Вадим Чернышёв. И.С. Соколов-Микитов. Жизнь и творчество. – М.: «Художественная литература», 2016. – 248 с. – 1000 экз.
Тридцатилетний Соколов-Микитов был уже автором нескольких книг, когда появилась первая статья о его творчестве. «Книга Микитова радует, ибо нет в его душе уныния. Через бурю, через кровь и ужасы прошёл этот человек, и всё же в его произведениях ни разу не описана смерть и даже во всей книге ни разу не названа. Лишь жизнь и солнце. Само появление его утешительно. Вышел из тёмной, стихийной массы народа, не обучался художествам, не проходил школ… Но имел зоркий глаз, чуткое ухо и добрую душу – и вынес уже богатый опыт и острое понимание человеческой души». Подметил это профессор Ященко в 1922 году в Берлине, в среде русской послереволюционной эмиграции.
Статья получилась пророческой. Полвека спустя Вадим Чернышёв писал, что Иван Сергеевич противопоставлял «чувственную» литературу человеческого тепла» литературе рассудочной, «холодной», работавших в ней писателей называл «часовщиками», упорядоченно заранее расставляющими в ней свои «пружинки» и «колёсики», «по-инженерному» выстраивающими «проект» своего будущего произведения. Автор книги особо подчёркивает признание Соколова-Микитова в том, что он может писать лишь тогда, когда он хоть чуточку счастлив. Поразительные слова! Сколько раз приходилось слышать, что движителем творчества являются боль, дискомфорт, неудовлетворённость, что если человек счастлив, ему в голову не придёт писать – зачем, ему, мол, и так хорошо.
При всём при том Соколов-Микитов отнюдь не был добреньким всепрощенцем. Когда Самуил Маршак на правах идеологического мэтра стал надменно указывать ему, как надо писать для детей, Иван Сергеевич резко отклонил его поучения. Да что там Маршак! Однажды писателей попросили написать краткие автобиографии; большинство заканчивало их благодарностями Горькому, и только Соколов-Микитов вызывающе (и смело по тем временам) написал: «В противоположность многим моим сверстникам-писателям, в писательских моих успехах и вкусах ничем не обязан Горькому». Неприязнь к «основоположнику литературы социалистического реализма» у Ивана Сергеевича была устойчивая. Он категорически не принимал не только всем известные антикрестьянские настроения Горького (заметим, что в те годы эти настроения открыто поддерживались большевистской властью; вспомним хотя бы слова Троцкого «Что есть наша революция, как не бешеное восстание против крестьянского корня?»). Соколов-Микитов не разделял и презрительного отношения Горького к мещанам, составлявшим значительную часть трудового населения России.
Критика всегда отмечала безупречно чистый русский язык Ивана Сергеевича. «Он очень «уважал» слово, – пишет Вадим Чернышёв, – его первородное, истинное значение, его смысл, и никогда бы не мог сказать нечто подобное тому, как бездумно употребляют иногда не только в житейском разговоре, но и по радио, и по телевидению: «я СТРАШНО обрадовался», «мне это УЖАСНО понравилось»…
В заключение – мысль, которую не раз повторял Иван Сергеевич Соколов-Микитов: «Самый страшный, смертельный грех для художника, его окончательное падение – ложь».