«Уважаемый господин… – прочитал Штюкин на выпавшей из почтового ящика открытке. – В результате рандомной выборки вы назначаетесь совестью нации».
Штюкин ничего не знал про рандом, но про дурдом был наслышан. Однако занесённый над зевом мусоропровода предполагаемый привет из психлечебницы был спасён обращением «господин» без всякого «ишь…» или «тоже выискался…». Так внеконтекстно Штюкина ещё не идентифицировали.
После многократного перечитывания лаконичных строк начал постигаться смысл:
– Может, новый налог вводится? На совесть?! Но при чём тут я?
– Я не могу быть совестью нации! – зачем-то крикнул он в мусоропровод. – Я в детстве тырил игрушки из песочницы!
– Вот и вернёшь! – донеслось из мусоропровода.
– Ты кто? – оторопел Штюкин. – Рандом?!
– Махмуд! Дворник! Мусоропровод чищу! – с проклюнувшимся акцентом представился апологет чистоты.
Дворник – не уровень обсуждения вопросов нравственности! – решил господин и позвонил по телефону, указанному в послании.
– Потенциальная совесть нации! – отрекомендовался он.
– Фамилия? – без энтузиазма отозвались на другом конце канала связи.
– У вас нас много? – удивился Штюкин.
– Приходится резервировать! – пояснили представители рандома. – Болезни, командировки совести тоже нужно учитывать.
Точно, акциз с массовым охватом! Сколько же можно собрать в масштабе нации?! – обработал скудную информацию Штюкин, но на всякий случай прикусил язык, на котором вертелся вопрос о выражении денежного эквивалента моральной ответственности.
– Может, рандом ошибся? – Штюкин вложил в вопрос больше надежды, чем при покупке лотерейных билетов. – Например, у нашего директора моральный облик премиум-класса! Ему даже налоговая верит на слово!
– И что это за слово?
– Отмажусь!
– Рандом не ошибается! – заверили на другом конце.
– Как наш главбух! – поймал ассоциацию Штюкин. – Три года отсидел, зато теперь по нравственным устоям на бизнес-класс потянет! Даже улицу переходит на разрешённый свет. Правда, светит себе сам…
– Рандом выбрал вас – будьте добры соответствовать! – попытались прекратить дискуссию оппоненты. – Вы теперь лакмусовая бумажка общественной нравственности!
– Лакмусовая – нормально, но бумажка немного смущает, – поделился Штюкин.
– Это чистая химия! – успокоили собеседники.
– И что я должен делать в назначенном статусе? – Штюкин сымитировал попытку сдаться. – Краснеть?
– Главное, не голубеть! – начали обрисовывать круг обязанностей собеседники.
– Я краснею, лишь когда сгораю на солнце! – вспомнил Штюкин.
– Если нации потребуется реакция, она не будет ждать, пока вы на пляже поджаритесь! А если общественность возбудится зимой? – напряглись рандомовцы.
– У меня в микрорайоне солярий! – повысил значимость ареала обитания Штюкин.
– Вот и замечательно! – расслабились на другом конце. – Считайте, что вы уже активированы в базе!
– Передайте базе, что пить не брошу! – попробовал выторговать некоторое послабление этических устоев Штюкин, но разговор уже прервался.
На следующий день Штюкин вновь извлёк из почтового ящика открытку.
«Уважаемый господин Штюкин! – значилось в ней. – Приносим глубочайшие извинения в связи с неординарной погрешностью рандомной выборки. Вы должны быть не совестью нации, а её позором…»
И, выбрасывая открытку в мусоропровод, Штюкин крикнул:
– Махмуд, поднимайся! Отметим мой выход на свободу!