Анна Долгарева
1.
Если бы две недели назад
случайный осколок прилетел в мою рыжую голову
в посёлке шахты Трудовская (ДНР)
или на позициях ЛНР под Славяносербском,
моя этическая позиция
осталась бы безукоризненной.
Быть на стороне слабого –
так нас учили буквари,
так нас учили мама и папа
и вся великая русская литература.
Семь лет я была с теми, кого бомбили,
семь лет я воевала за них с целым миром
и особенно с собственными штабными.
Как же мне не остаться с ними?
Я родилась и выросла в Харькове,
я не разговариваю с собственным братом с 2014 года.
Я даже родителей прошу не упоминать его в разговорах.
Я – с теми, кого бомбили.
Мой брат – с теми, кто их бомбил.
Так вот будет: я приеду с походным рюкзаком на плечах,
пройду по двору, где семь лет не была,
где не надеялась уже побывать при жизни,
сяду на лавочку перед окнами,
из которых будет пахнуть жареной картошкой,
и сердце моё станет огромным и жарким.
И разорвётся.
2.
На границе с зоной боевых действий,
рядом с танками, самыми могучими в мире,
я сижу на съёмной квартире,
я считаю: «Раз – и два – и три – и четыре»,
песня, лейся, да знамя, взвейся.
Я думаю про девочку, инвалида из Киева,
она написала: «Ты мне сегодня снилась,
я жду тебя в гости».
Я помню, как льётся кровь, отрываются ноги, ломаются кости,
эта память мне всё нутро выела.
Я видела это под Луганском и под Донецком в степи рыжей.
Я думаю: «Выживите».
Я молюсь за русского офицера,
за украинского призывника.
Эта хрупкая моя вера
никого не спасла пока.
Я сижу, прижавшись спиной к батарее.
Пусть всё закончится побыстрее.
Выключается свет.
Ночь будет чудищ полна.
Но права моя страна или нет –
это моя страна.
3.
Выживи, мама, мама моя Россия,
Выживи, папа, папа мой город сивый.
Жили, дружили, пили да не тужили.
Выживи, Тоха, с которым мы вместе жили.
В две тыщи десятом жизнь дала трещину –
Я из Харькова в Киев переехала, на Троещину.
Так пила, что заработала панкреатит.
Самолёт, самолёт, посмотри, летит.
В двенадцатом уехала в Питер,
В пятнадцатом сделалась невъездной.
Что происходит этой ранней весной.
Хлеб на столах – это мы-то жали и сеяли.
Выживи, мама, мама моя Расея.
Эх, наступает ночь, тревожное небо.
Как там белая хата, садок вышнэвый?
Кто меня предал-продал властям Украйны –
Не умирай, падла, не умирай-на.
Братцы да сестры, сгоревшее поколение,
Кто там вместо Бандеры вешает Ленина?
Ночь наступает, времени очень мало.
Выживи, мама, Русь моя мама, мама.
4.
Люблю тебя
Люблю тебя
Береги себя
Давно не писала так часто
Знакомым и незнакомым
Не выходи из комнаты не совершай ошибку
Собери документы
Заряди телефон и пауэрбанки
Если уезжаешь то не бросай кота
Люблю тебя
Люблю тебя
Пусть выживут друг и враг
Те кто пишет «мы вас ждём –
Аничку и Россию»
Те кто пишет «умри ватная дрянь
Никакая ты нам не Аничка
Русский ты оккупант»
Пусть выживут
Ночь
подбитой техники больше не видно
Я русская
И мне за это не стыдно
5.
Что-то горчит под ложечкой да щекочется.
Степь, не кончается степь, никогда не кончится.
Русская степь, небеса, украинская степь –
Жизнь-то прожить, да их перейти не успеть.
Русская степь в украинскую перейдёт,
Водка, горилка, сало, глубинный народ.
Помнишь, тут были, пили, друг друга любили,
На солнце сгорели, домой добрались еле-еле?
Русские степи, комок перекати-поля,
И камуфляж у нас разных цветов, но до боли
Помню большие звёзды в степи под Херсоном,
На окружной, над городом мирным, сонным.
6.
В Харькове
я росла.
В Харькове мы играли:
в мушкетёров,
в Робина Гуда,
в уличные бои.
Кричат сирены, их голоса из стали
взрезают улицы, парки, дворы мои.
Детство моё
никогда уже не настанет.
Город моего детства превращается в Готэм.
– Я буду русских встречать с цветами,
– Я буду русских встречать с пулемётом.
Кем я вернусь в этот город?
Через какие пройду горнила?
Триколор у меня на груди – мишень для бывшей подружки.
По нашим старым кафешкам стреляют пушки.
Я любила играть в войнушку, очень любила.
Я никогда не вернусь с этой войнушки.
7.
Первого марта, на шестой день войны,
В одном одесском дворе расстреляли кошек.
Наверное, сдали нервы.
Да, у многих сдают нервы.
Может, кошки мяукали с рязанским акцентом
Или сидели не на бордюре, а на поребрике,
Но их расстреляли.
– Рыжего, – говорит, –
мы хотели домой забрать, но не успели.
Серая Жопь носила котят.
Дин был маленький,
Я хоронила его в своём платке.
В этом месте я,
Видевшая
столько человеческих трупов,
Что хватит на деревенское кладбище,
Спряталась под одеяло.
Накрылась им с головой
и долго повторяла:
«Теперь я живу в этом домике».
8.
бессмысленно заклиная остаться людьми,
в крайнем случае становясь котом, но не прочим зверем,
я
сшиваю
раздробленный
мир –
нет ничего кровавее и грязнее.
но я тут буду стоять со своими стихами, ныть
о гуманизме посреди городов выжженных.
в шесть часов вечера после войны
я не выживу.
я утверждаю, что значат что-то слова,
я утверждаю, что значит что-то любовь.
русская моя рыжая голова,
русская моя красная кровь.
вот такая, блин, музыка, такая война,
делу – время, потерям – счёт.
слушай, ну если хочешь – меня проклинай,
только меня, а не кого-то ещё.
9.
А помните, были девочки-фигуристки.
Помните, как они надо льдом взлетали.
А потом применили летальное.
По Донецку, Горловке, Харькову,
От людей – окровавленные огрызки,
И вороны каркают.
А девочки танцевали,
Выгибались руки в идеальном овале,
Земля отзывала своё притяжение.
А потом побагровела и порыжела,
И ничего не значат теперь эти танцы.
И мои стихи ничего не значат,
Раз никого не спасли.
Говорю: «Останься в живых, останься,
Как же я буду иначе
Среди искалеченной этой земли».
В трубке гудки
Связь пытаются выловить.
Но ведь танцевали же.
Танцевали?
Было ведь?
10.
В три часа ночи,
Сидя в зелёной машине
С «никоном» и блокнотом,
Стукаясь головой о дверь,
Я вспомнила пазик
В Кировске, ЛНР.
Это была запасная машина на штабе,
Ровно так же тряслась на ухабах.
Ещё я вспомнила,
Как летней ночью ехала с Лёшей Добрым,
Комбатом «Призрака»,
На «Ниве» через летнюю степь во тьме.
Гремели прилёты, стрекотали сверчки,
Лёша включил музыку из аниме.
Я тогда была моложе,
Наверное, лет на двести.
Мы воевали
Против армии.
С говном и ветками.
Нас убивали,
А в штабе запрещали ответку.
Было совершенно понятно, что правда за нами,
Хоть нас и мало.
Лёшу, кстати, похоронили в Алчевске.
Я не была у него на могиле.
Я вообще не хожу на могилы –
Как-то их многовато стало.
И вот сейчас,
Когда линия фронта
Легла прямо через меня,
Я поняла, что чувствовала Ева,
Рай на яблоко обменяв.
И я пишу людям, которых знаю давно и недавно,
Телеграфные строчки:
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Не умри, пожалуйста.
Не сегодня.
Не этой ночью.