Лев Барон
В магазине-салоне «Буквоед» на Невском проспекте недавно состоялась презентация книги профессора Игоря Сухих «Чехов в жизни».
Игорь Николаевич, известный российский литературовед и критик, крупнейший, кроме прочих направлений его научной деятельности, современный исследователь жизни и творчества А.П. Чехова, собрал в этой книге сотни фрагментов писем, воспоминаний, рецензий, дневниковых записей. Представляющих читателям как множество малоизвестных (а порой и совсем неизвестных) эпизодов биографии классика, так и возможность глубоко вникнуть в нюансы отношения писателя к творчеству, друзьям, собратьям по перу, событиям.
Например, Антон Павлович сам опроверг бытующее иногда мнение о том, что якобы не любил Санкт-Петербург. Вот что он писал 25 марта из Москвы детской писательнице Марии Владимировне Киселёвой: «На днях я вернулся из Питера. Купался там в славе и нюхал фимиамы. На правах великого писателя я всё время в Питере катался в ландо и пил шампанское...»
В письме к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко от 20 ноября 1896 года Чехов утверждал, что в Петербурге его больше всего привлекают Невский проспект в солнечный день и Вера Фёдоровна Комиссаржевская, которую он считал великолепной актрисой. Приезжая по нескольку раз в год в столицу, Антон Павлович, как правило, останавливался в гостинице «Москва» (ныне – «Космос Ройял Отель» на Невском проспекте, 49/2) и обедал в существующем и в наши дни на противоположном углу Невского и Владимирского проспектов знаменитом ресторане «Палкин», увековеченном им в рассказе «Без места». На Невском же в поле зрения писателя попали и забавные уличные сценки, которые легли в основу сюжетов таких рассказов, как «На гвозде» или «Протекция».
Письмо от 30 августа 1898 года из Мелихова давнему другу писателя Лидии Алексеевне Авиловой: «Я поеду в Крым, потом на Кавказ и, когда там станет холодно, поеду, вероятно, куда-нибудь за границу. Значит, в Петербург не попаду. Уезжать мне ужасно не хочется… Мне кажется, что если бы эту зиму я провёл в Москве или в Петербурге и жил бы в хорошей тёплой квартире, то совсем бы выздоровел, а главное, работал бы так (т.е. писал бы), что, извините за выражение, чертям бы тошно стало».
И, наконец, письмо, отправленное Чеховым из Ялты 11 марта 1901 года, накануне свадьбы, невесте, актрисе Московского художественного театра, будущего МХАТа, Ольге Леонардовне Книппер: «Ты пишешь, что я не люблю Петербурга. Кто тебе это сказал? Петербург я люблю, у меня к нему слабость. И сколько воспоминаний связано у меня с этим городом!»
Иногда можно услышать или прочитать, что после «провала» «Чайки» в 1896 году Чехов проникся такой неприязнью к Северной столице, что решил никогда больше в городе на Неве не бывать. Тот приезд Антона Павловича в Петербург, к сожалению, действительно был последним. Но вот перед нами письмо Чехова из Мелихова от 16 апреля 1897 года публицисту Михаилу Осиповичу Меньшикову: «20 марта я поехал в Петербург, но на пути у меня началось кровохарканье. Пришлось задержаться в Москве и лечь в клиники (профессора-терапевта Остроумова на Девичьем поле. – Л.Б.) на две недели».
Совершенно ясно, что, несмотря на неудачную премьеру, Чехов не собирался прерывать контакты с Петербургом. Просто после столь тяжёлого обострения туберкулёза лёгких, которым он страдал с юности, Чехов, врач по образованию, вместо Северной Пальмиры стал «прописывать» себе Ялту и Ниццу…
18 (30) октября 1896 года газета «Новое время» поместила следующую корреспонденцию: «Сегодня на Александринском театре исполнена «Чайка», пьеса А.П. Чехова. Шла она в бенефис госпожи Левкеевой, за 25 летие (сценической деятельности актрисы. – Л.Б.). Пьеса не имела успеха, хотя в чтении это прямо талантливая вещь, стоящая на литературных достоинствах гораздо выше множества пьес, имевших успех. Бенефисная публика странная, не интересующаяся литературными вопросами. Сама бенефициантка не участвовала (! – Л.Б.) в пьесе, а участвовала в другой пьесе, г. Соловьёва «Счастливый день», возобновлённой для бенефиса. Госпожа Левкеева вполне заслужила те овации, предметом которых сегодня была, и со стороны товарищей, и со стороны публики. Она не зарыла в землю то, что дал ей Б-г. Она много работала и, являясь в комических ролях, доставляла публике много раз добродушно и искренне посмеяться. Это прекрасный дар раздвигать морщины людям, давать им минуты смеха и беззаботного веселья».
В тот вечер в зале Александринского театра собрались в основном не тонкие ценители драматургического искусства, а любители водевилей, рассчитывавшие «раздвинуть морщины» сплошным весёлым смехом. Тем более что в роли нечистого на руку управляющего Шамраева на афише, фотокопию которой можно увидеть в книге «Чехов в жизни», был заявлен общепризнанный любимец публики Дядя Костя – знаменитый комический актёр Константин Александрович Варламов. А сама же пьеса была дана в бенефис комической актрисы Александринского театра Елизаветы Матвеевны Левкеевой. И публика в ожиданиях своих обманулась: хотя Чехов и обозначил жанр своей пьесы как комедийный, «Чайка», один из персонажей которой, Треплев, совершает в финале самоубийство, мало способствует «беззаботному раздвиганию морщин». Ко всему прочему, для самой Е.М. Левкеевой, поклонники которой, рискнём предположить, составили основную часть аудитории, роли в «Чайке» не нашлось.
19 (31) октября в том же «Новом времени» под рубрикой «Театр и музыка» опубликована следующая (насколько справедливая – пусть рассудят критики) рецензия: «Всё валится на автора, точно не ясно всякому добросовестному человеку, что пьеса плохо срепетирована, что роли были нетвёрдо выучены, что исполнители далеко не были на надлежащей высоте, что в mise en scienes (в мизансценах. – Л.Б.) были ошибки, которые трудно было устранить для первого представления, походившего скорее на генеральную репетицию...» К причинам «провала» обозреватель Суворин добавил ещё и «сценическую неопытность автора».
В своих воспоминаниях «А.П. Чехов в моей жизни» Л.А. Авилова описывала драматичные события этого вечера так: «Занавес опустился, и вдруг в зале поднялось что-то невообразимое: хлопки заглушались свистом, и чем больше хлопали, тем яростнее свистели. И тогда ясно стал слышен и смех. Мало того что смеялись, хохотали. Публика стала выходить в коридоры или в фойе, и я слышала, как некоторые возмущались, другие злобно негодовали: «Символистика!», «Писал бы свои мелкие рассказы!», «За кого он нас принимает?», «Зазнался, распустился!», «Ведь это позор, безобразие!»
В тот же вечер писательница и сотрудница «Нового времени» Софья Ивановна Смирнова-Сазонова зафиксировала в дневнике: «Чехов всё время скрывался за кулисами в уборной Левкеевой, а после вовсе исчез… Чествование Левкеевой за 25 лет прошло с речами, подношениями, поцелуями товарищей и слезами бенефициантки».
«Чайка», как известно, была повторно поставлена в Московском художественном театре, арендовавшем тогда театр Щукина в увеселительном саду «Эрмитаж» в Каретном ряду, 17 декабря 1898 года. На афишах, фотография одной из которых присутствует в книге Игоря Сухих, пьеса была представлена как драма. Роль Тригорина играл сам К.С. Станиславский, Аркадиной – О.Л. Книппер, Треплева – молодой Всеволод Мейерхольд.
В книге профессора И.Н. Сухих «Чехов в жизни» помещён фрагмент воспоминаний Константина Сергеевича Станиславского «А.П. Чехов в Художественном театре»: «Занавес закрылся при гробовом молчании…
Актёры пугливо прижались друг к другу и прислушивались к публике.
Гробовая тишина. Из кулис тянулись головы мастеров и тоже прислушивались. Молчание.
Кто-то заплакал. Книппер подавляла истерическое рыдание. Мы молча двинулись за кулисы.
В этот момент публика разразилась стоном и аплодисментами. Бросились давать занавес…
…В публике успех был огромный...»
Приходится в очередной раз со вздохом констатировать, что память об Антоне Павловиче увековечена в Санкт-Петербурге недопустимо скромно. Нельзя же всерьёз ограничиться размещением в упомянутом выше отеле «Космос Королевский» конференц-зала «Чехов» и переименованием в 1923 году в улицу Чехова Эртелева переулка, где в доме № 6 писатель гостил у А.С. Суворина! В нашем городе, увы, нет даже посвящённой писателю мемориальной доски, не говоря уже о памятнике! А ведь монумент Чехову, открытый 27 октября 1998 года напротив зданий МХАТа в Камергерском переулке в Москве, создавался Михаилом Константиновичем Аникушиным в Ленинграде – Петербурге! Один из величайших ваятелей XX столетия Аникушин над каждой из своих скульптур работал много лет и, без сомнения, предусмотрел один из вариантов памятника Чехову и для Северной столицы…