«Скажите, для того ли родился я в Овстуге, чтобы жить в Турине?» – дипломат Тютчев поставил точку. Но поэт Тютчев не выдержал и добавил: «Жизнь, жизнь человеческая, куда какая нелепость»... Какая нелепость! Всего полгода назад был расстрелян его друг Пушкин. Который первый пришёл в восторг от его стихов. И напечатал в «Современнике». А он, Тютчев, никогда не считал себя поэтом – «бумагомаранье!». Он вообще обладал болезненным отсутствием тщеславия и самолюбования. И вот теперь Пушкина нет. А он на чужой унылой земле. Не дипмиссия, а изгнание. Нелепость!.. И всё же… Не сама ли судьба выбрала его для защиты престижа России? Увы, есть и такая должность. «Истинный защитник России – это история; ею в течение трёх столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания…» Ненависть к нам – в крови западного мира. Все три столетия и всегда. И здесь никакое переливание крови уже не поможет. Тютчев был выбран для этой миссии властью, историей, Богом. Защищать престиж родины. Которая в защите не нуждается…
В его жизни было две страсти. Политика и поэзия. И один враг – быт. В поэзии Тютчев находил утешение от политики, от её бессердечия. В политике он находил утешение от поэзии, от её сердечной боли. А быт он просто не замечал. Не видел разницы между людьми. Ни высшими чинами, ни низшими. И людей делил лишь на скучных и нет. Но как же легко писалось! Слова как капли дождя. Или как слёзы. Падали на бумагу. И тут же забывались им самим. Они не придумывались. Как и небрежно брошенные блестящие фразы, авторство которых запросто присваивали другие. Он никого не судил. И, наверное, в нём было больше поэта, чем политика. Как знать. А невероятная начитанность? А изумительная память? Гениальное остроумие и самый зоркий трезвый ум. Или просто умение сочетать несочетаемое? Как и положено дипломату… Пожалуй, в этом забытом Богом Турине хочешь не хочешь станешь убеждённым славянофилом… Тютчев поморщился. Пожалуй, он был самым западным среди славянофилов. И самым славянофильским среди западников. Но в центре – Россия. В которую «можно только верить». Которая – «ковчег спасения», где неизбежно случится «соединение всех славянских народов».
Тютчев брёл по Невскому, опираясь на трость. Ветер трепал седые волосы. Он знал, что осталось ему недолго. А вот Россия… Во всяком случае, он сделал всё, чтобы она была навсегда. Ах, как печально, думал Тютчев. Всё так повторимо. Триста лет назад. Теперь. И через триста лет? Когда «мы в схватке со всей Европой, соединившейся против нас заговором»? И заговор этот не только на Западе, но и в самой России? Когда император не знает реального положения дел. «Несостоятельность верхов», бездарность военного командования и антипатриотические выходки общества. И это во время тяжелейшей Крымской войны! Во время «воодушевления и самопожертвования» простых солдат. Их подвигов и героизма… Неужели и через триста лет христианская Россия будет противостоять безбожному Западу? Так же будут царить неравенство и невежество? А светское общество будет развлекаться, цинично прикрываясь «сумятицей пляшущей благотворительности». И кто-то, как и он, с гневом напишет, что «в настоящее время все с головой ушли в празднества и балы, благодаря голоду». И кто-то, как и он, с яростью воскликнет, что Россию, освободившую Европу, «удалось преобразовать в чудовище для большинства людей нашего времени». Неужели такое ещё будет? И сумел бы он справиться с тем, что будет? На его большой родине? И на его маленькой, недалеко от Брянска… Или он просто не поверил бы?.. Тютчев схватился за сердце… Будет ли вообще через триста лет сердце? Прощай, бессердечный Запад. Нам с тобой не по пути. Ни триста лет назад. Ни триста лет вперёд. Мы будем бить во все колокола. Пока в России колокола будут…