ЛИТПРОЗЕКТОР
Собственно, уже за одну фразу из рекламного послания о книге Сергея Самсонова «Аномалия Камлаева» следовало бы, как советовал классик, массировать копчик известным предметом домашнего обихода. То бишь пороть за утверждение: «Произведения такого масштаба Россия не знала давно». Столь же суровому наказанию следовало подвергнуть и за то, что в тексте романа ненавязчиво разбросаны названия-бренды известных фирм. У нормального писателя ну чистит персонаж зубы и чистит. А г-ну Самсонову позарез надобно указать, какой фирмы щётка. Или бритва. Или молочный продукт. И т.д. Впрочем, вполне возможно, что издатели юного литератора принудили. Ну да чего от них и ждать-то. Но вот критики….
Наши критики, что дети малые, завсегда живут в готовности возопить: новый Гоголь явился! Или Набоков. Или Булгаков, наконец! Впрочем, может быть, более верным представляется сравнение отечественных зоилов с восторженными девицами, до седых волос ожидающими «прынца на белом коне». Правда, не помню, чтобы Гоголь ювелирные магазины рекламировал.
Ну как бы там ни было, но именно роман Сергея Самсонова стал для некоторых из них такого рода потрясением.
Лев Данилкин: «Самсонов, по сути, такой же Мастер, как булгаковский… весь роман – одна фраза, потрясающая тем, что у шахматистов называется «истинность позиции».
Правда, его восторженность ещё в полёте безжалостно сбивается интернетно-брутальным В. Топоровым: «Лёва! У шахматистов нет термина «истинность позиции». Иногда встречается «истинная оценка позиции» (в отличие от «ложной» и «внешней») – но и только».
Да и восторги Данилкина разделяют далеко не все. Варвара Бабицкая: «Вместо теплокровных людей и трёхмерного мира нам высокомерно подсовывают первый попавшийся трафарет; диалоги героев искусственны до зубной боли – в отличие от монологов, где автор пишет гладкий культурологический текст, просто задвинув муляж героя в угол до следующей любовной сцены».
Вадим Левенталь: «Читателю достаётся недурно написанная проповедь. Другое дело, что есть люди, проповедям предпочитающие романы…»
Андрей Степанов: «…Самсонов не знает многих реалий, особенно советских, путается и привирает: итальянская графиня Франческа де ла Стронци (stronzi – ит. «козлы вонючие»), полька Огнежка (Агнешка), «доцент ИРЛИ» (да ещё «нищий» – это в советское-то время), «аршинный» рост в смысле «высокий» (аршин = 71 см) – что ни реалия, то стремительный домкрат».
А вот ещё «домкрат» в копилку А. Степанова: «…человеческий зародыш, пребывающий в утробе, своей крохотной ножкой толкает под сердце мать». Зародыш, то бишь эмбрион, толкающий ножкой, – это что-то новое в гинекологии. Или такое далеко не бесспорное утверждение: «веяло болотной тиной и удушливой сыростью подвала, чем-то мерзким, как вкус сырого яичного желтка». Ну чем г-ну Самсонову желток-то не угодил?!
А собственно, о чём роман, спросят нетерпеливые. Из-за чего шумим? Максимально кратко: перед нами монография о музыке, щедро приправленная доморощенными философскими и политическими взглядами автора. А дабы всё это желеобразное вещество не растекалось по читательскому столу, взят незатейливый бразильско-сериальный сюжет о паре, которая никак не может обзавестись потомством. В конце концов вопреки всем законам природы (видимо, в этом аномалия) жена героя оказывается в интересном положении, а муж-композитор в эйфории от случившегося избавляется от творческого кризиса и обретает на помойке кем-то выброшенное дитя. Всё! Поцелуй в диафрагму, всем спасибо.
И это при том, что этот вдруг чадовозлюбивший лабух далеко не юношеского возраста по отношению к женщинам ведёт себя и вёл всю жизнь вот эдак: «…обычно и не принимал женской инакости в расчёт, вторгаясь, врываясь в чужое существование и походя производя в отдельном этом мире разрушения, разгребать катастрофические последствия которых он полностью предоставлял самим своим жертвам да ещё гипотетическим каким-то спасателям, которые должны были появиться после него». (И скажите спасибо, что я не привожу этот пассаж из одного предложения полностью!) А метаморфозы вызваны тем, что «Вокруг Нины было некое сияние – вроде той светящейся капсулы, в которую заключён возносящийся на небеса Христос на старых иконах, и вот на это сияние, несомненно имеющее физическую природу, Камлаев натыкался, и сила Нининого притяжения была равна силе отталкивания». Уф-ф! Опять пороть. И два раза: за беспощадное злоупотребление читательским вниманием и за употребление имени Господа всуе. Кстати, последнее эксплуатируется многократно, зачастую соединяясь в заведомо не соединяемое: «И газетный, промокший вишнёвым соком кулёк от Него, и чистый жар простого и святого Нининого лица, и вот эти мотыльки, которые вдруг на секунду свиваются в перекрученный дамский чулок, и осколки разбитой бутылки между шпалами, и прогорклые беляши в лоснящихся от жира пальцах торговки (с мясом безвинно умерщвлённых котят, как цинично полагают многие)».
Что же в сухом остатке? Ответим словами самого автора: «Мы имеем дело с юным «дикарём», который настолько наивен, что всерьёз предпринимает попытку исполнить концерт «как в первый раз», как если бы никаких исполнений до него (выделено автором. – А.Я.) и вовсе не существовало».
И вновь обратимся к рекламной «завлекаловке» на обложке книги: «Можно ли было ожидать такого от автора, которому недавно исполнилось 27 лет?!» Отвечаю утвердительно: именно такого и можно было ожидать.
…Почитаешь эдак наших современных литераторов, прозаиков ли, критиков, да и вдруг так взгрустнётся по былому. А в том давнем-давнем былом, да на далёком Белоозере сосланная монахиня Ольга, несчастная бывшая царевна Ксения Годунова, тужила в песне собственного творения:
А светы вы,
наши высокие хоромы!
Кому вами будет владети
после нашего царьского житья?
Вопрос не праздный и для нас. Обращённый к нынешней литературе, он расшифровывается так: кто наследники великой русской и советской словесности? И не придётся ли «высокие хоромы» потом долго прибирать и проветривать, как после самозванца, сославшего бедную Ксению?
Аномалия Камлаева. – М.: Эксмо, 2008. – 544 с. – (Проза жизни. Лучшие современные авторы).