О чём поговорить в звёздной семье прозаика и драматурга? Разумеется, о поэзии! С Романом Сенчиным и Ярославой Пулинович, известными авторами из Екатеринбурга, наш корреспондент встретился на литфестивале в Красноярске.
– Как и когда стихи пришли в вашу жизнь? Это было до школы?
Р.С.: – Конечно, началось с Чуковского, Барто, Михалкова, «Рыбака и рыбки» Пушкина. Ну и так далее, как у большинства. Читаю и современных, но поклонником поэзии себя назвать не могу – я человек прозы. Хотя поэзия – лучшие её образцы – конечно, высшая ступень словесности.
Я.П.: – В школе я, как и многие, писала стихи, но, слава богу, поэтом не стала. Больших стихов я не напишу, это особый дар, а быть поэтом «средней руки» – участь незавидная.
– Лексика Пушкина неизбежно устаревает. Кем бы заменили его в школьной программе?
Я.П.: – Зачем кем-то заменять Пушкина? Он незаменим. Я бы ввела больше часов на его изучение, чтобы у учителей была возможность побольше поговорить с учениками о поэзии Александра Сергеевича, в том числе разъяснить им значение непонятных слов.
Р.С.: – Пушкина никем заменять не надо. Это камертон. Нужно объяснять его язык, время, в которое он жил и творил. Преподавать литературу нужно параллельно с историей. Учите литературу XIX века, учите и историю того же времени.
– В чём причина популярности баттлов? Вы за Славу КПСС или за Оксимирона?
Р.С.: – У людей в крови соревновательность. Можно быть болельщиком, можно участником. Поэтому любые турниры, в том числе и литературные, популярны всегда. А за кого я – не могу сказать. Не очень хорошо знаю творения этих персонажей.
Я.П.: – Я баттлы не смотрю, пару раз была на каких-то местных, локальных баттлах, честно признаюсь, это не моё.
– Привлекает ли вас феномен авторской песни (М. Щербаков, Ю. Ким, О. Митяев)?
Я.П.: – Нет, я не любитель бардовской песни.
Р.С.: – Привлекает, но не сильно. В основном слушаю рок-акустику. Гребенщикова, Цоя, Летова под гитару.
– Любимые поэты ваших родителей?
Я.П.: – Кажется, Ахматова, Мандельштам, надо будет уточнить. Мне мама в детстве Хармса часто читала.
Р.С.: – Прямо вот фамилии назвать не могу. Помню, что читали шестидесятников. Когда появились публикации Бродского, они были потрясены его стихами.
– Пробовали писать стихи? В каком возрасте?
Я.П.: – Первое стихотворение написала в 8 лет, последнее лет в 25.
Р.С.: – Пробовал, конечно. Лет в пятнадцать писал целыми днями. После армии тоже была вспышка… До сих пор иногда накатывает. Но в основном пишу тексты песен. Некоторые становятся песнями. Какими по качеству – не мне судить. Мне нравится. А вот стихи почти не получаются. Но если просятся, надо записывать, пытаться довести до ума. Поэтическая муза какая-то чистая, животворящая, хотя, случается, сквернословит. Прогонять её рука не поднимается.
– Назовите строки, которые вас будоражат…
Р.С.: – «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты…»
Я.П.: – «Только пар, только белое в синем / над громадами каменных плит...
/ Никогда, никогда мы не сгинем, /мы прочней и нежней, чем гранит». Борис Рыжий.
– Поэзия семейной жизни – это оксюморон?
Я.П.: – Нет.
Р.С.: – Да почему же?
– Что вас раздражает в быту?
Р.С.: – Быт я люблю. В последние месяцы его было мало – больше двух месяцев по гостиницам. Соскучился.
Я.П.: – Я – человек довольно спокойный. Иногда раздражают кошки, их покормишь, а через полчаса они снова смотрят на тебя голодными глазами и просят жрать.
– Есть мнение, что Бродский – последний великий русский поэт. Согласны?
Р.С.: – Может быть. Борис Рыжий меня поразил ещё при его жизни – в 1999 году, подборкой в журнале «Знамя». К сожалению, он ушёл на взлёте. Это не штамп, а данность. Не успел написать своё «Выхожу один я на дорогу…». Хотя великие стихотворения у Рыжего есть. Может быть, великим станет Александр Кабанов. Не хватает поэтам настоящих встрясок. Кабанова вот встряхнуло происходящее в Украине, в России по отношению к Украине, и он стал писать, скажем так, лучше.
Я.П.: – Для меня последний великий русский поэт – Борис Рыжий.
– Что изменилось бы, получи Евтушенко Нобелевскую премию?
Я.П.: – Понятия не имею.
Р.С.: – Вряд ли Евтушенко поэт мирового уровня. Впрочем, среди лауреатов Нобелевской премии предостаточно камерных или национальных поэтов. Бродский был если не всемирным, то мировым поэтом.
– Цой жив?
Р.С.: – Жив-жив.
Я.П.: – А как же! Его же песни слушают до сих пор…
– Почему строчки Владимира Вишневского и Сергея Шнурова ушли в народ, а, к примеру, Андрей Родионов похвастаться этим не может?
Я.П.: – У Андрея Родионова более сложная поэтика. А Шнуров – народный. У него достаточно простой слог, и при этом он зачастую очень точен и ироничен в своих высказываниях.
Р.С.: – Андрей – эстет. Он притворяется своим парнем, но читатель-то понимает…
– Поэзия для стадиона или для кресла-качалки?
Р.С.: – Смотря какая поэзия. Евтушенко, Рождественский в своё время заменяли рок-музыку. Кушнера, конечно, стоит читать в кресле-качалке. А Рубцова или Есенина лучше читать ходя по комнате.
Я.П.: – Честно говоря, я стихи редко теперь читаю. И поэтические чтения не люблю. Для меня чтение поэзии – процесс очень интимный. Но и в кресле-качалке я бы стихи читать не стала. Мне кажется, к поэзии приходишь в какие-то сложные жизненные моменты, потребность читать стихи возникает тогда, когда в жизни всё непонятно и неспокойно, есть какая-то внутренняя растерянность. Если говорить о месте, которое больше всего подходит для чтения стихов, то у меня в голове сразу рисуются вокзалы, парки, скамейки, набережные, в общем, такие места, где беспризорной душе можно прикорнуть.
– Кто герой нашего времени? Дудь? Овечкин? Полозкова?
Р.С.: – Все трое. Плюс Прилепин.
Я.П.: – Из этой тройки, безусловно, Дудь. Ну, он крутой. Красивый, умный. Делает классные передачи. Фильм вот снял про Колыму. Меня цепляет.
– Кто для вас Дмитрий Быков – поэт, прозаик, публицист, драматург, лектор, человек-явление?
Я.П.: – Некоторые стихи Быкова мне очень нравятся. Но я не фанат.
Р.С.: – Нужно отметить, что я долго думал, прежде чем ответить. Отвечу, наверное, ожидаемо – человек-явление. Быкова я читаю и слушаю много. Порой он говорит и пишет возмутительные вещи. Хочется с ним спорить. Печатно я это делал всего раза два, но мысленно делаю это часто. Во многом благодаря Дмитрию Львовичу мои мозги ещё не совсем закисли.
– Зачем писать любовную лирику, если есть смайлики?
Р.С.: – А зачем вообще разговаривать, когда есть гаджеты и тому подобное? Да нет, в природе человека пытаться говорить, причём красиво, а поэзия – это в первую очередь говорение. Потом это красивое говорение стали записывать, преподносить дамам сердца или королям.
Я.П.: – Можно писать любовную лирику в смайликах.
– Куда с удовольствием сходите вдвоём – на поэтический спектакль или на рок-концерт?
Р.С.: – Бываем и там и там.
Я.П.: – Я – точно на рок-концерт.
– С кем из поэтов Серебряного века хотели бы познакомиться лично? О чём спросили бы?
Я.П.: – С Цветаевой. Сказала бы ей, чтобы не возвращалась в Советский Союз.
Р.С.: – Хотелось бы оказаться в Ленинграде годах в 1926–1928. Когда там ещё жило много поэтов Серебряного века, но появились ОБЭРИУТы. Хотелось бы посмотреть на Александра Ивановича Тинякова.
– Сейчас сонеты пишут разве что только графоманы. Как вам кажется, Шекспиру можно спать спокойно – или он, бедняга, в гробу устал переворачиваться?
Я.П.: – Да и пусть пишут на здоровье. Думаю, Шекспиру не жалко.
Р.С.: – Не знаю, хороши ли сонеты Шекспира, но то, что вышло из-под пера Маршака, – прекрасно. Когда-то сонеты Петрарки очень любил, перечитывал многократно. Венок сонетов нынче – это, может, удел графомана (хотя это слово я стараюсь не употреблять), а вот единичный сонет может стать чудом.
– За сколько времени и за какие деньги вы бы написали басню?
Р.С.: – Если бы муза басни прилетела, написал бы даром и быстро.
Я.П.: – Ну я же драматург, мы часто пишем что-то на заказ. Если есть предложения, обращайтесь, сумму и подробности обсудим отдельно. А вообще – можно и басню написать, если это работает на твою идею, если это интересно лично тебе.
– Почему у нас пишущих стихи – под миллион, а прозаиков и драматургов всего несколько сотен?
Р.С.: – Мне кажется, что стихи сочиняют почти все. В том или ином виде. Душа русская требует. Какая-то часть выносит их на публику. А в прозе и драматургии больше ремесла, чем в стихах. Поэтому и обращающихся к ним меньше.
Я.П.: – Вопрос – как много у нас действительно хороших поэтов? Думаю, не больше, чем хороших прозаиков и драматургов. Стихи – это музыка. Её многие слышат, каждый в меру своего таланта. Надо только записать её. Многим эта задача кажется посильной. Стихи часто пишутся за вечер, по наитию. Пьесу или роман по наитию не напишешь, это зачастую кропотливая работа, которая занимает не один день, а иногда и не один год. Тут мало «услышать музыку», надо её структурировать, придумать, выстроить сюжет… Поэтому многие идут по самому простому пути. Нет, я не считаю, что писать стихи – это просто. Для меня, наоборот, поэзия – самый чистый, самый тонкий жанр, «высокий штиль». В стихотворении фальшь чувствуется гораздо острее, нежели в прозе или драматургии. Но поэзия менее энергозатратна в каком-то смысле. Как минимум, с точки зрения временных ресурсов.
– Среди поэтов немало самоубийц. Кого вы бы смогли отговорить, как вам думается?
Р.С.: – Ох, не знаю. И не берусь гадать. Борис Рыжий, в тот единственный раз, когда его видел, произвёл на меня впечатление эдакого крепкого пацана. И стихи, какие я тогда у него прочёл, были хоть и элегического настроя, но явно написанные человеком, который хочет жить, может за себя постоять. А вот как случилось… Про тех, кого не знаю, не видел никогда вообще, не имею права говорить.
Я.П.: – Когда мы делали спектакль про Башлачёва, я много читала про его последний год перед самоубийством. И с точки зрения нашего времени у него, конечно, была классическая депрессия. Когда читаешь про Рыжего, понимаешь, что тоже можно было вылечить человека, но тогда, даже в начале нулевых, мало знали про это заболевание. Но мне кажется, поэты – люди с особым трагическим мироощущением. У них всё время температура сорок, вся боль мира ложится на их плечи. Это их расплата за талант. Наверное, кого-то из них можно было бы пролечить антидепрессантами, снять острую симптоматику, но могло быть и так, что это бы их не спасло – слишком тонкая кожа у них.
– Журнальная культура умирает – заявил Басинский. Где печататься современным авторам?
Р.С.: – Умирает, да. Очень горько. Не буду сейчас рассуждать о толстых журналах – я уже довольно много об этом говорил и писал в последнее время. Журналы – это дневники литературной жизни. Дневник вести необходимо. Всё-таки надеюсь, что в каком-то виде эти дневники будут продолжаться.
Я.П.: – Я вижу только один вариант – заводить свои блоги, делать их интересными, привлекать аудиторию. Мы живём в такое время, когда любой, имея телефон, интернет и харизму, может стать знаменитым в один день. Если стихи хорошие, думаю, свою аудиторию они найдут обязательно.
– Уместен ли мат в современной литературе?
Я.П.: – Да.
Р.С.: – В исключительных случаях – да. В «Тихом Доне» три-четыре таких слова есть, у Маяковского встречаются, у Есенина… Есенин вообще говорил, что нечистых слов нет. Деление на мат, грубые просторечия и тому подобное искусственно. Анна Иоанновна когда-то велела считать несколько слов недопустимыми, и с тех пор мы подчиняемся шальной императрице.
– Хаски не искусство, его не будут читать полвека спустя – что ответите Познеру?
Р.С.: – Плохо знаю творчество Хаски, и вообще рэп, хотя и понимаю, что это направление мощное, востребованное в первую очередь молодёжью. Рэп заменяет молодым и традиционную поэзию, и рок-музыку. А что будет через полвека – поглядим.
Я.П.: – Я, если честно, думала, что хаски – это порода собаки. Я что-то пропустила?
– Смогли бы совместно написать либретто мюзикла? На какую тему?
Я.П.: – Либретто мюзикла я писала. Чаще всего это были инсценировки по классическим произведениям. Совместно – это вопрос, смотря с кем. Но драматурги часто работают в команде, нам не привыкать.
А с Ромой нам негде пересечься: я не пишу прозу, он не пишет драматургию…
Р.С.: – Можно попробовать, если будет повод. Интереснее всего взять какую-нибудь далёкую от мюзикла или оперетты тему и попытаться написать. Но это так, теоретически.
– Рассказам, пьесам, статьям названия нужны. А стихам?
Р.С.: – Стихам – не всем. Когда читаешь сборник, где у всех стихотворений есть названия, становится тоскливо, словно листаешь гербарий. Порой три звездочки куда значительнее названия.
Я.П.: – Поэтам виднее.
– Вы оба окончили творческие вузы. С каким из утверждений согласны – «Поступить труднее, чем учиться», «Знания забываются, годы учёбы – никогда», «Научить нельзя – можно научиться», «Тяжело в учении – легко в бою»?
Р.С.: – Я окончил Литературный институт. Прямо вот так писать – технически – там не учили. На лекциях давали знания, вливали в голову, многие преподаватели – ненавязчиво. На творческих семинарах наш мастер Александр Евсеевич Рекемчук зажигал душу. После семинаров хотелось бежать домой или в общагу и писать-писать. Учиться было весело. Наверное, выберу первое утверждение.
Я.П.: – Наверное, с тем, что годы учёбы никогда не забудутся. Люблю вспоминать об этом времени в ЕГТИ, оно было волшебным!
– Поэтов Пушкина, Есенина, Высоцкого сыграл артист Безруков. Какие мысли и чувства у вас это вызвало?
Р.С.: – Скажем так, неоднозначные. Есенин не понравился категорически, Высоцкий понравился (там мораль фильма вызвала недоумение), а Пушкина я как-то не очень запомнил. Кстати, впервые Сергея Безрукова я увидел в 1996 году в спектакле, где он играл Есенина. Там он был хорош.
Я.П.: – Хорошо отношусь к артисту Безрукову, но есть в этом некий перебор, по-моему…
– Самый поэтичный город на свете? Сколько раз там были?
Р.С.: – Ленинград-Петербург, наверное. Там у меня, кстати сказать, чаще всего что-то начинает бормотаться, напоминающее стихи. В этом городе бывал много раз, даже пытался стать ленинградцем в 1989 году.
Я.П.: – Екатеринбург, конечно. Я здесь живу. Здесь случились самые яркие моменты в моей жизни: влюблялась, расставалась, находила друзей, за Сенчина вот замуж вышла…
– Способны ли вы отличить поэта в толпе? По каким внешним признакам?
Я.П.: – Есть определённые клише, как должен выглядеть поэт – отрешённый взгляд, общая растрёпанность, этакая тонкокостность, худоба и бледность. Но все хорошие поэты, которых я встречала на своём веку, были совсем другие – я бы даже сказала, что выглядели они в точности наоборот: плотненькие, румяные, улыбчивые. Поэтому вряд ли отличила бы.
Р.С.: – Пожалуй, нет. Впрочем, если большинство людей сочиняют стихи, то вряд ли ошибусь. Поскреби хорошенько каждого второго или третьего, и обнаружишь поэта. Душа у нас, повторяю, поэтическая.
Беседу вёл
Юрий Татаренко
«ЛГ»-досье
Роман Сенчин – прозаик, критик. Родился в 1971 году в Кызыле Тувинской АССР. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Автор романов «Минус», «Нубук», «Елтышевы», «Информация», «Зона затопления», «Дождь в Париже» и сборников рассказов «Иджим», «День без числа», «Абсолютное соло», «Изобилие». Роман «Елтышевы» входил в шорт-листы известных литературных премий, в том числе премии «Русский Букер десятилетия». Лауреат премии Правительства РФ (2012). За роман «Зона затопления» получил третью премию «Большая книга» (2015), а новая книга «Дождь в Париже» вошла в шорт-лист этой премии. Живёт в Екатеринбурге.
Ярослава Пулинович родилась в 1987 году в Омске. Окончила Екатеринбургский государственный театральный институт (отделение драматургии Николая Коляды). Стипендиат Союза театральных деятелей. Автор пьес «Карнавал заветных желаний» (вошла в шорт-лист фестиваля драматургии «Евразия-2005»), «Учитель химии» (финалист литературной премии «Дебют», лауреат премии «Голос поколения» от Министерства культуры и кинематографии), «Мойщики» (лауреат фестиваля драматургии «Евразия-2007», шорт-лист фестиваля «Новая драма»), «Наташина мечта» (лауреат премии «Дебют») и других. Пьесы Ярославы Пулинович публиковались в журнале «Урал» и сборниках «Всё будет хорошо», «Театр в бойлерной», «Пьесы в Щелыково», в книгах премии «Дебют» и других изданиях.