой, доступное только наиболее высокоразвитым и просветлённым личностям, казалось бы, заслуживает не одной только Шолоховской премии, которой Исрапилова уже однажды была удостоена, но и гораздо большего признания, которое не только в премиях выражается.
Однако всё ли формально русскоязычное можно безоговорочно приветствовать? Разумеется, поэтические опыты Райнера Марии Рильке на русском явление для нас, соотечественники, чертовски приятное. Но только как исторический факт в литературе. Иное дело, автор российский, с детства живущий в русском языковом ареале. Тут любой поэт, выходящий к широкому читателю, невольно вступает в дружеское соревнование с небожителями, без которых русская литература немыслима и которыми она до сих пор жива: Пушкиным, Лермонтовым, Маяковским, Хлебниковым et cetera. Что же на чашу весов бросает Космина Исрапилова?
Исрапилова поэтически одарена, её стих достигает в некоторые моменты большой высоты: «Одиночество без одиночества. / Никого не взяла я с собой / В летний сад – в моё личное творчество, / В древний дом под наклонной скалой». «Уходящему лету вдогонку / Я листаю цветной календарь». Но в некоторых стихотворениях автор, к сожалению, не выдерживает заданной рифмовки. Встречаются и метрические сбои. В результате впечатление от чтения стихов получается двоякое. С одной стороны, перед нами, несомненно, поэзия. Поэзия в высшем смысле, т.е. согласно одному из определений в словаре Ушакова, «область воображаемого бытия, мир фантазии». Этот мир у Исрапиловой обильно населён поэтическими образами. Но с другой стороны, не будем забывать и определение Даля: «...наконец зовут поэзией самые сочиненья, писанья этого рода и придуманные для сего правила: стихи, стихотворения и науку стихотворства». С этой точки зрения творчество рассматриваемого автора может показаться неосведомлённому читателю переводом, выполненным с какого-то, возможно, прекрасного оригинала: «Перед Пушкиным можно грешить и шалить, / Но фальшивить нельзя ни на йоту. / Для меня его слово суть образ молитв, / Чуток слух мой к божественной ноте». Вероятно, на лакском это действительно прозвучало бы без «шероховатостей». Соответственно приведённой цитате хочется посоветовать талантливому дагестанскому автору быть требовательнее к себе, ибо без виртуозного владения словом немыслим подлинный поэтический артистизм – квинтэссенция художественного.