Фестиваль промышленного дизайна по-прежнему фиксирует «конец истории», тогда как жизнь голосует за её продолжение
Центр современного искусства ВИНЗАВОД, прошедшие выходные. Фестиваль Design Act…
Убеждён, такого мы больше не увидим. Ибо невозможно рассуждать о гедонистической составляющей жизни, когда идеалом бытия вновь становится солдатский аскетизм индустриальных войн. Последний человек ещё силится найти привычное в культуре упаковки, но эта самая упаковка всё больше напоминает простой деревянный ящик. Гроб.
И хватит об исторической обречённости тех дизайнеров, которые предложили публике многочисленные и изящные пустячки, без которых легко обойтись. Утилитарная ненужность результатов их усилий – не главная беда. Себя они относят к людям искусства, поэтому попробуем судить их по законам этого самого искусства. Поговорим об оправданности дизайн-штудий в терминах культуры. Без политики.
Своим достижением современный дизайнер склонен считать изобретение новых предметов потребления или хотя бы нового внешнего вида их. Своей главной работой – сопровождение «изделия». То есть объяснение прежде всего его функционального предназначения. И защиту от копирования.
Налицо крайняя искусственность мира, который пытается навязать нам нынешний дизайнер, лишь по недосмотру считающий себя «промышленным». В реальном мире все предметы обихода (а дизайн, как правильно отмечает уже второй год подряд организатор фестиваля Игорь Шулинский, это всё, что нас окружает от вилки до танка) вырастают органически из потребностей, которые диктует эпоха. Не только её «плоть», но и её дух. Дизайн в этом мире – предмет анонимного творчества, к искусству отношения не имеющий. В допромышленную эпоху внешний вид предмета отдаётся на откуп кустарям, которые в своей работе строго следуют установленным образцам. Дизайн в традиционном обществе несёт отпечаток сакральности, изменения форм в нём – акт почти богоборческий. Сами предметы обихода тоже ниспосланы свыше. Их не изобретают. Это культура.
В индустриальном мире, как это ни парадоксально, роль культурной резервации начинает исполнять промышленность. В ней остаётся главное требование священнодействия – анонимность, в ней остаётся и органичность производимой продукции. Потребность в которой не измышляется, а «прорастает» из самой почвы, которую возделывает народ.
Искусство же, напротив, всегда индивидуально, его предметы несут отпечаток не столько эпохи, сколько личности автора. Искусство по природе своей «кустарно», причём эта кустарность принципиальная. Иными словами, нельзя «милые пустячки» штамповать сериями. О фабричном производстве именно «изящного» хорошо сказал Константин Леонтьев в своём «Среднем европейце»: «Люди, знающие толк в простонародной поэзии, все без исключения даже с ненавистью отвращаются от так называемых фабричных или лакейских стихотворений».
Жесток был Константин Николаевич, но справедлив. Не трогая народной (органичной) поэзии, он решительно отказывал кому бы то ни было в праве на имитацию. Каковую справедливо почитал лакейской.
Мнение русского реакционера легко распространить на иные сферы «эстетического производства». И сделать вывод: в индустриальном мире промышленность должна соответствовать массовым чаяниям, а вовсе не прихотям дизайнеров.
Чем обусловлены ожидания? А не менее чем психологией «открытого общества», с одной стороны, и «осаждённой крепости» – с другой. Последнее – это жизнь, которая врывается в быт тогда, когда её вовсе не ожидаешь.
Ещё недавно казалось, что наше существование формируется неопределённо-оптимистичным термином «позитив». Которого должно было быть больше. Таковой взгляд проповедовал журнал «Птюч», чей бывший главный редактор Игорь Шулинский (да-да, именно!), кажется, ни на йоту не изменил своим прекраснодушным заблуждениям. Что ж, «Птюч» был хорош, но он умер.
Думаю: Design Act не очень плох, но умереть, причём немедленно, надлежит и ему. Время изменилось. В цене серьёзность. Следующий фестиваль, если он состоится, привлечёт совсем других авторов. Но, скорее всего, он не состоится вовсе – время лакеев уходит. Дизайн останется там, где ему место, – в серьёзной промышленности, в машиностроении, например. Выставлять же военный вертолёт или бронетранспортёр на ВИНЗАВОДе никто не станет – для этого есть специализированные салоны.
Стулья вскоре будут такими, какими их сможет сделать любой: простыми, надёжными, крепкими. Это вовсе не означает, что предметы повседневного потребления станут кустарными, нет. Просто промышленность не будет озабочена измышлением упаковки. Не станет заниматься сочинением «лакейских стихотворений». Вернётся к поэзии свободного труда, промышленной этики.
Каждая эпоха требует уникального ответа от поколения (о «вызовах и ответах» см. А. Тойнби, «Постижение истории»; о поколениях – Х. Ортега-и-Гасет, «Тема нашего времени»). Сегодня, в августе-2008, ответ – в дисциплине, в сакрализации труда, в «героическом реализме» (Э. Юнгер) искусства жить и искусства умирать.
Жить опасно. Но ещё опаснее – не понять это и спрятаться от действительности в лакейство. «Чего изволите» сейчас нужно обращать ко времени, а оно – безжалостный господин. И милует лишь того, кто служит не за страх, а за совесть.