Глаза мертвецов: Антология ирландских рассказов о призраках. – Азбука-Классика, 2011. – 320 с. – 5000 экз.
Мистические произведения русских писателей. – Харьков, Белгород: Книжный клуб «Клуб семейного досуга», 2011. – Серия «Шедевры на все времена». – 384 с. – 23 000 экз.
Пути славян и кельтов, предки которых во времена индоевропейского единства жили бок о бок и понимали друг друга без перевода, разошлись слишком давно. О чём говорить, если сходные корни, скажем, в русском и ирландском языках под силу отыскать разве что филологам, да и то лишь тем, что специализируются по устаревшим диалектам! Но изначальное родство даёт о себе знать: кельтские орнаменты подчас удивительно схожи со славянскими, а в ирландской музыке, мода на которую пришла в нашу страну лет 15 назад, иногда слышится что-то настолько своё, что задумаешься: кто же у кого «позаимствовал» мелодию и ритм? Такие же сходные мотивы звучат в мистических повестях русских и ирландских авторов.
Передо мной лежат две книги. В одной собраны «Гробовщик» Пушкина, «Вий» и «Портрет» Гоголя, «Чёрный монах» Чехова, «Йом-Кипур» Короленко, рассказы о загадочном, принадлежащие перу Достоевского, Гаршина и Соллогуба. Авторы, чьи произведения составили второй сборник, большинству читателей, скорее всего, неизвестны – за исключением разве что Брэма Стокера, создателя «Дракулы». Вряд ли многие у нас знают ирландскую писательницу и революционерку Дороти Маккардл, или аристократа Джозефа Шеридана Ле Фаню, или фольклориста Дэвида Рассела Мак-Эннели. Оба сборника – русский и ирландский – объединяет то, что произведения, включённые в них, написаны в XIX – начале XX в. Время, когда пар и электричество рассеяли мистические туманы над Европой. Если в «Артикуле воинском» Петра I, составленном в начале XVIII века, значилось: «кто из служивых будет чернокнижник, ружья заговорщик и богохульный чародей, такового наказать шпицрутенами и заключением в оковы или сожжением», то спустя столетие «ружья заговорщик» вызвал бы насмешку. Западноевропейские правители один за другим упраздняли инквизицию. «Явь» и «Навь» разошлись окончательно.
Поэтому проявления «сущностей тонкого мира» в литературе этого периода зыбки и неуловимы. Было или не было? Стоит присмотреться – и мстительный призрак распадается на плети плюща и пятна лишайника, а буйный утопленник оказывается простыми клочьями пены, которым фантазия не слишком храброго путника придала очертания выходца с того света (Дж. Ш. Ле Фаню, «Алтер де Лейси»). А приход мёртвых гостей на новоселье на поверку оказывается пьяным бредом, последствиями неумеренных возлияний, как случилось с пушкинским гробовщиком. Нашествие нежити, подобное тому, что описано Гоголем в «Вие», неслучайно отнесено автором в баснословное украинское Средневековье: в то время – «да, были всякие чудеса». Но не в просвещённый XIX век.
Потустороннее отчётливо видят лишь те, кто сам пребывает на грани жизни, смерти и помешательства. Постепенно сходящий с ума философ Коврин ведёт возвышенные разговоры с призраком древнего монаха (А.П. Чехов, «Чёрный монах»). Третьеразрядный писака, от пьянства и безысходности медленно, но верно теряющий рассудок, подслушивает беседы мертвецов на кладбище (Ф.М. Достоевский, «Бобок»). Умирающий от нервного истощения больной, запертый в психической лечебнице, видит себя «в каком-то волшебном, заколдованном круге»: будто бы окружающие его сумасшедшие – на самом деле люди, собравшиеся во имя «уничтожения зла на земле», и воплощением этого зла представляется ему красный цветок, расцветающий в больничном саду (В.М. Гаршин, «Красный цветок»).
Чудом уцелевшего в кораблекрушении моряка обступают призраки его товарищей, погибших по его вине: «Они окружили меня. Не сводили с меня глаз. Они обвиняли меня. Их было множество, всё море было ими усеяно!» (Дэниел Коркери, «Глаза мертвецов»). Пленный повстанец, запертый в каменном мешке, борется с овладевающим им безумием. И «однажды тёмной, беззвучной ночью» ему является призрак его предшественника, сражавшегося и попавшего в плен сто лет назад, который просит во что бы то ни стало донести правду – он умер как честный ирландец, не выдав вождя восстания… вот только имя своё он за сто лет успел забыть (Дороти Маккардл, «Узник»). Убитого горем влюблённого навещает его мёртвая невеста (Д.Р. Мак-Эннели, «Могильщик из Кэшела»). Парень становится могильщиком, а на самом деле порывает с миром живых, превращаясь в этакий призрак во плоти.
К потустороннему гораздо ближе дети, нежели взрослые. Материалист скажет: из-за неумения отличать воображение от действительности. Мистик, поразмыслив, вымолвит: всё дело в том, что дети сами недавно явились в явный мир из-за грани. И вот маленький Сима из «Январского рассказа» Соллогуба видит и слышит «ёлкича», смешного лесного духа, пророчащего недоброе, – только никто ему не верит, и беду не предотвратить. А в пустошах, среди торфяников и холмов Ирландии, дети могут запросто повстречаться с «добрым народом» – и сгинуть навсегда (Дж. Ш. Ле Фаню, «Ребёнок, похищенный фэйри»).
Чудеса перемешиваются с живой жизнью. Рассказы о забавных и недобрых проделках фэйри, лепрехаунов, беспокойных мертвяков и самого дьявола сплетены с поэтическими описаниями холмов и озёр Зелёного Эйрина, ветшающих замков – приютов мятежной кельтской аристократии – с горькой и славной хроникой многовековой борьбы ирландцев против британского господства. Для наших не очень далёких предков «сверхъестественное» было неотъемлемой частью явного мира. Как панские дворовые в «Вие» спокойно рассуждали о чудачествах панночки, так же и ирландские крестьяне принимают как данность то, что их окружает нежить («Ребёнок, похищенный фэйри»).
Рационализм заставляет нас по-доброму смеяться над суеверным мужиком, который уверен, что белая кошка – вестник смерти («Проклятие Драгманниола»), и со страху наделяет мурлыку поистине демоническими чертами: она угрожающе рычит, громко воет и вот-вот вцепится в горло. Мы будем смеяться, пока необъяснимое не прорвёт тонкое полотно реальности и мёртвый крючкотвор не вынесет нам свой вердикт (Брэм Стокер, «Дом судьи»). Много на свете всякой дряни водится, как говорил философ Хома Брут. И, если вам доведётся изловить лепрехауна – лучше не загадывать ему сокровенные желания, а плюнуть ему на хвост, точно это киевская ведьма. Потому что крошка-башмачник всё равно ухитрится обвести вас вокруг пальца.