КНИЖНЫЙ 
РЯД
О редактировании и редакторах: Антология. Сборник-хрестоматия / Сост. А.Э. Мильчин. – М.: Новое литературное обозрение, 2011. – 672 с. – 2000 экз.
Кто в ответе за написанное и опубликованное: автор или редактор? Нужен ли автору редактор? Должен ли редактор заниматься корректированием грамматики и уточнением фактов, не правя стиль и уж тем более не пытаясь поколебать святая святых – авторский замысел? Споры об этом велись бурные – ещё бы, ведь обе противоборствующие стороны владеют пером и имеют возможность выступить в печати. Можно даже сказать, что спор между авторами и редакторами в XX веке, будучи относительно свободным, неподзапретным, стал прототипом той дискуссии, что совершается нынче в средствах массовой информации по любому громкому поводу, который позволяет теоретикам остаться теоретиками.
Но антологический сборник-хрестоматия «О редактировании и редакторах», составленный Аркадием Мильчиным, интересен не только тем, что отмечает вехи выступлений книжников о книгах, – это объёмное и незаурядное пособие по истории русской литературы, и в таковом качестве может использоваться не только профессиональными филологами и историками, но и заядлыми книголюбами. Сборник составлен удобно: есть и тематический список литературы, и предметно-тематический указатель, и именной, и алфавитный указатель содержания. Внутри разделов соблюдён хронологический принцип. Здесь собран материал о редактировании художественной и отраслевой литературы, публицистики и переводов. Поэтому составленная Мильчиным книга – это не только антология, но ещё и добротный справочник. Интересно проследить, к примеру, как протекали обсуждения на страницах «Литературной газеты» – от XIX века и борьбы сотрудников пушкинской «ЛГ» за права просторечия до коллективного обращения с просьбой признать редактора деятелем литературы в 1948 году, от дискуссии на страницах издания о причинах «серости и ремесленничества в литературе» до полемики о том, вредоносна или благотворна редакторская правка для авторского текста.
Немецкий учёный и публицист эпохи Просвещения Георг Лихтенберг замечал, что во многих произведениях какого-либо писателя «охотнее прочитал бы то, что он вычеркнул, нежели то, что он оставил». Некоторые статьи сборника дают читателю такую возможность: случалось, что писатели прислушивались к редакторским советам, и порой тексты их от этого выигрывали. По крайней мере так иной раз считали сами писатели – среди них Чехов и Трифонов. Но прошло время – и либо редакторы измельчали, либо авторы возмужали. Либо же авторам кажется, что они возмужали, а редакторы не имеют веса и силы духа для того, чтобы поколебать это мнение. Так или иначе, все положительные замечания о художественном редактировании в антологии Мильчина обрываются на Твардовском.
Надобно сказать, что привлекать этот сборник к изучению истории русской литературы следует преимущественно в том случае, если речь идёт о ХХ веке. Подборка из XIX века значительно бледнее: помогает узнать отдельные интересные факты, но вряд ли – привести знание в систему. Через весь XX век тянется дискуссия об ответственности редактора и писателя, причём тот и другой в своих выступлениях примеряют на себя роль страдательную: каждая сторона считает, что главную ответственность за качество литературы при существующем порядке вещей надо бы возложить на другого. Разница лишь в том, что редакторы полагают, что у них для такого серьёзного дела не хватает полномочий, а писатели возражают, что, наоборот, полномочия редакторами узурпированы и используются неблагородно. Подспудно и постепенно из этой взаимной истории болезни выпадает главный оценщик – читатель. К тому же с конца восьмидесятых годов жаркий спор об ответственности сменяется другим – прохладным и язвительным разбором грехов советского периода. Ответственность перед читателем постепенно размывается как не релевантная в условиях свободы и капитализма.
Писатели и теперь в принципе готовы рассматривать редактора как помощника добровольного (право автора самому выбирать редактора), профессионального и необязательного. Этот набор ценных свойств изложил ещё Ю. Тимофеев в 1963 году, но с течением времени акцент всё больше смещался на последнее. На современном материале рассуждений о том, имеет ли право редактор вмешиваться в стиль и замысел автора, вообще не ведётся, как если бы это был вопрос решённый: нет, не имеет. Это, кстати, не означает, что такого редакторского вмешательства не существует – а значит лишь то, что оно закрыто и не обсуждаемо.
Собранные Мильчиным материалы последних двадцати лет посвящены преимущественно воспоминаниям о ханжестве и косности советского редактирования. Предполагается, что из этих свойств произрастают и нынешние проблемы, – хотя, например, назвать вопиющую редакторскую небрежность в проверке фактов наследием советской эпохи у кого повернётся язык?
В книге подробно разбирается история некоторых малоупотребительных слов – хотя бы глагола «довлеть», – но ни слова не сказано о значительно более объёмных и вредоносных, искусственно стимулируемых процессах: к примеру, о неразличении на письме букв «е» и «ё», которое усугубляет неразличение их в речи.
Весьма вероятно, что эти слабые места присущи не субъективной подборке Мильчина, а самому литературному процессу. Но если антология – правдивое его отражение, то такая концентрация взглядов и мнений тем более позволяет сделать выводы о «белых пятнах», зонах молчания в нашем нынешнем свободном обсуждении.