И чего только не привезёшь из этих турпоездок…
Приятель вернулся с женой из турпоездки в Испанию. От Севильи до Гренады раздаётся звон мечей… Теперь вот нас позвали – пообщаться, фотки посмотреть. Правда, жена Игоря после корриды перестала есть мясо. А он её прикалывал: вот, мол, теперь Аня вместо мяса начнёт булки есть и станет средневековой красавицей, мечтой художников Ренессанса; пухленькая – это даже хорошо, свежие ощущения. И начнётся у нас опять медовый месяц…
–Ты что, Ань, вегетарианкой решила стать? – спросил я.
– Нет. Не знаю, – сказала она. – Просто мне сразу начинает запах мерещиться.
В ней и вправду что-то изменилось: пока мы за рюмкой чаю разглядывали испанские фотографии, Аня завела вдруг странный разговор о цивилизации животных. Дети и животные – вот кого надо беречь изо всех сил. И природу.
Оказалось, что после потрясшей её корриды приснился ей сон, который сама она назвала откровением: вот люди ищут во Вселенной другие цивилизации, шлют какие-то сигналы, завлекая инопланетян на знакомство, а они, цивилизации, давно уже здесь. Всю жизнь рядом жили. Но мы их не замечаем, хотя и слышали, что всякая жизнь – священна. А они все разные. Не только собаки или кошки, даже два голубя в одной стае – это две бездонные души, каждая со своим характером, болями, надеждами и даже скелетами в шкафу. Нет на планете двух живых существ с одинаковым характером. Даже двух деревьев одинаковых нет.
– Анечка, так ты теперь матушка-заступница всего живого? – мягко улыбаясь, спросил Игорь.
– Нет. Просто нельзя убивать и есть убитых, – сказала Аня.
– Не, Анечка, – откликнулся Игорь, – я уж это… Ты давай сама, а у меня нет сил на такой подвиг: для работы силы нужны, да и жене мужское внимание уделять надо… И вообще давай тему сменим, а то у нас не встреча с друзьями, а будто секта какая-то. Друидов. Или кто ты теперь?
Игорь поставил диск с корридой, которую они сняли в Испании. Жёны смотреть диск не стали и ушли поболтать на кухню, а мы уютно расположились с бокалами в креслах. Я попытался увидеть её глазами Ани. И увидел. И даже запах почувствовал. Хотя Хемингуэя в молодости я читал запоем.
…Множество праздничных, карнавально одетых мужчин прошлись парадом по арене, демонстрируя молодость, красоту и здоровье. И готовность всем этим рискнуть.
Когда выпустили быка, карнавальные, помахав плащом перед его носом, быстро прятались за стеночки, расположенные вдоль арены и похожие на пляжные раздевалки. А быку не приходило в голову обрушиться на стенку всей своей мощью и снести её к чёртовой матери вместе с красавцами, которые то и дело выбегали, дразнили быка красной мантией, красиво изгибались, пропуская его мимо себя, и тут же шустро прятались за стенкой.
Молодой бык охотно гонялся за тореадорами, а когда они прятались, удивлённо останавливался: ну куда же вы? Давай, дразните меня, а я за вами гоняться буду! Сила и азарт распирали его, и он напоминал собаку, которую взяли с собой на вылазку; ей швыряют палку, и она радостно мчится за ней, переполненная свободой и энергией.
Потом бык бросился на пикадора и поддел рогом переднюю ногу лошади. Рог не нанёс ей большого ущерба: лошадь была покрыта чем-то вроде бронежилета, однако рог зацепился за амуницию, и сам бык не мог отцепиться, а попятиться, наклонив голову, он не догадался. Всадник упёрся сверху пикой в его холку и пытался быка оттолкнуть, но ничего не получалось, и они долго топтались на месте странным многоногим существом. Тореадоры пытались отвлечь быка, размахивая перед ним плащами. Наконец рог соскользнул по ноге лошади, и бык погнался за одним из нарядных.
Это была первая для молодого быка коррида. Откуда ж знать ему было, что это не игра и даже не дуэль, а просто собралась праздничная толпа, чтоб потешить себя зрелищем убийства. И приговорён толпой – он.
От ударов первых бандерилий по холке быка расползлась кровь, и вскоре она уже стекала по его ноге и капала на арену, но на мощи и резвости быка это пока не сказывалось, а пики с крючками создали на загривке быка новый карнавальный наряд.
Сверху, от зрителей, на арену стекал запах духов, нагретых солнцем сидений и одежд, а навстречу им поднимался запах конюшни и пота (это легко было представить и почувствовать). А потом к этой смеси прибавился запах живой крови, и вскоре он подавил остальные запахи.
Шпага матадора вошла в холку быка по самую рукоять – легко, будто сквозь мешок с воздухом. Бык остановился, неуверенно глядя на тореадоров. Он казался ещё крепким и полным жизни, но вдруг качнулся, и его вырвало кровью – на песок плеснуло чуть ли не ведёрко крови, и капли попали на праздничные одежды двух тореадоров. По арене расползся запах больницы, операционной и почему-то запах старых бинтов, несвежей половой тряпки, и даже, как показалось мне, хлорки.
Бык уже был мёртв, хотя продолжал стоять на нетвёрдых ногах и недоумённо смотрел на суетливых людей, не понимая, почему вдруг так плохо стало ему, и нет сил уже погнаться за кем-то из карнавальных и поддеть его рогом на потеху надушенной публике.
Я не стал смотреть, как быка зацепили верёвками и потащили по арене мёртвое тело, только что бывшее живым, могучим и игривым существом. А запах теперь изменился и больше напоминал о рынке, где на прилавках лежат аккуратно распиленные куски свежего мяса, ничем не напоминающие о праздничной толпе, веерах, духах и белых шёлковых перчатках, о прекрасных дамах и мужественных юношах с бандерильями и шпагами на арене, которые изящно изгибают молодые и ловкие тела, пропуская в миллиметрах от своих бёдер сопящие туши быков.
– На фиг мы на эту корриду пошли, – сказал Игорь. – У Аньки теперь новый скелет в шкафу. И мне тоже придётся часть этого груза тащить. А я-то тут при чём? Да и Хемингуэй твой… Но вегетарианцем я не стану.
Он оглянулся на женщин, вошедших в комнату, и подмигнул Ане:
– А хорошо бы сейчас по бифштексику настоящему, прямо со сковородки, чтоб шкворчало, да?
, ЛИПЕЦК