Жить в Петербурге – это находиться в огромном городе, но на границе обитаемого мира. В одном из центров цивилизации – и в то же время словно бы «на краю» Вселенной. Петербург – «заряженное» поле культуры, с огромным потенциалом! И петербургская фантастика – закономерное его порождение.
Фантастики в Петербурге не может не быть. Что такое фантастика? Литература, сюжет которой построен на каком-то невероятном допущении. Жанр этот был всегда, потому что человек знал: в мире есть много такого, что выходит за рамки повседневного опыта. Русские народные сказки с Бабой-ягой, Кощеем, Котом Баюном и избушкой, которая сама по себе поворачивается, стоит лишь сказать волшебное слово – это у нас что? Производственный роман или фантастика? Весь мировой фольклор, случаем, не фантастика? Героические саги, эпос? Один цикл про Гильгамеша чего стоит. В «Илиаде» и «Одиссее» тоже фантастики полно. Не говоря о «Махабхарате» – тут Стивен Кинг, Хайнлайн и Стругацкие дружно лопаются от зависти. О фантастическом в Библии – молчу. Древнейшая авторская фантастика, если я правильно помню – древнеегипетская «История о потерпевшем кораблекрушение». Человек после кораблекрушения оказывается на острове, где обитает громадный говорящий змей… Европейская классика прямо вылупляется из фольклора. «Фауст» Гёте опирается на городские легенды, уходящие в Средневековье. «Собака Баскервилей» уводит в недра таких древних мифов и легенд, что и король Артур покажется недавней выдумкой.
Веками и тысячелетиями никто не выделял фантастику в особый жанр, потому что до середины XIX столетия никто особенно и не понимал, где границы реального, где – чуда. А с этого времени жизнь человека приобрела ещё один источник фантастического: научно-технический прогресс. Как тонко заметил Герберт Уэллс: «Обычное интервью со святым или волшебником легко заменить достижениями науки...» Уэллс и заменил, положив начало научной фантастике.
Одним словом – фантастика была всегда. Была везде. Если хотите, можете разделить её на научную фантастику и фэнтези... А можно и не разделять. Тем более что направления эти всё время причудливо переплетаются.
Особенно бурно фантастика развивалась в тех местах, где условия жизни человека не слишком комфортны. Сама природа и жизнь людей, например, на севере хоть немного, но фантастичны. Классическая страна фантастики – Англия. Куда более благоприятная для жизни Франция породила и намного более скромных фантастов. Уютная южная Германия с мягким климатом не породила Эрнста Теодора Амадея Гофмана – его породил Кёнигсберг. Как и Иммануила Канта, назвавшего Прибалтику «тусклыми землями» и «туманными землями». Очень фантастический он, Кёнигсберг. И очень похож на Петербург.
Город на Неве просто не мог не сделаться родиной русской фантастики. Строго говоря, петербургская школа фантастики – порождение ХХ века, уже советского периода. Но, во-первых, у неё богатейшее прошлое, буквально толпы предшественников из XVIII–XIX веков. Хотя бы Алексей Алексеевич Перовский, Антон Погорельский с его «Чёрной курицей, или Подземными жителями». Во-вторых, как и полагается авторской литературе, петербургская фантастика прямо вытекает из фольклора. Русская готика Александры Смирновой-Россет берёт начало из Петербурга, из его «страшилок» и богатейшей мифологии.
У петербургской школы фантастики весьма любопытные особенности. Все советские фантасты строили свои сюжеты с невероятными допущениями – это у них было главным. Но при этом фантасты петербургские писали всё же в первую очередь ЛИТЕРАТУРУ! Для них интереснее показать не чудовищ с другой планеты или возможности «мюзонного двигателя», а человека, оказавшегося в какой-то невероятной ситуации. Человек ведь в самом реальнейшем Петербурге жил и живёт в природной и исторической ситуации самого фантастического свойства. Вот местные фантасты и показывали нечто, для них достаточно обыденное. Севера Феликсовича Гансовского, по его словам, долго не печатали, потому что «…говорят: не похоже это на фантастику, это у вас как будто всё было на самом деле...»
Аркадий Стругацкий дал этому имени дорогу в литературу, а то ведь так бы и не пропустили.
Очень ярко особенность петербургской школы фантастики проявилась в почти забытом, но крайне интересном эксперименте: в повести-буриме «Летающие кочевники». Впервые опубликовали её в «детском» журнале «Костёр» в 1968 году. Как интересно вяжутся судьбы писателей! Я читал эту повесть ещё мальчиком, в 13 лет... Андрей Балабуха старше меня всего на 8 лет, но он-то был уже «маститым» и принимал в её создании самое активное участие. Андрей и рассказывал: каждый пишущий должен был выйти из затруднительной ситуации, которую создал предшественник, и усложнить задачу тому, кто будет писать следующим. Но при этом было нельзя убивать всех героев сразу и объявлять всё происходящее сном.
И чего только нет в буриме!.. Писали «Летающих кочевников» девять известных советских фантастов, главу за главой. Самые «фантастические» истории рассказали «южномосковские» авторы: Мееров и Шейкин. А ленинградские фантасты (братья Стругацкие, Дмитриевский, Ларионова, Томилин, Невинский, Шалимов, Геннадий Гор) всё равно писали больше о человеке, нежели о «викингах космоса». Даже сам зачин повести, данный Стругацкими, как-то сразу нарушает стандарты научной фантастики: прилетают-то на старушку Землю не высокоразвитые «пришельцы», а существа каменного века, неуловимо напоминающие викингов... Вот и получается – то у нас «викинги космоса», то фэнтези Марии Семёновой. В Петербурге никуда не денешься от истории северо-запада. И от пресловутого «человеческого измерения»: гуманитарные вопросы в питерской школе фантастики всегда оказывались важнее тем научно-технического прогресса.
Вторая особенность: питерская фантастика была «страшнее» и эсхатологичнее всякой другой. Великолепен Сергей Павлов с его «Акванавтами» и «Лунной радугой» или Вячеслав Пальман с его «Кратером Эршота»... Однако даже у них всё «кончается хорошо». Петербург же подарил читателям Севера Гансовского с его «Днём гнева». И Александра Шалимова, у которого вместо традиционных «хеппи-эндов» – сплошные вопросы.
Третья особенность: петербургские фантасты удивительным образом видели самые передовые рубежи, горизонты культуры. Как Стругацкие, в 1960-е годы заговорившие о распаде империи Саракш, о расчеловечивании «общества потребления», а в 1970 е – о тупике советского эксперимента. Никакой случайности здесь нет. Всё это порождает Петербург – наследник русского северо-запада, город на границах, «стык» культур и цивилизаций. Петербург – город-экстремум, «невероятный» город, «зона шаманского комплекса». Городская мифология Петербурга стократ усилила его природные особенности. Град Петров веками упивался картинами собственной гибели, смаковал, что ему непременно «быть пусту». И постоянно «опережал» остальную Россию: порождал то, что в других градах и весях только начинало «шевелиться». И петербургская фантастика – закономерное порождение нашего великого города. Её школу создали люди, с детства испытанные пронизывающим сырым холодом, темнотой, метелями, наводнениями, коротким летом, страшными историями про привидения и карликов и удивительными красками на мерцающем северном небе.
«ЛГ»-ДОСЬЕ
Андрей Буровский – писатель, историк, философ. Доктор философских наук, кандидат исторических наук, профессор. Окончил исторический факультет Красноярского государственного педагогического института. В настоящее время живёт в Петербурге. Автор нескольких фантастических произведений, около 60 научно-популярных книг по русской истории, нескольких монографий. В начале 2000-х годов заслужил славу и как литератор, и как популяризатор науки, в доступной форме рассказывавший читателям о малоизвестных исторических фактах. Концепции, которые защищал Буровский, нередко шли вразрез с устоявшимися взглядами, поэтому Андрей Михайлович довольно быстро получил репутацию возмутителя спокойствия, не считающегося с авторитетами.