.
..Когда я ищу Кремль, я неизменно попадаю на Курский вокзал.
Венедикт Ерофеев, поэма «Москва – Петушки»
Уже месяц, как открылась в знаменитых Петушках с лёгкой или нелёгкой руки Венедикта Ерофеева экспозиция, посвящённая жизни и творчеству автора непростой поэмы. Кто знал об этом небольшом городе с задорным названием на границе Московской и Владимирской областей до того, как его не просто, а всемирно прославил В. Ерофеев?! Более 10 лет говорили о необходимости создания музея, и вот свершилось: не музей, но всё-таки появилось некое литературное пристанище в городской галерее искусств для гения, 70-летие которого отметили почитатели российской словесности. Интересно, как сам Ерофеев отнёсся бы к увековечиванию его литературного таланта в Петушках? А может быть, ответ есть в самой поэме:
«И, весь в синих молниях, Господь мне ответил:
– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно!»
Венедикт Ерофеев, поэма «Москва – Петушки»
Более двух часов идёт электричка от Курского вокзала до Петушков, сиди у окошка, листай поэму, смотри на железнодорожные станции, тщательно перечисленные Венечкой, удивляйся, что написанному уже 38 лет. «Москва – Петушки» переведена на английский и корейский, иврит и эстонский, французский и японский – более чем на 35 языков мира, можно сказать, почти по одному иностранному языку в год. А ведь ещё 20 лет назад, до первой, сокращённой публикации в журнале «Трезвость и культура» в 1988–1989 гг., прочитать поэму можно было только в списках, тайком, и для читающего это было совсем небезопасно.
В канун открытия музейной экспозиции мне удалось побеседовать с Галиной ЕРОФЕЕВОЙ, невесткой и одной из правонаследниц, литератором, много делающей для публикации сохранившегося, и немалого, архива Венедикта Васильевича.
– Расскажите о первой публикации поэмы «Москва – Петушки», я слышала, что это была история почти детективная?
– Поэма «Москва – Петушки» была перепечатана женой однокурсника по МГУ Риммой Владимировной Кобяковой. Именно с этой первой перепечатки была растиражирована поэма в России, со всеми ошибками.
Летом 1973 года известный правозащитник, эксперт Борис Исаакович Цукерман привёз в Иерусалим историческую фотоплёнку, с которой были распечатаны и переданы Владимиру Фромеру и Михаилу Левину фотографии на глянцевой бумаге для студенческого журнала «Ами», который в то время они от начала и до конца делали вдвоём. В третьем и последнем номере была опубликована поэма «Москва – Петушки», тираж журнала составлял всего 150 экземпляров, да и он в продажу не поступил, частью был раздарен, а частью разослан в различные библиотеки и русскоязычные издательства. Фромер и Левин даже не знали, существует ли в действительности Венедикт Ерофеев или это псевдоним, за которым скрывается реальная личность. Крупное французское издательство Albin Mishel, по-своему понимая авторское право, «не растерялось» и объявило себя правообладателем. Они прекрасно знали, что автор из СССР никогда до них не доберётся.
Самое парадоксальное, что во всех перипетиях, связанных с выходом в свет поэмы, сам Венедикт Васильевич Ерофеев не участвовал – он ни разу не перешагнул порога ни одного издательства, не показал ни одному издателю рукопись своего произведения, не сдал её на редактирование. Он не искал славы, читателей и почитателей, они нашли его сами.
– Сейчас при вашем участии и при участии вашего мужа Венедикта Венедиктовича Ерофеева выходят в свет «Записные книжки» В. Ерофеева. Как вы считаете, чем они интересны для читателей, литературоведов, историков, прозаиков?
– Подготавливая к изданию «Записные книжки», я видела, насколько В. Ерофеев был разносторонним, широко образованным человеком. Его записи отражают целую эпоху, годы хрущёвской «оттепели», застоя, начало перестройки. Когда Горбачёв стал первым президентом СССР, В. Ерофеев, описывая радость в доме, делает пометку: «Я очень боюсь за нашего лидера…» Но интересны не только документальные факты тех лет. Видно, как непрерывно шла напряжённая работа со словом: он сочинял и выбирал из языковой и житейской реальности анекдоты, каламбуры, аллюзии, парафразы – словом, все приёмы и разновидности литературной игры, – и зачастую воспринимал окружающее только как повод для неё. Читая, делал выписки, переписывал понравившиеся стихи, записывал свои мысли. Его интересовало всё. Дневниковые записи вёл всегда, даже будучи тяжелобольным. Однажды Владимир Сергеевич Муравьёв сказал мне, что «в записных книжках – диссертация, и не одна, и даже докторская».
«Записные книжки» считаются мини-шедеврами ерофеевской прозы. Это дело всей его жизни.
– В книге «Москва – Петушки» Ерофеев пишет, что «как бы там ни было – меня выперли. Меня, вдумчивого принца-аналитика, любовно перебирающего души своих людей… Низы не хотели меня видеть, а верхи не могли без смеха обо мне говорить». И действительно, за свою жизнь он сменил не одну работу и не одно высшее учебное заведение, во многих областях и весях могли бы быть или музеи, или экспозиции, рассказывающие о его жизни и творчестве.
– Попытки получить высшее образование были. У меня есть копии документов из четырёх вузов. В МГУ поступил после собеседования, так как школу окончил с золотой медалью, окончил и первый курс. В личном деле сохранилось заявление на имя декана, написанное, правда, не рукой Ерофеева, но от его имени, с просьбой о пересдаче экзамена по устному народному творчеству. На заявлении – резолюция: ОТКАЗАТЬ. Примерно то же самое повторилось в Орехово-Зуевском пединституте. Затем было скандальное изгнание из Владимирского педагогического университета. В Коломенском пединституте он вообще не задержался: только два приказа – о зачислении и отчислении. Но, несмотря ни на что, образован был прекрасно: знал историю, географию, литературу, музыку. Собрал обширную фонотеку классической музыки.
А если говорить о музеях, то в городе Кировске, на родине Венедикта Васильевича, музей есть. Небольшая комнатка при Центральной библиотеке имени Горького. Музей небольшой, но это уголок памяти. Есть такой уголок памяти и в Караваевской сельской библиотеке. В селе Елшанка Николаевского района Ульяновской области жили предки Ерофеева. Потомки ерофеевского рода живут там и сейчас. В краеведческом музее районного центра планируют оформить стенд.
А вот в Москве музея нет. Литера-турный музей Ерофеевым не интересуется. К 60-летнему юбилею были организованы вечер и небольшая выставка. В Москве есть сквер с памятником, на площади Борьбы. Жуткое зрелище.
У нас в семье произошёл такой случай. Однажды дети захотели посмотреть памятник дедушке, когда приехали, мой сын смотрел, смотрел и спросил:
– А можно его потрогать?
– Ну потрогай.
– Какой-то дедушка страшный. Чёрный-чёрный и холодный-холодный…
Появился ещё проект парка культуры и отдыха в непосредственной близости от «горячительного» завода. Главный парковый фонтан, по замыслу архитекторов, будет увенчан скульптурой Ерофеева. Вместо всего этого в Москве вполне могла бы появиться библиотека имени Венедикта Ерофеева. Да и одну из московских школ можно назвать его именем.
– А кто реально помогал В. Ерофееву, расскажите о его ближайшем окружении, кто-то из известных людей его поддерживал?
– Всё отражено в его записных книжках: «Вот посетившие меня…» – и далее идёт список людей и их занятия. Гостей всегда было очень много, и встреч всевозможных тоже, но: «и снова я один, и музыка, и книг шелестенье».
В Питере поддерживала поэтесса Елена Игнатова, с ней познакомил Ерофеева Слава Лен. Поэт Константин Кузминский, легендарный ККК, устроил шумный приём по случаю его приезда, и сотрудники КГБ дежурили возле дома круглые сутки, в какой-то момент Елене удалось вывезти оттуда Ерофеева и скрывать у себя дома, а затем отправить в Москву. Борис Николаевич Делоне предоставил ему для работы свою дачу в Абрамцеве: ведь у Ерофеева не было на тот момент ни паспорта, ни военного билета, ни прописки, ни средств к существованию. Только благодаря усилиям Галины, его второй жены, удалось получить необходимые документы.
Помогали, когда болезнь уже прогрессировала, Борис Александрович Сорокин, дружба с ним началась во Владимире в студенческие годы; Валентина Николаевна Еселева, знакомая по Орехово-Зуевскому пединституту, она и приютила, и помогала материально, как и Светлана Александровна Мельникова и её сын Николай и невестка Лера, тоже опекали, поселили в домике в Царицыне.
Вадим Тихонов и его жена Лидия Любчикова, Валера Котов, Маша Шавырина оберегали, как могли. В доме друзей со студенческих лет Владимира Сергеевича Муравьёва и Льва Андрее-вича Кобякова мог появляться в любое время суток.
В 1986 году Белла Ахмадулина и Борис Мессерер помогли смертельно больному Ерофееву попасть в Онкоцентр к врачам. Помогали Ерофееву, как могли, до конца его жизни. Их забота была особенно приятна Венедикту Васильевичу.
Последние три года жизни стала для него последним солнечным лучиком глубоко преданная ему Наталья Александровна Шмелькова, литератор, автор знаменитой книги «Во чреве мачехи, или Жизнь – как диктатура красного», в которой она поведала о трёх самых близких для неё людях: писателе Венедикте Ерофееве, художнике Анатолии Звереве и поэте Леониде Губанове.
– А как обстояло дело с читателями и почитателями творчества Венедикта Ерофеева в советские годы?
– Почитатели и читатели были всегда. Сначала это был узкий круг. Переписывали, перепечатывали не только «Москву – Петушки», но и другие произведения. Издания своих произведений он боялся, рукописи не всякому давали почитать и даже по телефону названия не произносили. За это можно было очутиться в психбольнице, могли и выдворить из страны… Когда за рубежом появились первые издания и узнали кто их автор, Ерофеев долгое время укрывался на даче у академика Б.Н. Делоне.
В советские годы в Москве устраивались закрытые международные книжные ярмарки. Допускались туда только проверенные советские писатели, издаваемые за рубежом и, естественно, издатели. По свидетельству сотрудницы одного западного издательства, на одной из таких выставок на стенды выставили французское, немецкое и итальянское издания поэмы «Москва – Петушки». Все решили, что автор Виктор Ерофеев. Венедикта Ерофеева в Союзе писателей не знали. Ерофеев не стал звёздным писателем, а стал писателем поистине народным.
– И, наконец, о Петушках. Сохранились ли дома, в которых жива память о Венедикте Ерофееве, как жители Петушков относятся к творчеству писателя, прославившего их город на 35 языках мира. «Что тебе осталось? утром – стон, вечером – плач, ночью – скрежет зубовный... И кому, кому в мире есть дело до твоего сердца? Кому?.. Вот, войди в любой петушинский дом, у любого порога спроси: «Какое вам дело до моего сердца?» Боже мой… Я повернул за угол и постучался в первую же дверь».
– Дом в Петушках найдётся, и не один, куда заходил, да и сейчас куда мог бы зайти Венедикт Васильевич. Живут в Петушках люди, которые его помнят. К сожалению, основная часть населения не читала поэму «Москва – Петушки», не знакома с его творчеством. Есть и такие, кто считает, что Ерофеев их опозорил. На самом деле он был влюблён в Петушки. Последний раз проездом в мае 1984 года, провожая сына в армию, в записной книжке написал: «Петушки. Цветение всех трав и дерев».
В заключение нашего разговора с Г. Ерофеевой хотелось бы поздравить всех ценителей творчества Венедикта Ерофеева с открытием экспозиции в городе Петушки и закончить нашу беседу с Галиной Ерофеевой словами из поэмы:
«Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился».
Венедикт Ерофеев, поэма «Москва – Петушки»
Беседовала