Сергей Дмитриев
Русская литература богата фигурами классиков, которым выпало судьбой пройти через горнило испытаний и потрясений и отразить это в своих произведениях, пополнивших богатую сокровищницу отечественной словесности. Особенно явно такая черта проявилась на переломе XIX-XX веков, когда Россия переживала эпоху бурного развития, войн и революций. В этом водовороте событий проявить себя выпало многим мастерам слова, в том числе и Александру Ивановичу Куприну (1870, г. Наровчат Пензенской губернии, ныне село Наровчат – 1938, Ленинград).
Писатель родился в семье Ивана Ивановича Куприна (1834–1871), мелкого чиновника, лесника, который умер, заболев холерой, когда мальчику был только год. Его мать – Любовь Алексеевна, урождённая Кулунчакова (1838–1910), происходившая из татарского княжеского рода, после смерти мужа переехала с тремя детьми в Москву и поселилась во Вдовьем доме. Не имея средств к существованию, она отдала двух дочерей в казенные учреждения, а в 1876 году в возрасте шести лет определила сына Александра в Разумовский сиротский пансион, где ему пришлось хлебнуть «сиротской доли» и начать закалять свой характер. Тем не менее любящая мать сыграла важную роль в формировании характера будущего писателя, и он всегда благодарностью вспоминал ее в течение всей жизни.
В 1880 году Александр поступил во Вторую московскую военную гимназию, через два года преобразованную в кадетский корпус, что определило его дальнейший воинский путь. В 1888 году он окончил этот корпус, а в 1890 году – Александровское военное училище, получив чин подпоручика. По воспоминаниям его друга Л.А. Лимонтова, тогда это уже был не «невзрачный, маленький, неуклюжий кадетик», а сильный юноша, дорожащий честью мундира, любитель танцев, влюблявшийся в своих партнерш по вальсу. Куприн был зачислен в 46-й Днепровский пехотный полк и отправлен на службу в город Проскуров (ныне Хмельницкий) на Украину. Четыре года жизни в глуши, в одном из пограничных городков с мазанками и грязью на улицах, с муштрой солдат и офицерскими кутежами заставили Куприна задуматься о его будущем и дали ему неоценимый жизненный опыт.
Свои первые литературные опыты Куприн начал с юношеских стихов еще в юнкерском училище, но они так и остались неопубликованными. А первый рассказ «Последний дебют», вышедший из-под пера писателя, увидел свет в журнале «Русский сатирический листок» уже в 1889 году. Позже Куприн вспоминал, как, получив за рассказ первый гонорар в десять рублей, он купил матери «козловые ботинки», а на оставшиеся деньги помчался в манеж погарцевать на лошади, так как очень любил лошадей. Через несколько дней Куприна вызвали к начальству: «Куприн, ваш рассказ» - «Так точно» - «В карцер». Офицеру тогда не полагалось заниматься такими «легкомысленными» вещами. В карцере Александр прочитал свой рассказ отставному солдату, который выслушал его и сказал: «Здорово написано, ваше благородие! А только понять ничего нельзя»…
В 1893 году Куприн отправился в Петербург для поступления в Академию Генерального штаба, но не был допущен к экзаменам из-за скандала в Киеве, где он в ресторане-барже на Днепре выбросил за борт пьяного пристава, оскорблявшего девушку-официантку. В итоге в 1894 году Куприн решил оставить службу, посвятить себя литературе и фактически – так можно сказать - «ушел в народ» набираться писательского опыта. Он очень много путешествовал по югу России и Украине и кем только не пробовал работать: кладовщиком, лесным объездчиком, грузчиком, землемером, псаломщиком, корректором, управляющим имением и даже зубным врачом.
Куприн начал сотрудничать с газетами, как репортер, и через журналистику сделал важный шаг к писательскому мастерству. Он печатался в газетах «Киевское слово», «Киевлянин», «Волынь» и сделал в это время попытку создать цикл рассказов и очерков с налетом мелодраматических страстей и описанием жизненных историй «маленьких людей» из народа, с которыми писателю приходилось встречаться в тех или иных местах. Эти очерки и рассказы составили два авторских сборника «Киевские типы» (1896) и «Миниатюры» (1897).
Весной 1896 года Куприн как репортер отправился в Юзовку (ныне г. Донецк), где ему одному из первых выпало создавать так называемую «донбасскую литературу». Он познакомился с работой крупных предприятий, исполняя обязанности заведующего учетом рельсопрокатного завода в селе Дружковка (ныне город Краматорского района ДНР). В 1896 г. вышли очерки писателя «Юзовский завод» и «Рельсопрокатный завод», а следом за ними первое его крупное произведение - повесть «Молох», в которой был описан огромный завод, пожирающий приносимые ему в жертву жизни. В повести резко обличался капитализм и прозвучала поддержка автором рабочего класса, что не могло не посодействовать росту популярности этой повести и ее автора в России.
В 1897 году писатель переехал в Полесье, где служил на Волыни управляющим имением. Там в рассказах «Лесная глушь» (1898), «На глухарей» (1899), «Серебряный волк» (1901) писатель обратился к теме гармонии человека и природы, считая, что конфликт между природным началом и человеческими законами вряд ли вообще разрешим. Особенно ярко эту тему писатель отразил в повести «Олеся» (1898), в которой таинственная, оторванная от общества героиня попадает в плен любви, и это заканчивается трагедией.
«Олеся» и «Молох» подарили Куприну широкую известность, и он в 1901 году решил переехать в Санкт-Петербург, где начал сотрудничать со многими популярными журналами и окунулся в писательскую среду столицы, сблизившись с И. А. Буниным, А. П. Чеховым, Ф. Д. Батюшковым, Н. Д. Телешовым и его литературным кружком «Среда», а также в А. М. Горьким и его товариществом «Знание». В 1903 году издательство «Знание» выпустило книгу Куприна «Рассказы», а в 1904–1906 гг. вышли еще два тома его произведений.
В своих произведениях писатель пытался тогда отображать образы смелых и решительных людей (рассказы «В цирке» (1902), «Конокрады» (1903), «Трус» (1903), очерки «Листригоны»). Сам он старался подтверждать характеристику, данную ему Л. Н. Толстым при первой их встрече в 1902 году, что он «мускулистый, приятный силач». Писатель испытывал воздушные шары, летал на аэроплане, опускался на глубину в водолазном костюме. Начал он тогда писать и колоритные рассказы для детей: «Белый пудель» (1904), «Слон» (1907).
На Куприна знакомство с Толстым оказало неизгладимое впечатление. Он признавался: «Меня ему представили... я был очень растерян в эту минуту... Помню пожатие его большой, холодной, негнущейся старческой руки… Я понял в эти несколько минут, что одна из самых радостных и светлых мыслей - это жить в то время, когда живет этот удивительный человек».
В 1902 году писатель женился на Марии Карловне Давыдовой (1881–1966), приемной дочери владелицы журнала «Мир Божий», но супруги разошлись в 1907 году. (Позднее в 1960 году вышла книга воспоминаний жены о Куприне «Годы молодости»). После этого писатель во второй раз женился на Елизавете Морицевне Гейнрих (1882–1943), воспитательнице своей дочери Лидии (1903-1924) от первого брака с Марией. Елизавета была сиротой и уже побывала на русско-японской войне сестрой милосердия, вернувшись оттуда не только с медалями, но и с разбитым сердцем. Вскоре у супругов родились две дочери Ксения (1908-1981) и Зинаида (1909-1912).
Особое место в творческом наследии Куприна не могли не занять произведения на тему увиденной им во всех красках армейской жизни. Сюда относятся такие повести и рассказы, как «Куст сирени», «Ночлег», «Ночная смена», «Прапорщик армейский», «Брегет», «Ночная смена», «Поход», «На переломе (Кадеты)» и одно из его наиболее известных произведений – повесть «Поединок», вышедшая в 6-м сборнике товарищества «Знание» за 1905 год при активной поддержке и под творческим воздействием Горького. Сразу после появления повести автора обвинили в опасной клевете на армию, тем более что она вышла в свет после тяжёлых поражений в Русско-японской войне. Писатель вскрыл в повести приметы реальной армейской жизни, рассказав о конфликте романтически настроенного героя со старшим офицером. Его нападки на армию с явным сгущением красок не могли не понравиться революционно и либерально настроенным читателям, выведя Куприна в число самых востребованных писателей того времени. «Это была пора, - вспоминал Бунин, - когда издатели газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним по ресторанам, в которых он проводил дни и ночи со своими случайными и постоянными собутыльниками, и униженно умоляли его взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью, а он, грузный, большелицый, только щурился, молчал и вдруг отрывисто кидал таким зловещим шепотом: «Геть сию же минуту к чертовой матери!» - что робкие люди сразу словно сквозь землю проваливались». Грязные кабаки и дорогие рестораны, нищие бродяги и лощеные снобы петербургской богемы, цыганские певицы и бега, наконец, важный генерал, брошенный им в бассейн со стерлядью - весь набор «русских рецептов» для лечения меланхолии, в которую почему-то всегда выливается шумная слава, был им перепробован…».
Во время событий Первой русской революции Куприн встал фактически на сторону оппозиции царизму. В Севастополе он оказался свидетелем орудийного расстрела крейсера «Очаков» и расправы с его командой, когда солдаты с пристани расстреливали из пулеметов и приканчивали штыками матросов, пытавшихся спастись с корабля. Потрясенный увиденным, Куприн откликнулся на расправу, опубликовав очерк «События в Севастополе». В Балаклаве писатель даже помогал матросам скрываться от властей. За его публикации на эти темы командующий Черноморским флотом вице-адмирал Г. П. Чухнин приказал выслать писателя за пределы Севастопольского градоначальства и возбудить против него судебное преследование. После допроса у судебного следователя Куприну все-таки разрешили выехать в Петербург.
В Крыму Куприным был написан один из его лучших рассказов «Гамбринус» (1907), языком которого восхищался Л. Н. Толстой, читавший его вслух своей семье. В рассказе до сих пор поражает острое социальное звучание и защита писателем достоинства самого простого «маленького человека».
После революции Куприн намного меньше стал интересоваться политикой, обратившись к своей любимой теме трагической и высокой любви, что проявилось в его «исторической поэме» «Суламифь» (1908) и повести «Гранатовый браслет» (1911), обращенным к важнейшим общечеловеческим началам. В основу сюжета «Суламифи», этой русской «Песни песней», легло библейское предание. Как вспоминал писатель, толчком для создания этого рассказа стала его страсть ко второй жене Елизавете, когда они весной 1907 года вдвоем уехали в финский санаторий «Гельсингфорс». А в «Гранатовом браслете», по словам самого писателя, его самом «целомудренном» произведении, простой телеграфист наделён благородством и высоким чувством, преодолевающим социальные барьеры. Сюжет основан на реальной истории любви мелкого чиновника к Л. И. Любимовой, жене губернатора Д. Н. Любимова.
В нашумевшей повести «Яма» (1915), посвященной жизни проституток и создававшейся Куприным с перерывами более 6 лет, отразились киевские воспоминания писателя 1890-х гг. с пафосом борьбы против унижения женщины в современном обществе. Это обличение как бы противопоставлялось возвышенной теме любви, прозвучавшей в повестях «Суламифь» и «Гранатовый браслет».
Постепенно заслуги Куприна как писателя-реалиста стали признаваться почти повсеместно. В 1909 г. он был награждён Пушкинской премией Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук, разделив ее с И. А. Буниным, за трехтомное собрание сочинений, выпущенное в 1906–1907 гг.
В 1911 г. Куприн переехал в Гатчину, где купил дом, названный им «зеленым домиком». В 1912 г. он путешествовал по Франции и Италии, оставив яркие зарисовки увиденного в очерках «На Лазурном берегу». С началом Первой мировой войны, которая вызвала у писателя явный патриотический подъем, писатель в чине поручика в ноябре 1914 г. записался в запасной полк и отправился к месту службы в Финляндию. Однако в апреле 1915 г. по состоянию здоровья он демобилизовался и вернулся в Гатчину, где в своем доме организовал маленький госпиталь на десять коек для раненых солдат. Некоторое время писатель работал в Киеве в комитете Всероссийского земского союза, а затем служил военным корреспондентом.
Революцию в феврале 1917 г. Куприн встретил в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки). Поддержав революционный настрой, он редактировал левоэсеровскую газету «Свободная Россия», публикуя там статьи об освободительном движении. А вот события Октября 1917 года писатель воспринял резко отрицательно, как опасную стихию всеобщего разрушения. В фельетоне «Михаил Александрович» в июне 1918 г. он выступил в защиту великого князя, который, хотя и отрекся от престола, сначала находился под домашним арестом, а потом, уже при большевиках, был выслан в Пермь, где и был убит революционерами.
Хотя писатель не знал князя лично, но рассказы о его простоте и человечности вызывали у него явную симпатию. В фельетоне он писал: «Почти все Романовы были мстительны, эгоисты, властолюбивы, неблагодарны, двуличны, жестоки, трусливы, вероломны и поразительно скупы. В Михаиле Александровиче нет ни одной из этих наследственных черт».
Писателю пришлось поплатиться за свою политическую позицию. Его фельетон был воспринят новой властью как агитация за восстановление на троне «Императора Михаила». По постановлению следственной комиссии при Революционном Трибунале в Гатчине в ночь на 1 июля 1918 года А. И. Куприн был арестован и на следующий день перевезен в Петроград. Всего он пробыл под арестом три дня. Любопытно, что разыскивающей в эти дни мужа Е. М. Куприной матрос ответил по телефону, не разобравшись вначале: «Куприн? Расстрелян к чертовой матери!».
В это время Куприн сделал несколько попыток сблизиться с новой властью и найти с ней общий язык. Он сотрудничал в горьковском издательстве «Всемирная литература», хотел издавать беспартийную газету «Земля» и даже по протекции Горького встречался в декабре 1918 года с В. И. Лениным, предложив ему свое сотрудничество. Однако явной поддержки он не получил. Ленин, поначалу одобривший идею писателя, не увидел в нем «четкой идейной позиции», ведь у Куприна террор и диктатура пролетариата вызывали самое резкое неприятие. К тому же против проекта высказался влиятельный тогда председатель Моссовета Л. Б. Каменев.
Куприна пытался поддерживать нарком просвещения А. В. Луначарский, который познакомился с писателем еще в 1905 году на квартире художника И. Билибина на первом заседании сотрудников журнала «Жупел». Свои впечатления об этом Куприн описал так: «Горького мы долго ждали. Приехал он не один, а с каким-то долговязым парнем в черном сюртуке до пят, с золотыми очками на бержераковом носу». Луначарский еще в том же 1905 году приветствовал в «Правде» появление купринской повести «Поединок»: «Не могу также не обратить внимания читателя на прекрасные страницы Куприна — настоящее обращение к армии. Хочется думать, что не один офицер, прочтя эти красноречивые страницы… услышит в себе голос настоящей чести».
Встречи и общение Куприна с Луначарским после Октября 1917 года носили более официальный характер и касались именно политических вопросов. В письме к К.И. Чуковскому от 27 мая 1919 года с просьбой «походатайствовать об участи» арестованных гатчинских мальчиков, писатель заметил, что по подобным вопросам он уже неоднократно «приставал к Луначарскому». При этом Куприн считал не зазорным для себя критиковать наркома в печати, которого он называл «Прекрасный Анатоль», и даже писать про него язвительные фельетоны, как это было с его очерком «Памятники».
Вверенное Луначарскому ведомство Наркомпроса Куприн подверг осмеянию в «Советских анекдотах», в главе «Похождения Зеленой лошади» (1920). В статье «Сад» автор иронизировал над плодовитостью драматурга и частыми постановками пьес наркома: «Луначарский пишет по две драматических пьесы в день, каждая в 6 актов и 14 картин, да еще -- о, ужас! -- в стихах. И все пьесы ставятся в театрах. Попробуй-ка не поставить!» Зная, что у Луначарского искали защиты многие представители интеллигенции в годы террора гражданской войны, Куприн называл его, наряду с Горьким, «трубадуром», который «восторженно поет о величии науки и искусства в то время, как ученые и поэты умирают от голодного истощения».
Как видим, Куприн, как это делал тогда В. Г. Короленко и И. А. Бунин, не стеснялся в своей критике большевистской власти, и, пока это было возможно, делал такие заявления в печати. Так, 25 мая 1918 г. он опубликовал в газете «Петроградское эхо» фельетон «Все качества», в котором были такие «жесткие» строки, которые не могли не вызывать протест у пролетарских властей: «Я представляю себе Россию и ее нынешнее правительство в таком виде: на мохнатой костлявой лошаденке, ошалевшей от голода и ужаса, мчится огромный, осоловелый солдат, болтая локтями и пудовыми сапожищами, свистя и причмокивая во всю улицу, раздирая до крови рот бедному одру и лупя его кнутовищем по чему попало: по ушам, по глазам, по бокам, по храпу.
Я не вижу в такой власти и особенно ярких признаков законности, необходимых, чтобы называть ее властью, той законности, которая хоть и в слабой, призрачной степени почивала на правительстве Керенского… Мало ли на какие суровые, подчас ужасные шаги может толкнуть правительство государственная необходимость, но власть никогда не должна марать себя невольным сотрудничеством с убийцами, случайным попустительством насилию, неосмотрительным укрывательством преступников. Убийцы Шингарева, Кокошкина, Янушкевича, Генглезов, множества священников, генералов, офицеров и пр. Где вы теперь? И кто вы: краса и гордость революции или презренная дичь для виселицы?
Власть должна быть серьезной. Казаться или быть в смешном положении для нее равно смерти. Народу, издыхающему от голода, в полуобмороке от потери крови, предложили первомайское гулянье с шутовскими колпаками, дурацкими бубенцами, ночными фейерверками, водяными столбами, декоративными плакатами и панно. Улицы, площади, пароходы, автомобили получают новые клички в духе революционной свободы, и жалко смотреть, как в неуклюжей сыро-водородной бледности бездарного вымысла стираются, опошляются, выцветают огненные слова: свобода и революция».
Эти и другие позднее запрещенные публикации Куприна против большевиков можно сегодня прочесть в сборнике: Куприн А. И. Пестрая книга. Несобранное и забытое. Пенза, 2015.
Летом и осенью 1919 года Куприн, чувствуя опасность и пригляд за ним чекистов, старался, живя в Гатчине, не особо «высовываться». После бегства большевиков из Гатчины от белой Северо-Западной армии, наступавшей на Петроград, местный учитель сказал Александру Ивановичу, что видел его фамилию в расстрельных списках ЧК как кандидата в заложники или для показательного расстрела. Эта история, рассказанная самим Куприным в «Куполе Св. Исаакия Далматского», до сих пор воспринимается как реальный факт его биографии. «Мысленно смерти никто не боялся, — вспоминал писатель. — Тогда, мне кажется, довольно было поглубже и порешительнее затаить дыхание, и готов. Пугали больше всего мучения в подвале, в ежеминутном ожидании казни».
А дальше события Гражданской войны подтолкнули писателя к новому выбору. 16 октября 1919 года с приходом в Гатчину белых он поступил в чине поручика в Северо-Западную армию, получив назначение редактором армейской газеты «Приневский край», которую возглавлял генерал П.Н. Краснов. Александр Иванович не побоялся теперь уже печатно призывать к низложению новой власти, понимая, что после этого пути назад уже у него не может быть. Правда, писатель хитрил и подписывался под статьями «А. К.», но выяснить, кто выступал их автором, не составляло особого труда.
Послушаем, что позволял себе писать Куприн, к примеру, в очерке «Владимир Ульянов-Ленин» в упомянутой газете 25 октября 1919 года, представляя читателям свой психологический портрет вождя большевиков: «Какое громадное, какое поразительное сходство с Иоанном Грозным! Тот в сумасшедшей ненависти преследовал бояр, повсюду ища крамолу, этот в такой же сумасшедшей ненависти преследует буржуев, всюду видя контрреволюцию. При том толпа опричников с Малютой Скуратовым во главе, при этом — латыши и китайцы с Петерсом и Троцким. При том — раболепные бояре, и при этом — продавшиеся большевикам члены исполнительного комитета и изменники — чиновники и генералы… Но есть и страшная разница.
У Иоанна бывали минуты просветления… он шел в монастыри, он каялся, и были моменты, когда мог хоть на минуту вздохнуть спокойно русский народ. У Владимира Ленина таких просветлений нет. При нем нет никого, кто бы сказал ему правду. Советская Россия — приют сумасшедших. Его окружили такие же сумасшедшие, его окружили уголовные преступники, и все вместе с ним пляшут дикий танец на трупах… А русский народ? А солдаты красной армии, и голодающие крестьяне, и рабочие, и те недостойные вожди, которые их ведут, — скоро постигнут они весь ужас такого правления, скоро поймут они, в каком диком вихре кружит Россию сумасшедший Ленин, обращая ее в сумасшедший дом?»
Мог ли Куприн предвидеть тогда, что через 18 лет ему придется вернуться в большевистский «сумасшедший дом»? Конечно, нет. Он еще долго, в том числе в эмиграции, будет выступать с критикой Страны Советов с многочисленными статьями, которые собраны вот в этом сборнике: Куприн А.И. Голос оттуда. 1919-1934: Рассказы. Очерки. Воспоминания. Фельетоны. Статьи. Литературные портреты. Некрологи. М.: Согласие, 1999.
Да, возвращаться назад в Советскую Россию писателю было уже нельзя. Он разделил с армией Юденича надежды на победу и их крушение, отступление и предательство союзников и признавался: «Я пламенный бард Северо-3ападной армии». Ему ничего не оставалось, как покинуть Гатчину вместе с отступающими «белыми воинами». Писатель отправился сначала в Ревель, а оттуда в декабре 1919 года в Хельсинки. Покидая Россию, не взял с собой никаких черновиков, все начатое ранее теперь нужно было воссоздавать заново. Писатель продолжал выступать с антисоветскими статьями, чем еще более обрывал возможности своего возвращения на Родину. В Хельсинки писателю удалось выпустить сборник «Звезда Соломона» (1920), в который вошли его рассказы 1917–1920 гг.
В июле 1920 г. Куприн вместе с женой и дочерью по приглашению И. А. Бунина переехал в Париж, где на время поселился в одном с ним доме. Во Франции тогда осело не менее 150 тысяч эмигрантов из России, а Париж стал литературной столицей русского зарубежья, где творили, к примеру, И. Бунин и А. Толстой, И. Шмелев и А. Ремизов. З. Гиппиус и Д. Мережковский, где выпускались многочисленные русские газеты, журналы и книги. Поначалу Куприн на волне «освобождения от опасностей большевизма» продолжал писать прозу, но вскоре его дар стал медленно угасать. Писатель признавался, что работать он почти не может, так как привык «списывать» своих героев с жизни. «Прекрасный народ, - говорил Куприн о французах, - но не говорит по-русски, и в лавочке, и в пивной - всюду не по-нашему. А значит это вот что - поживешь, поживешь, да и писать перестанешь».
В эмиграции, где писателю придется провести 17 лет, писатель пережил тяжелый творческий кризис, вызванный отрывом от родных мест, однако, несмотря на бедное существование, проблемы со здоровьем и пагубное пристрастие к алкоголю, ему удалось создать за границей несколько замечательных произведений. Теперь эти произведения отличало обращение к былым временам, явная автобиографичность и большее внимание к бытовой детализации. Сюда относятся роман «Юнкера» (1928–1932) и небольшие по объему романы «Колесо времени» (1929) и «Жанета. Принцесса четырех улиц» (1932–1933), а также рассказы и повести о старой России: «Однорукий комендант (Из семейной были)» (1923), «Тень императора» (1928), «Купол святого Исаакия Далматского» (1928), сборник «Елань» (1929), вторая книга «Листригонов» и т. д.
Автобиографический роман «Юнкера», пожалуй, главное произведение эмигрантского периода творчества Куприна, которое можно рассматривать как своеобразное завещание писателя. Начало работы над этой вещью относилось к 1911 г., как продолжение повести «На переломе (Кадеты)». Однако теперь вдали от Родины этот роман по своему настрою стал сильно отличаться от других произведений на армейскую тему. В нем автор как бы возвращался в свои юнкерские времена, любовно воссоздавая приметы прошлого, быт и обычаи юнкерской жизни, памятные места его московской юности. Писатель постарался изображать реальные лица и события своего прошлого, вспоминать о своих первых опытах в сфере литературы и о своей первой любви.
В последние годы жизни во Франции Куприн сильно изменился, став более спокойным и сентиментальным, совсем не похожим на былого «силача». К 1930 году Куприны еще больше обеднели, а алкоголизм писателя уже не был секретом для его круга общения. Зрение писателя все более ухудшалось, у него прогрессировало заболевание раком пищевода. Давно вынашивавшееся писателем возвращение в СССР стало в итоге реальной возможностью решить все проблемы разом, а главное утолить давнюю тоску писателя, остававшегося русским патриотом, по Родине. В конце 1936 года Куприн обратился за визой в советское консульство в Париже. Полпред СССР во Франции В.П. Потемкин 7 августа 1936 года написал письмо с предложением разрешить возвращение писателя И.В. Сталину, высказавшему на это свое согласие, а 12 октября 1936 года обратился к наркому внутренних дел Н.И. Ежову и сообщил ему: «Куприн едва ли способен написать что-нибудь, так как, насколько мне известно, болен и неработоспособен. Тем не менее, с точки зрения политической, возвращение его могло бы представить для нас кое-какой интерес. Тов. Сталин ответил мне, что, по его мнению, Куприна впустить обратно на родину можно. Предполагая быть у Вас, я просил у тов. Сталина разрешения сослаться на его заключение по вопросу о возвращении Куприна. Такое разрешение мне было дано, причем тов. Сталин сказал, что и сам сообщит Вам свое мнение.
Между прочим, для меня небезразлично было выяснить, чем будет жить Куприн, если к нам вернется. Прежде всего, думается, можно было бы переиздать кое-какие его сочинения, среди которых имеются и хорошие вещи. Это дало бы ему некоторое обеспечение. Во-вторых, можно было бы использовать по линии Совкино дочь Куприна, довольно известную МОЛОДУЮ киноактрису… Во всяком случае, однако, сам я не буду пока двигать вперед купринское дело, - в ожидании окончательного разрешения этого вопроса в Москве. (Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953. М.: МФД, 1999. С. 322).
Ежов после этого обратился в Политбюро ЦК ВКП(б), которое 23 октября 1936 года приняло решение «разрешить въезд в СССР писателю А.И. Куприну» («за» проголосовали И.В. Сталин, В.М. Молотов, В.Я. Чубарь и А.А. Андреев, а воздержался К.Е. Ворошилов). Характерно, что вожди большевиков прекрасно знали о старых, контрреволюционных грехах писателя, но посчитали возможным пойти ему навстречу.
Накануне отъезда в Россию Куприн уже мало кого узнавал. Бунин отмечал в своих «Воспоминаниях»: «...Я как-то встретил его на улице, и внутренне ахнул, и следа не осталось от прежнего Куприна! Он шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног...». Удивительно, но русская эмиграция почти не осуждала писателя, понимая, что он едет в СССР умирать.
В газете «Правда» от 1 июня 1937 года появилась заметка: «31 мая в Москву прибыл вернувшийся из эмиграции на родину известный русский дореволюционный писатель Александр Иванович Куприн. На Белорусском вокзале А.И. Куприна встречали представители писательской общественности и советской печати». Среди встречавших был и глава Союза писателей России А. А. Фадеев.
Как сообщал секретарь Союза советских писателей В. П. Ставский 3 июня 1937 года И. В. Сталину и В. М. Молотову, «на другой день после приезда писателя А. Куприна в Москву состоялась с ним беседа у меня и Всеволода Иванова. Крайне тягостное впечатление осталось от самого А. Куприна. Полуслепой и полуглухой, он к тому же и говорит с трудом, сильно шепелявит; при этом обращается к своей жене, которая выступает переводчиком.
Не без труда удалось выяснить у обоих, что: «Никаких планов и намерений у нас нет. Мы ждем, что здесь нам скажут», «Денег у нас хватило только на дорогу. Сейчас сидим без денег», «Хорошо бы нам получить под Москвой или Ленинградом домик небольшой, в котором мы и жили бы, а Александр Иванович — отдохнувши и поправившись, - писал бы!»
Прошу разрешения организовать А. Куприну санаторное лечение (месяц-полтора) и устройство ему жилища под Москвой или Ленинградом силами и средствами Литфонда СССР. Сообщаю, что Гослитиздат подготовил к изданию 2 тома произведений А. Куприна, что даст ему около сорока пяти тысяч рублей гонорара». (Власть и художественная интеллигенция. 1917-1953. С. 377).
Куприн уже был неизлечимо болен и по совету врачей поселился с женой на подмосковной даче в Голицыно. Позднее семье была предоставлена большая квартира в Ленинграде на Лесном проспекте. В советской прессе стали появляться интервью и публикации за подписью Куприна, в том числе вызвавший большой интерес читателей очерк «Москва родная», писатель подписал с «Мосфильмом» договор об экранизации рассказов «Штабс-капитан Рыбников» и «Гамбринус», а также присутствовал однажды на военном параде на Красной площади. Однако, сам Куприн уже ничего писать просто не мог. Но его согревало доброе отношение к нему в СССР и властей, и читателей, и представителей литературного мира.
Однажды летом к писателю на дачу приехали матросы-балтийцы. Куприна вынесли в кресле на лужайку, где матросы пели для него хором, подходили к нему, благодарили его и говорили, что с удовольствием читали «Поединок». Куприн долго молчал и вдруг громко заплакал…
Писатель умер 25 августа 1938 года в Ленинграде, чуть более года прожив после возвращения в СССР. В эмиграции он говорил, что умирать нужно в России, дома, словно «зверь, который уходит умирать в свою берлогу». «Чем талантливей человек, тем труднее ему без России», – утверждал он. И его последнее желание найти покой на родной земле исполнилось.
Писателя похоронили на Литературных мостках Волкова кладбища в Ленинграде почти рядом с И. С. Тургеневым.
Дочь Куприна Ксения, которая в 1919-1956 годах жила во Франции, в 1958 году вернулась в СССР, работала в Театре имени А.С. Пушкина, написала книгу о Куприне «Мой отец» (М., 1971) и стала основателем дома-музея Куприна в селе Наровчат Пензенской области, открытого 8 сентября 1981 года в бывшем доме купца Шлыкова. В этом же году в селе Наровчат был открыт памятник Александру Куприну скульатора В. Г. Курдова. В 2015 году в том же Наровчате был открыт еще один памятник А. И. Куприну работы скульптора А. С. Хачатуряна. У подножия памятника установлены четыре барельефа с сюжетами из повестей писателя «Поединок» и «Суламифь», а также рассказов «Храбрые беглецы» и «Царёв гость из Наровчата». В Гатчине имя Куприна было присвоено Центральной городской библиотеке, а в 1989 году там был установлен бюст-памятник писателю.
Немаловажно, что именем Куприна в России названы 21 населенный пункт, более 100 улиц, переулков и проспектов. Память о писателе живет на его Родине, и главным доказательством этого является постоянное издание произведений писателя в современной России, а также экранизации его произведений и театральные постановки по его произведениям.
«Ей-богу, я хотел бы на несколько дней сделаться лошадью, растением или рыбой или побыть женщиной и испытать роды; я бы хотел пожить внутренней жизнью и посмотреть на мир глазами каждого человека, которого встречаю», – так говорил один из героев писателя. Жизнь интересовала Куприна во всех ее мельчайших подробностях и самых разнообразных проявлениях, и это не могло не проявиться в его неподражаемом творчестве.
Куприн был и остается одним из крупнейших писателей-реалистов конца XIX-начала XX века. Его огромный талант, колоссальный жизненный опыт, нашедший отражение в десятках популярных произведений, его литературное мастерство со своим особым почерком стали залогом любви к писателю огромного числа читателей. Надеемся, что 155-летний юбилей со дня рождения писателя, который отмечается в 2025 г., послужит делу сохранения памяти о замечательном русском писателе, которому судьбой было определено творить в бурную эпоху войн и революций, выпавшую России в первой половине ХХ века.