Литературная Газета
  • Главная
  • О газете
    • История
    • Редакция
      • Главный редактор
      • Редакционный коллектив
    • Рекламодателям
    • Свежий номер
    • Архив
      • 2025 год
      • 2024 год
      • 2023 год
      • 2022 год
      • 2021 год
      • 2020 год
      • 2019 год
      • 2018 год
      • 2017 год
      • 2016 год
      • 2015 год
      • Старая версия сайта
    • Авторы
    • Контакты
    • Партнеры
  • Темы
    • Литература
      • Интервью
      • Информ. материалы
      • Премии
      • Юбилеи
      • Авторские рубрики
    • Политика
      • Актуально
      • Экспертиза
      • Мир и мы
      • Позиция
      • СВО
    • Общество
      • История
      • Дискуссия
      • Образование
      • Право
      • Гуманитарий
      • Импортозамещение
      • Человек
      • Здоровье
    • Культура
    • Кино и ТВ
      • Премьеры
      • Телеведение
      • Сериалы
      • Pro & Contra
      • Радио
    • Клуб 12 стульев
      • Фельетоны
      • Афоризмы
      • Анекдоты
      • Сатира
    • Фотоглас
    • Мнение
      • Колумнисты
      • Точка зрения
    • Интересное
  • Спецпроекты
    • Библиосфера
      • Рецензии
      • Репортажи
      • Обзоры
    • Многоязыкая лира России
    • Литературный резерв
    • ГИПЕРТЕКСТ
    • Невский проспект
    • Белорусский дневник
    • Станционный смотритель
    • Настоящее Прошлое
    • Уникальные особняки
  • Портфель ЛГ
    • Стихи
    • Проза
    • Проба пера
  • Конкурсы
    • Золотое звено
    • Гипертекст
    • Литературные конкурсы
    • Литературный марафон
  • Подписка
    • Электронная подписка
    • Подписка почта России
    • Управление подпиской
  1. Главная
  2. Статьи
  3. 01 января 2007 г.

Подмосковные приключения французского слависта

01 января 2007

ИНТЕРВЬЮ В НОМЕР

В июле этого года в конференц-зале подмосковной турбазы «Радон» сергиевопосадские книголюбы провели очередной летний трёхдневный семинар. На этот раз их гостем стал известный французский славист и собиратель-библиофил, почётный академик Российской Академии Художеств, заведующий кафедрой славистики университета г. Ницца Ренэ ГЕРРА.

В последние годы он настолько тесно связан с Подмосковьем, что даже шестидесятилетний юбилей отмечал в писательском городке Переделкино. Нынешним летом я побывал у Ренэ Юлиановича в гостях в Ницце и Париже, где встретился с его друзьями – замечательными художниками Оскаром Рабиным и Валентиной Крапивницкой. Увидел интереснейший портрет Ренэ работы Оскара Рабина на фоне организованного профессором Герра в живописном альпийском селенье, в своём родовом гнезде, Франко-русского дома, где жили и творили с 1992 года по приглашению братьев Алена и Ренэ Герра многие русские художники и писатели. Познакомился с уникальной коллекцией, о которой сегодня уже ходят легенды: 5 тысяч картин русских художников-эмигрантов (скромную их часть выставляла Третьяковская галерея в 1995 году). Прикоснулся к отдельным книгам его библиотеки, состоящей из более 40 тысяч томов с автографами мэтров «серебряного века», редчайшим архивным документам (значительная их часть никогда не публиковалась), – и решил расспросить профессора о его отношении к культуре нашего Подмосковья, с которым французского учёного связывают давние и непростые отношения. Выяснилось много интересного.

– Впервые вы, Ренэ, попали в Переделкино ещё аспирантом Сорбонны, когда проходили стажировку на филологическом факультете МГУ и занимались изучением русской литературы начала ХХ века?
–  Да, зимой 1968 года у меня была задача передать Корнею Ивановичу Чуковскому письмо и только что вышедшую в Америке последнюю книгу «Река времён» от Бориса Зайцева. Борис Константинович знал, что я намерен встретиться с Корнеем Ивановичем, потому что он был блестящим критиком и писал о дореволюционном творчестве Бориса Зайцева. Его статьи я читал и цитировал. Той зимой я побывал в Переделкине не один раз. Корней Иванович меня очень тепло, мило принимал, несмотря на сложный контекст в связи с делом Солженицына, который жил на даче Чуковского. Корней Иванович ему явно покровительствовал. Тогда же начиналась травля дочери Чуковского Лидии Корнеевны, которая тоже опекала опального писателя.
Беседы наши с Корнеем Ивановичем всегда происходили наедине, без свидетелей, без секретаря. Только один раз в конце декабря 1968 года я привёл к Чуковскому своего брата Алена, который приехал навестить меня со своей женой Мартин, и с ними приехала моя невеста Екатерина Андреевна, дочка участника Белого движения. Он нас хорошо принимал, угощал чёрной икрой. Жена брата нас фотографировала. Я объяснил ей, кто такой Чуковский. Она сделала тридцать фотографий. Но до этого – когда я был второй раз у Корнея Ивановича – я привёз с собой, получив на это согласие хозяина, магнитофон величиной с чемодан. Я записал нашу беседу, которая была чисто литературоведческой. Не какой-нибудь там трёп, а мои вопросы по существу и ответы Корнея Ивановича тоже по существу. Магнитофон мне любезно кто-то одолжил. Разговор писался на ленты, кассет ещё не было.
–  Беседа начинающего французского слависта с Корнеем Чуковским оказалась настолько профессиональной, что спустя почти двадцать пять лет была опубликована без согласования с автором в академическом журнале «Вопросы литературы»…
–  Я был стажёром-аспирантом МГУ в рамках обмена между Францией и СССР. Но официально я занимался «декадентством», и, естественно, в документах ни слова не было о том, что моя задача – заниматься дореволюционным творчеством эмигрантского писателя Бориса Зайцева, который был ещё жив и с большим интересом следил за моими раскопками, как об этом свидетельствует наша переписка – через французское посольство, по дипломатической почте. Согласитесь, Александр, что положение довольно пикантное: русский московский писатель пишет письма из Парижа в Москву французскому студенту, с которым он уже несколько лет общается и дружит. Напомню также, что в 1968 году Зайцева уже более сорока пяти лет не печатали на Родине. Комментарии излишни.
–  Вы захватили в Москву американское издание прозы Зайцева только для Чуковского?
–  На свой страх и риск я привёз из Парижа три экземпляра книги – антологии «Река времён», названной так по его рассказу 1964 года. Один экземпляр – для Виктора Некрасова, в Киев, второй – для сотрудницы Пушкинского дома, специалистки по творчеству Тургенева. Я не смог ей передать – меня не пустили тогда в Ленинград. Я послал книгу по почте, по моим сведениям, она дошла. И третий экземпляр – для Чуковского. Все три экземпляра – с дарственными надписями. Это было смело с моей стороны и рискованно. Любая книга, изданная по-русски за рубежом, считалась элементом идеологической диверсии. И наличие такой книги, даже чисто беллетристической, считалось криминалом – при обыске при пересечении советской границы или в общежитии МГУ.
–  Как вы сегодня вспоминаете эти переделкинские встречи с Чуковским?
–  Прошло уже почти сорок лет. Контекст другой. А тогда всё было сурово – и для меня, и для Корнея Ивановича. Простой пример: он мне стал говорить о том, что мечтает о переиздании своей книги «Искусство перевода», где есть страницы о Солженицыне. И от него требуют убрать текст об Александре Исаевиче, но он не хочет, хотя и мечтает об издании книги. Это было вскользь. Меня интересовал «серебряный век», живыми действующими лицами которого были и Корней Иванович, и Зайцев, о котором Чуковский метко писал пятьдесят – пятьдесят пять лет назад. Книга «Искусство перевода» вышла в январе 1969 года, и он мне её подарил с тёплой надписью. Книга чудом сохранилась, несмотря на обыски КГБ, и находится в моей библиотеке. Эту беседу на ленте я, естественно, захотел переслать на Запад со своим братом. Ленты были отобраны при обыске на советской границе в аэропорту «Шереметьево». Вторая моя беседа – с Юрием Трифоновым – была объявлена в документах как беседа с неизвестным литератором. По-видимому, не хотели трогать Трифонова, хотя прекрасно знали, кто говорил со мной. Были ли трудности у Корнея Ивановича – не знаю, его голос, известный всему СССР, трудно было спутать с другим.
–  Вы больше не встречались с Чуковским в Переделкине после инцидента на границе?
–  Когда я был последний раз у Корнея Ивановича в январе 1969 года, он ничего не сказал. И я промолчал о том, что у меня изъяли эту плёнку. Но писатель знал, что у меня неприятности из-за Александра Храбровицкого, который занимался творчеством Короленко и был в переписке, как и некоторые другие литературоведы в штатском, с Зайцевым. Храбровицкий работал в рукописном отделе Государственной библиотеки имени Ленина. Его московские координаты дал мне наивно Борис Зайцев. И у меня сохранилось письмо-открытка Чуковского в МГУ, где он предупреждает, что я в опасности из-за общения с Храбровицким. Об этом более подробно я расскажу в своих воспоминаниях.
–  Вам приходилось гулять по Переделкину с Корнеем Ивановичем? Эти красивейшие места недавно объявлены заповедником…
–  Когда я последний раз навестил Чуковского, был глубокий снег. Хозяин предложил прогуляться по Переделкину, предупредив, что, если кого-либо встретим по дороге, он меня представит как молодого русского из провинции – Романа Герасимова…
–  Думаю, лишённый малейшего акцента русский язык, которому вас с десяти лет учили русские эмигранты первой волны, в том числе поэтесса Екатерина Леонидовна Таубер, чьи стихи ценил Бунин, не позволял и в шестидесятые годы заподозрить в вас иностранца…
–  И мы действительно встретили Роберта Рождественского. Чуковский представил меня Романом Герасимовым… Я был поражён: пожилой советский писатель и критик должен передо мной так унизиться! И этот мелкий факт-эпизод помог мне понять всю трагичность и мерзость тогдашнего положения писателей поколения Чуковского. Борис Константинович Зайцев сделал в 1922 году правильный выбор, ибо, находясь на Западе, в Париже, он мог свободно писать о чём угодно и встречаться с кем хочет.
–  А когда вы в следующий раз побывали в Переделкине?
–  Я снова оказался в Переделкине в 1984 году по приглашению Беллы Ахатовны Ахмадулиной, с которой случайно познакомился в Париже в 1977 году, где она была со своим мужем художником Борисом Мессерером по приглашению Марины Влади и Владимира Высоцкого. Тогда, в 1977 году, я был ещё невъездной в СССР, куда меня не пускали из-за конфискованных на границе магнитофонных лент… Но в 1982 году меня снова впустили в Москву – дали визу для научной командировки в рамках культурного обмена между Францией и СССР. Я в 1982 году и даже в 1983 воздержался от встречи с Беллой и Борисом, понимая, что это для меня небезопасно, как и показали дальнейшие события, – я был человек с клеймом идеологического диверсанта и ярого антисоветчика. В 1984 году Белла пригласила меня в Переделкино, где у неё была дача, и мы вместе пошли на могилу Пастернака. У меня сохранились фотографии двадцатитрёхлетней давности. Потом был какой-то приём у неё на даче, на котором я «засветился» как французский гость и приятель из Парижа.
–  Но после 1991 года, думаю, ситуация изменилась принципиально, и вы теперь бываете в Подмосковье довольно часто?
–  К счастью, времена изменились, и уже в новом тысячелетии я снова стал ездить в Переделкино. Теперь я часто бываю у Надежды Васильевны Кондаковой на улице Довженко, неподалёку от дома-музея Булата Окуджавы, с которым я встречался в Париже и который умер в военном госпитале неподалёку от моего дома. На её гостеприимной даче я всегда встречаюсь с интересными и талантливыми людьми.
До знакомства с Н. Кондаковой на ту же улицу Довженко привёз меня Евгений Попов к Инне Львовне Лиснянской и успел познакомить с удивительной фигурой русской литературы ХХ века Семёном Липкиным, который мне подарил и трогательно надписал многие свои книги.
–  С самого детства вы, Ренэ, с уважением относились к православию, часто бывали в православных соборах Ниццы и Парижа. А в одном из подмосковных православных храмов ещё в советское время побывали даже на таинстве венчания… Венчался человек, чьё имя сегодня знают все, кто интересуется Москвой православной, – Пётр Паламарчук, автор знаменитого трёхтомника «Сорок сороков»…
–  В 1984 году по любезному предложению бывшей жены моего парижского друга Юрия Кублановского я совершенно случайно оказался на «тайном» таинстве венчания неизвестного мне тогда писателя и искусствоведа – в подмосковной деревне, в прелестной сельской церкви с погостом, где я был представлен сначала как русский знакомый госпожи Петуховой. Венчание происходило при закрытых дверях после литургии и ухода всех прихожан. Неожиданно решила также воспользоваться этой возможностью и другая молодая пара, приглашённая, как и я, на это венчание, – супруги Воропаевы. Оба – литературоведы. Помню, что после венчания священник предложил всем присутствующим, а нас было не так много, пойти на могилу, по-видимому, бывшего настоятеля этой церкви, чтобы отслужить литию. Я, как и другие, стоял перед этой могилой. И вдруг ко мне подошла Воропаева и заявила, что я – не Роман Герасимов, а Ренэ Герра, так как у неё есть моя книга о Борисе Зайцеве, изданная Сорбонной в 1981 году, где помещена моя фотография с Борисом Константиновичем. Правда, фото 1971 года – тринадцатилетней давности. Как она меня узнала, не представляю. Потом, по-видимому, она предупредила Петра Паламарчука, который, тем не менее, меня пригласил на дачу своей бабушки – вдовы советского генерала, бывшего главнокомандующего группой советских войск в Германии. Рядом был загородный дом главного редактора «Красной звезды». Этим переездом – от церкви до дачи – занимался художник Юрий Селивёрстов, друг молодожёнов. Этот день мне запомнился на всю жизнь. Я не в первый раз присутствовал на православном венчании – во Франции русские друзья приглашали меня на подобное таинство. В СССР я видел такое впервые. И уже тогда, а тем более – потом, обряд вызывал во мне самые противоречивые чувства, в том смысле, что я из всех бесед и тогдашних встреч понял всю фальшь и трагичность положения советских людей – и младшего, и старшего поколений, которые вынуждены были жить в условиях двойной морали.
–  Уже три издания выдержала ваша с братом книга «Прогулки по русской Ницце», где вы вспоминаете строки Фёдора Ивановича Тютчева, посетившего ваш родной город вскоре после смерти возлюбленной: «О, этот Юг, о, эта Ницца!.. // О, как их блеск меня тревожит! // Жизнь, как подстреленная птица, // Подняться хочет – и не может…» Очевидно, тютчевские места Подмосковья также не оставили вас равнодушным?
–  Конечно! Я рад, что посетил усадьбу Мураново задолго до пожара. В 1984 году поэт Юрий Кублановский, зная, что я получил командировку в Москву, попросил меня кое с кем связаться и кое-кому передать письма и записку. В том числе – инкогнито поехать в Мураново, на что я охотно согласился. Я не только знал творчество и жизнь Фёдора Ивановича Тютчева, но и не мог не знать, что он был связан с городом моих предков Ниццой, которую он увековечил в русской поэзии. Кстати, во французском варианте книги «Прогулки по русской Ницце» это знаменитое стихотворение опубликовано в моём переводе.
–  Ну а с моим родным Сергиевым Посадом вы, наверное, познакомились ещё в студенческие годы?
–  Да, осенью 1966 года, когда я первый раз в составе делегации студентов из Сорбонны приехал в СССР, я, естественно, отправился в Загорск электричкой, куда не мог не поехать, прочитав незадолго до этого книгу Б.К. Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский». У меня в руках было первое издание, вышедшее в 1926 году. Меня поразили тогда песнопения и та атмосфера, которая царила в Троицком соборе. Это показалось мне неожиданным на фоне того, что творилось тогда в Советском Союзе. Духовная обстановка меня пронзила, поразило присутствие калик перехожих, богомольцев как бы из другого века. И порадовало, что жива Россия моих друзей-эмигрантов.
–  А почему ваш любимый писатель Борис Константинович Зайцев стал писать о преподобном Сергии? Вы как его литературный секретарь, наверное, точнее других можете ответить на этот вопрос…
–  Главная идея, которую Борис Константинович проводил с начала 20-х годов, – это убеждённость: было татарское иго, потом настало большевистское иго. Его книга – это анафема на тех, кто посмел кощунственно относиться к преподобному Сергию. И ещё – урок смирения для эмигрантов и вера в то, что дух Сергия победит.
–  И он оказался прав. Но, наверное, в те далёкие 60-е годы вскоре вам вновь захотелось посетить Лавру?
–  В следующий раз я снова поехал туда в 1968 году, зимой, уже после многих бесед с Борисом Константиновичем Зайцевым и отчасти по его просьбе – чтобы ему рассказать о положении в Лавре. И последний раз в советскую эпоху я побывал там со своей молодой московской подругой Ириной в 1982 году. А в 1984 году мне запретил заместитель директора Института русского языка имени А.С. Пушкина туда поехать, ссылаясь на то, что это было дальше сорока километров от Кремля. Поэтому мне было особенно приятно в 2006 году по приглашению сергиевопосадской писательской организации, которую вы возглавляете, выступить в библиотеке имени А. Горловского в Сергиевом Посаде. Кто бы мог подумать, что я официально буду выступать недалеко от Лавры, куда в первый раз приехал за сорок лет до этого и куда меня не пускали! Поистине, неисповедимы пути Господни…
–  Сергиевопосадские книголюбы до сих пор вспоминают ваше блестящее выступление в библиотечном конференц-зале 1 апреля 2006 года, а подаренные вами книги весьма популярны у наших читателей разных поколений. Как вам кажется, многое изменилось в нашем городе за прошедшие десятилетия?
–  Тогда, в шестидесятые-восьмидесятые годы, всё в Лавре выглядело более подлинным, настоящим. Черниговский скит был без освещения. В Лавре тоже всё стало по-другому. Удивило другое – в 1982 году я купил за валюту в магазине «Берёзка» в Загорске книгу «Избранное» Алексея Ремизова.
–  16 июля, выступая в зале коллегии Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям с лекцией, посвящённой тройному юбилею этого замечательного писателя-эмигранта – 150-летию со дня рождения, 50-летию со дня смерти и 105-летию с момента первой публикации, вы напомнили, что это издание, составленное в основном из дореволюционных произведений Ремизова, продавалось только за рубежом. Во время этого выступления вы вспоминали и свою уникальную коллекцию открыток, к которой мне удалось прикоснуться в Париже. В ней весьма богато представлены различные виды дореволюционного Сергиева Посада…
–  В те далёкие годы, до распада СССР, я начал собирать типы и виды России, отдавая предпочтение открыткам с видами монастырей, погубленных советской властью. В том числе – открытки с видами Лавры и богомольцев конца ХIХ – начала ХХ века. В поисках утраченного я целеустремлённо собирал всё, что помогало воссоздать образ старой, дореволюционной России. За двадцать пять – тридцать лет я собрал несколько сот открыток с видами Сергиева Посада.
–  Вспоминаю знаменитое русское кладбище в Ницце, где мы с вами видели могилу русского человека из подмосковного Егорьевска. Того самого, кому в вашей домашней тетради – «Герраколе» – посвящено замечательное стихотворение Надежды Кондаковой: «Под беломраморным покоем // лежит Бардыгиных семья, // далёких родственников трое, – // как бы из шлимановской Трои, // возникших из небытия… // Внизу сияет Ницца в белом, // за ней синеет, как всегда, // даль – перед ангельским пределом // и в Бухте Ангелов – вода»…
–  В 2005 году осенью Надежда Васильевна Кондакова с супругом оказались в Ницце. Я им показывал русскую Ниццу. После разговора о славном предке статском советнике Бардыгине я предложил им поехать на старое русское кладбище, единственное русское православное кладбище за пределами Российской империи с захоронениями середины ХIХ века. Я был не совсем уверен, но мне смутно помнилось, что в центре этого кладбища, недалеко от могилы моего покойного друга Николая Николаевича Оболенского, находилась могила, связанная с подмосковным городом Егорьевском. Мы туда и отправились, и супруг Н.В. Кондаковой, Владимир Васильевич Чепкунов, учёный, лауреат Государственной премии СССР, увидел могилу своего предка. Естественно, мы снимали могилу, тем более что там есть портрет Бардыгина того времени.
–  А на малой родине узнали, где нашёл последний приют знатный горожанин?
–  В июле 2006 года мы отправились целой делегацией, с певицей Валентиной Толкуновой, в этот загадочный для меня город Егорьевск, в котором я воочию убедился, что Бардыгин – заслуженно большая фигура для этого города. Мы посетили местный музей, созданный им, который даёт представление о масштабе личности и культурной деятельности этого глубоко русского человека, закончившего свои дни в изгнании. О нём накануне революции вышла большая книга, оформленная знаменитым художником Борисом Зворыкиным. Кто бы мог подумать, что я смогу посетить родину одного из русских изгоев!
–  Весной 2006 года вы помогли состояться в Подмосковье ещё одной культурной акции – выставке художников-эмигрантов первой волны…
–  Волей судьбы первая большая выставка моего покойного друга, художника и писателя Сергея Ивановича Шаршуна, открылась на Рублёвке в галерее моей доброй знакомой Натальи Курниковой, с которой я познакомился много лет назад в Париже. Мне было приятно, что Шаршун был среди своих коллег и друзей – знаменитых французских художников русского происхождения Андрея Ланского, Сергея Полякова и Николая де Сталя, так как выставка была групповая под названием «Русская абстракция во Франции середины ХХ века». Свою галерею, расположенную в подмосковной деревне Борки, Наталья Курникова назвала «Наши художники». Я был рад, что об этой выставке было много откликов и статей в столичной прессе. Это был первый этап на пути триумфального возвращения художника Сергея Шаршуна на родину, ибо 2006 год – год его признания в России: выставка с толстым каталогом в Пушкинском музее в Москве, а сразу после этого – в Русском музее в Санкт-Петербурге. С тех пор во Франции вышел первый том его «katalog rezone» – каталога с комментариями и репродукциями его работ.
–  Насколько мне помнится, именно Наталья Курникова финансово поддержала проект братьев Герра об увековечении памяти А.П. Чехова, не раз посещавшего Ниццу…
–  Да, именно благодаря её щедрой поддержке мы с братом смогли установить барельеф московского скульптора Олега Абазиева на гостинице «Оазис» – бывшем русском пансионе, где неоднократно останавливался и подолгу жил А.П. Чехов. Здесь, на улице композитора Гуно, художник Осип Браз по заказу Павла Третьякова писал портрет писателя, который находится сегодня в Третьяковской галерее. Эту скульптуру представлял гостям и журналистам российский посол А.А. Авдеев, а с французской стороны – депутат и президент Генерального совета и министр Кристиан Эстрози, выступавший в 1992 году на открытии нашего Франко-русского дома, в котором когда-то жил и творил скульптор Абазиев.
–  На Николиной горе вы, Ренэ, наверное, тоже гостили…
–  На Николину гору меня пригласил на ужин всемирно известный дирижёр Геннадий Николаевич Рождественский – тонкий знаток книги, библиофил и автор замечательных статей о русской книге в Париже, напечатанных в журнале «Наше наследие» и перепечатанных в его книге «Треугольник».
–  На прощанье прошу вас, Ренэ, передать свои пожелания подмосковным читателям нашего приложения.
–  Желаю всем процветания, мира, любви. И чтобы Подмосковье сохранило своё исконно русское лицо, выдержав натиск глобализации. А такие жемчужины, как Сергиев Посад, Мураново, Абрамцево, уцелели как островки русской духовности и свидетельства великой истории русской культуры. 

Беседу вёл Александр АНАНИЧЕВ

Обсудить в группе Telegram
Быть в курсе

Подпишитесь на обновления материалов сайта lgz.ru на ваш электронный ящик.

Литературная Газета
«Литературная газета» – старейшее периодическое издание России. В январе 2020 года мы отметили 190-летний юбилей газеты. Сегодня трудно себе представить историю русской литературы и журналистики без этого издания. Начиная со времен Пушкина и до наших дней «ЛГ» публикует лучших отечественных и зарубежных писателей и публицистов, поднимает самые острые вопросы, касающиеся искусства и жизни в целом.

# ТЕНДЕНЦИИ

Книги Фестиваль Театр Премьера Дата Интервью Событие Утрата Сериал Новости Театральная площадь Век Фильм Поэзия Калмыкии ЛГ рейтинг
© «Литературная газета», 2007–2025
Создание и поддержка сайта - PWEB.ru
  • О газете
  • Рекламодателям
  • Подписка
  • Контакты
  • Пользовательское соглашение
  • Обработка персональных данных
ВКонтакте Telegram YouTube RSS