В дискуссии о современной песне, начатой писателем Юрием Поляковым (№ 52, 2006 г.), уже приняли участие Геннадий Красников, Нина Чигадаева, Владимир Шемшученко, Александр Городницкий, Михаил Молчанов, Вячеслав Куприянов, Анатолий Макаров, Татьяна Кузнецова, Екатерина Глушик, Евгений Маликов, Александр Бобров. Мы продолжаем разговор.
В военном училище по десять раз на дню мы слышали команду: «Запевай!» В основном от старшины. От казармы до столовой было метров двести, но всё равно, в жару и в мороз, шли с песней. Может, поэтому мне на всю жизнь полюбились военная песня и военная музыка… В апреле сорок пятого, перед броском на Берлин, наша дивизия стояла в обороне на озере возле станции Цыгерик. Ночами мы с командиром роты проверяли огневые точки и посты. И начинали с самой ответственной точки, установленной на опоре взорванного железнодорожного моста, за искорёженным вагоном. Немцы держали пост рядом, в каких-то двадцати метрах, на противоположной опоре. Их было трое или четверо, как и у нас. Ясно доносился с той стороны стук ложки о котелок. Мы, пригнувшись, а кое-где ползком, по-пластунски, пробирались к посту, и ротный тихо спрашивал: – Ну, как тут, орлы, фашист лезть не собирается? – Куда им! Смирно сидят! Играют часто! – Как играют? На чём? – На губной гармошке. И нашу музыку, гады, знают! Сейчас запиликают, ужин закончился… И верно, вскоре с немецкой стороны поплыли приятные переливчатые звуки. – Эй, фриц! – подал команду сержант Зверьков. – Давай «Катюшу»! И немец, что-то крикнув, громко заиграл «Катюшу», потом незнакомый вальс… – Ну, Зверьков, смотри у меня! – строго сказал ротный. – С неприятелем братаешься! Я тебе покажу! – Мы с ним в Берлине побратаемся, товарищ лейтенант! Скорей бы уж! Ждём не дождёмся! На обратном пути мы с ротным разговорились о губных гармошках, которые только что слышали. Этот маленький, удобный инструмент на фронтах во время затишья звучал часто. Задремлешь, бывало, в окопе, и вдруг с попутным ветерком с вражеской позиции прилетит мягкий звук. Губные, разных расцветок гармошки видели мы и у пленных немцев. В одном кармане рожок с патронами, а в другом гармошка. Говорят, что в германской армии выдавали гармошки почти всем солдатам как оружие. – Это ж выходит, – удивлялся я, – музыка воевать фрицу помогала? – Музыка, брат, необъяснимая сила, – сказал ротный тоном старшего, – она во всех жизненных делах помогает! Ты замечал, как люди при радости и печали петь начинают?.. Ещё бы не заметить! В деревне, помню, по праздникам из каждой избы песня доносилась. И не только по праздникам. Соберутся мужики, выпьют и вскоре песню затянут. Чаще протяжную, задумчивую, под стать русскому характеру: «Как во той степи замерзал ямщик», «Бежал бродяга с Сахалина», «Шумел камыш», «Хасбулат удалой…» В нашей нижегородской деревне, кроме гармошки да балалайки, не было никакой музыки, и впервые военный оркестр я увидел и услышал в армии. До офицерского училища мне довелось немного послужить в учебном полку, стоящем на Волге, в городе Вольске. И вот там каждое утро на плацу играл духовой оркестр, и мимо него, печатая шаг, проходил взвод за взводом, косил глазами на подполковника Шурова, нашего главного командира, застывшего с поднятой у фуражки рукой. Левой руки у подполковника не было, да и прихрамывал он изрядно, но по утрам на этом разводе, как ни тяжело ему было стоять, позы своей торжественной и строгой никогда не менял. Это мы сразу заметили, оценили и, лазая с полной выкладкой по крутым вольским горам, по пять раз штурмуя высоту Безымянную, как бы слышали музыку, которая вливала в нас дополнительные силы, видели своего командира-фронтовика… И вот прошли годы. Давно затихла, улеглась война, но из памяти она не уходит. Как и в молодости, по ночам, бывает, снится то славное боевое время. И толчок к таким воспоминаниям чаще всего даёт военная музыка. Услышишь иногда далёкие звуки уличного оркестра или обрывок знакомого марша по радио, и вот уже встрепенётся сердце, замелькают перед глазами лица боевых друзей, фронтовые пути-дороги… Одно время мы жили на широком проспекте. И вот как-то в мае, в праздник Победы, внучка торопливо позвала меня: – Дедушка! Дедушка! Скорее! Военная музыка идёт! Балконная дверь была уже распахнута настежь, и мы, всей семьёй, выскочив из комнаты, увидели и услышали военную музыку. Она действительно шла. Шла и играла. Большие сверкающие трубы загораживали головы солдат-оркестрантов, а впереди них, на некотором отдалении, молодцевато вышагивал офицер в белых перчатках и то поднимал, то опускал какой-то жезл. Я провожал взглядом эту боевую музыкальную команду, поднявшую на ноги весь квартал, и чувствовал, как в душе моей происходит что-то необъяснимое, радостное, вскипает горячая волна бодрости и слёзы сами собой набегают на глаза… Это состояние приподнятости, когда, как говорится, душа поёт, держалось потом весь день, и, что бы я ни делал, о чём бы ни думал, всё получалось как-то легко, ладно, одухотворённо, в такт сердцу: такое уж, видать, свойство и влияние военной музыки. Именно военной, то есть идущей от музыкантов, одетых в военную форму. Это необъяснимо. Да и объяснять не надо. Издавна известно, что эмоциональная сила военного духового оркестра способна делать чудеса… Военная музыка… У армейцев она будит чувства, направленные на честное служение Отечеству, на подвиги, а весь остальной штатский люд, как выражался наш старшина, вообще с ума сводит. Там, где играющий оркестр, там и толпа. И старые и молодые могут стоять или сидеть часами, лишь бы музыка не умолкала… Никогда мне не забыть, как в Румынии, в Констанце, на площади Овидия, всю летнюю ночь шумели танцы. Пожаловали тогда в гости к румынам корабли Черноморского флота, встали на рейде, и вечером адмирал распорядился послать на берег духовой оркестр. Предполагалось на часик, не больше, для ритуала, но музыкантов стали просить сыграть ещё и ещё, даже знаменитую местную «Маринику». Стихийно начались танцы, симпатичных стройных морячков расхватали румынские девушки, попал в весёлый водоворот и адмирал. Уж как выдержали музыканты, одному богу известно, но играли они, захваченные общим подъёмом и радостью, горячо, беспрерывно, на одном дыхании. Потом весь город только и говорил о наших моряках, об оркестре, о вальсах и маршах… А в Карловых Варах мне посчастливилось много раз слушать духовой оркестр Чехословацкой армии. Этот курортный игрушечный городок в основном и знаменит-то двумя вещами: минеральными водами и музыкой. Здесь издавна помимо киношных проходят ещё и музыкальные фестивали. Музыкальные считаются главнее киношных. Играют разные оркестры. Но отдыхающие знают, в какие дни недели выступают военные, и торопятся в скверик перед колоннадой. Оркестр у военных огромный, чуть ли не батальон, одеты исполнители в красивую форму, все такие важные, гордые. Музыка пронизывает всю улицу, люди стоят, пьют из кружек свою тёплую водичку и слушают, пританцовывают. Даже старушонки в буклях, бывавшие здесь ещё в те времена, когда город назывался Карасбадом, весело притопывают и что-то напевают. Каждая на своём языке. Здесь всем хорошо и весело. Музыка все нации и народы сближает… Я люблю перечитывать Чехова и давно заметил, что в его рассказах частенько упоминается музыка. Какое-нибудь уездное заштатное местечко в средней России, летний ласковый вечер, открытая терраса над клумбами, на столе самовар, свежее варенье, а из городского сада умиротворённо плывут переливы духового оркестра… Раньше в парках всегда играла музыка. Военных трубачей, как и артистов местного театра, почитали, раскланиваясь с ними, а дирижёров относили к кругам высшей интеллигенции. Эти славные традиции соблюдались долго, и в советское время тоже, а потом по каким-то причинам военные духовые оркестры всё реже и реже стали звучать. Вину за это должны, по-моему, взять на себя местные власти, мэры городов, пресса, телевидение, школы. У нас стала усиленно навязываться мода не любить всё военное. А коли армия стала не мила, то и её музыка заодно уж попала в немилость. Даже в московском парке при Культурном центре Российской армии, который теперь называют Екатерининским садом, редко услышишь военный оркестр. Я как-то попытался выяснить причину такого равнодушия или, вернее, безобразия... – А что же вы хотите? – гневно сказал отставной генерал-фронтовик. – Теперь рынок командует всем! Деньги, и культуру, и патриотизм, и даже совесть можно купить и продать! И военные музыканты вынуждены подрабатывать: хоронят, играют на свадьбах, веселят богатых!.. По радио изредка, от случая к случаю, передают военную музыку, и, заслышав её, я спешу к приёмнику, чтобы прибавить громкость. Слушаю до конца, мысленно посылая благодарности исполнителям. Хочется потом повторить что-то подобное, но пластинок с военной музыкой нет, кассет тоже не сыщешь. Я обходил многие специальные магазины, везде слышал издевательский ответ: – Какая ещё
военная музыка? Кому она сейчас нужна? Подходил к палаткам, где раньше продавали газеты или мороженое. Теперь здесь торгуют кассетами с музыкой. Рёв стоит на всю площадь или верещание, визг. При мне без конца крутили песни какой-то молодёжной группы. Навязчиво лезло в ухо одно слово припева: «Замерзаю, замерзаю, замерзаю…». Раз двадцать подряд. Один мужик не выдержал, заругался: – Да замёрзни ты поскорее! Муторно на душе стало... Вспомнилась и немецкая губная гармошка. Нет, не зря, не только для потехи звучала она на фронте. Мы тоже своих солдат песней и музыкой вооружали. Лучшие артисты и певцы выступали на передовой. Верно ведь сказано, что «песня нам строить и жить помогает».