Вера Богданова. Павел Чжан и прочие речные твари. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2021. – 443 с. – 2000 экз. – (Актуальный роман).
Помню эти разговоры ещё с середины нулевых: вот, мол, наш русский писатель умеет писать про душевные страдания и про судьбы родины, а простым ремеслом совсем не владеет – сочинить интересную историю прежде всего. Page-turner как философский камень современной русской литературы. Должен признаться, и я что-то в этом духе писал или как минимум говорил. Хотя сейчас, когда окидываешь взглядом нашу постсоветскую литературу, кажется странным: чем вам не увлекательное чтиво Пелевин классического периода, или тереховский «Каменный мост», или прилепинская «Обитель», да мало ли. Но разговоры эти всё-таки не прекращались: дайте нам писателя, который владеет техникой сюжетосложения, мастерством создания персонажей, умеет выстроить конфликт.
Как грибы после дождя выросли одна за другой школы писательского мастерства, премии для молодых авторов, перевели с английского кучу учебников по сторителлингу. К чему-то же это всё должно было привести? Дать какой-то результат? Ну да.
Вот молодой автор – Вера Богданова. Училась как раз в одной из школ писательского мастерства. Только что с дебютным романом «Павел Чжан и другие речные твари» попала в Короткий список «Нацбеста». И в Длинный список «Большой книги».
Замечу попутно: здорово, что «Нацбест» продолжает в большой мере ориентироваться на молодых авторов, на дебютантов – это всегда интереснее, чем следить за раздачей слонов мамонтам. Ну и даёт нам повод поговорить о «новичках». Литература ведь остаётся отражением общественного сознания, этого никто не отменял – а раз так, то молодая литература остаётся отражением молодого общественного сознания, этим и интересна.
«Павел Чжан» Веры Богдановой прежде всего обращает на себя внимание тем, что сделан по всем правилам романного ремесла – вот вам конфликт со средой, со своим прошлым; вот вам три героя, чьи судьбы причудливо переплетаются; вот вам сюжет, вот арки персонажей – технология соблюдена. И всё же по мере чтения не оставляет ощущение, что чего-то тут не хватает. Как в том анекдоте о бракованных шариках – летают, да, но почему-то не радуют.
О чём же роман? Сюжетных линий тут две. С одной стороны, выросший в детдоме главный герой, ныне успешный программист, мстит своему обидчику – депутату-извращенцу, который насиловал его, когда он был ребёнком. С другой стороны, этот же герой помогает правительству в чипизации населения, а позже, осознав свою ошибку, вступает в противостояние с властью. Линии эти, честно сказать, соединены несколько искусственно и не столько друг друга поддерживают, сколько друг другу мешают – но не будем слишком уж придираться к молодому автору.
Действие отнесено в ближайшее будущее, в котором Россия стала едва ли не колонией Китая, но это не так уж принципиально: и тот и другой сюжет вполне актуален, да и локализован может быть где угодно. Сексуальная эксплуатация детей, оставшихся без родителей, – общемировая проблема. Рецензенты уже вспомнили «Маленькую жизнь» американки Янагихары, а я навскидку и для контраста добавил бы ещё «Убийства в Валгалле» – сериал из маленькой уютной Исландии. И уж тем более общемировая проблема, которую принято обозначать как «цифровой концлагерь». Ну, чипизация – это, конечно, страшилка, но бигдата и тотальный цифровой контроль – это реальность уже сегодняшнего дня, и далеко не только в Китае.
Что ж, обе темы – актуальные, глобальные, горячие; бери и пиши. Богданова и пишет. Старательно и грамотно (ну почти, если закрыть глаза на вещи вроде «стенограммы лекций» вместо конспекта лекций или «предбанника» у церкви вместо притвора) пишет о страшных вещах – о принуждении к проституции, о насилии над детьми, о торговле детдомовцами, о новом цифровом тоталитаризме, о политических убийствах – ровным языком отличницы. В таких случаях иногда говорят, что вот, мол, о трагедии рассказывается языком будничным и оттого становится ещё страшнее, но тут вместо «буднично» просится другое слово – «механистично». Андреев пугал, но было не страшно, потому что Андреев, говоря по-театральному, наигрывал на три зарплаты. Богданова пугает, а не страшно, потому что она ходит по сцене с холодным носом.
Да, «Павел Чжан» – не перволичное повествование (свободный косвенный дискурс – называется это на литературоведческом жаргоне), но почему же язык рассказчика должен быть таким усреднённым, блёклым, без своего собственного лица, характера – так, будто перед нами добротный, но без огонька сделанный перевод?
И тут приходит на ум вот что. Помимо того что в романе не придуман особенный выразительный язык для рассказчика, в нём есть ещё одно значимое отсутствие – отсутствие малейшей попытки проанализировать поставленные вопросы. Правда ли, что писателю достаточно лишь «коснуться острой темы», «поставить вопрос» – и совершенно не обязательно задумываться о природе, структуре, устройстве общества, в котором так будничны эти ужасы: торговля детьми, насилие, отчуждение и политический террор? Как будто бы мир устроен так, что вот есть плохие люди – они пьют водку, согласны с правительством, необразованны и насилуют детей, а есть хорошие – они политические активисты, волонтёры, интересуются литературой и исповедуют новую этику. И это всё? И как с этим бороться? Хорошие должны убить всех плохих?
Отказ от анализа, от попытки не просто показать, как в мире бывает плохо, а разобраться в том, почему так плохо получается, – это не только про Богданову. Это про очень и очень многих молодых писателей, берущихся за «актуалочку». Вот Евгения Некрасова – про ужасы школьного буллинга, но откуда он берётся – даже не спрашивается. Вот Дмитрий Захаров – про политические репрессии, но как рождается общество, в котором они становятся неизбежны, – даже не интересно. Есть подозрение, что современное образование устроено так, что оно просто не даёт человеку инструментарий, методологию для постановки такого рода вопросов. Вот мы указываем на язвы общества, но говорим о них примерно так же, как о дожде. Не о телеканале, а о том, который идёт. Ну идёт и идёт. Плохо.
И, может быть, невозможность заглянуть за эту границу, выйти за рамки простой констатации и подступиться к анализу происхождения нашей печальной семьи, жиреющей частной собственности и репрессивного государства как-то связана с неспособностью изобрести живой язык для работы с актуальной повесткой.
И если догадка эта верна, то, может быть, и гнаться надо было не за сторителлингом, арками персонажей и выстраиванием конфликта, а за чем-то другим?
Вадим Левенталь