Не стало Михаила Рощина. И никаких эпитетов перед этим именем ставить не нужно, потому что ни один из них не сможет отразить всю глубину отпущенного ему редкого дара – иметь смелость говорить о том, что тебя действительно волнует. На это и раньше отваживались немногие, а что говорить о дне сегодняшнем, когда и в литературе, и в драматургии безраздельно царствует матёрая конъюнктурность, всё измеряющая звоном монеты и рёвом труб меднолобой славы.
И в пьесах своих, и в прозе (которой, увы, пришлось существовать в тени рощинской драматургии) ему удавалось соединить, казалось бы, несоединимое: социальную заострённость с трогательным мелодраматизмом, лёгкую насмешливость иронии с обличительностью сарказма. Рощин начинал как прозаик, но когда душа запросила, как он выражался, отдачи, «прикосновения к читателю», он обратился к драматургии. «Валентин и Валентина», «Эшелон», «Старый Новый год», «Спешите делать добро!» – в 70-е они шли практически на всех сценических площадках Советского Союза, начиная с «Современника», МХАТа и БДТ и заканчивая самодеятельными студиями при институтах и домах культуры. Люди приходили на спектакли по многу раз: в рощинских героях они узнавали себя, находили ответы на их самих мучившие вопросы. Рощин был убеждён – театр должен потрясать, иначе нет смысла им заниматься. Каким «простым» кажется со стороны секрет феноменального успеха его пьес…
Художник с обострённым чувством времени, он ещё тридцать лет назад, в кажущемся таким далёким 80-м, предвидел трагичную участь отечественного театра, который «как никакое другое искусство, принадлежит злобе дня и легко подвержен всем веяниям времени, в том числе моде. Случаются вообще странные вещи – плохую пьесу ставят (в силу её, допустим, суперактуальности), тратя на неё силы, время, деньги, а до хорошей (но «спорной») уже, естественно, не доходят руки». Сегодня странность эта стала нормой. Суперактуальная новая драма своей критической массой практически выдавила с русской сцены профессиональную современную драматургию, которой интересны не маргиналы, плывущие в потоке своего сумеречного сознания, а живые люди с реальными, а не сконструированными проблемами.
Свой разговор о настоящей драматургии на страницах «ЛГ» Михаил Рощин назвал «Зачем тревожиться сочинять?..». Сам он не тревожиться не мог. Не мог не думать о судьбе своих младших коллег по цеху, делающих на поприще драматургии свои первые шаги. Иначе не стал бы и без того подорванные долгой болезнью силы тратить на создание Центра драматургии и режиссуры.
Два года назад, поздравляя через нашу газету своего друга с 75-летием, Михаил Шатров написал: «Таких людей сегодня крайне мало». Совсем недавно ушёл из жизни Михаил Филиппович. А теперь нет и Михаила Михайловича. Таких людей стало ещё меньше…
«ЛГ»