«Другая жизнь» есть. В работах Константина Батынкова
В Московском музее современного искусства проходит одна из лучших выставок сезона – «Другая жизнь» Константина Батынкова, которая расстилается-плещется-отдыхает-бурлит на всех четырёх этажах (не считая первого, с раздевалкой) здания ММСИ в Ермолаевском переулке. И кажется, что даже четыре этажа для неё – маловато.
Считается, что Батынков – баскетболист, выпускник Института гражданской авиации – родом из митьков. То есть из хмельного братства, питерского андеграунда и московской вольницы. Одним словом – той художественной богемы, для которой слова «гусар» и «художник» выглядели почти синонимами. Батынков, конечно, гусар. В смысле лёгкости кисти и известной лихости. Но родом он всё же, скорее, из детства. Того, в котором, как он рассказывал, папа-лётчик пролетал в красном самолёте над его детским садом. Красном – потому что папа был полярным лётчиком, а полярные самолёты тогда красили в красный цвет. Оттуда, из детства, – силуэты самолётов на его картинах, и корабли с пушками, и фехтовальщики, и снеговики, и даже привидения, похожие на Карлсона, летающего в простыне.
Только не подумайте, что Батынков – детский художник. Хотя, между прочим, на выставку с детьми прийти – милое дело. Картины Батынкова – почти всегда приключение. Фигурки людей там обыкновенно маленькие. Иногда размером они похожи на птиц в небе. Или – на муравьёв на деревьях. В серии «Лес», к примеру, их сразу и не разглядишь. Чтобы разглядеть, надо подойти поближе и посмотреть повнимательнее. Но как только ты приближаешься к полотну, дистанция между картиной и зрителем сходит на нет, и р-раз – оказывается, что ты уже с головой в сюжетах, которые нарисованы. В этом смысле работы Батынкова обладают странным свойством – они втягивают в себя зрителя. Они похожи не на лабиринт, а на бескрайнее поле, бродя по которому можно обнаружить один сюжет, потом – другой, затем – третий и т.д.
Батынков объединяет детский и взрослый взгляд на мир. Причём детский взгляд никак не связан с детской темой. Напротив, одна из самых трагичных серий – именно «Дети» (2005). На самом деле внутри этой серии – ещё несколько. Просто у них тема одна – дети войны. На одних квадратах – только чёрно-белые портреты. На других, поменьше, – маленькие фигурки, сидящие, поднимающие руки вверх, словно сдающиеся на милость победителя. В ещё одной – на коричневатом фоне стремительный абрис мальчиков в мешковатых шинельках, топорщащихся гимнастёрках, кирпичиках-ушанках. Мальчики почти растворяются на темноватом фоне. Ни в их фигурках, ни в портретах, строго говоря, нет индивидуальных черт. Лица не разглядеть. Но при этом каждый портрет обладает выразительностью совершенно особой. Экспрессивность этих лиц, напряжённых, замкнутых, одиноких, возникает невесть откуда. Из контраста чёрных теней и белого листа, из крупных неуклюжих голов, из взгляда глаз-точек в овале… Строго говоря, Батынков не рисует ничего ужасного. Ни взрывов, ни виселиц, ни танков… Но от этих портретов веет ужасом войны. Имя Гойи возникает в голове, прежде чем понимаешь, откуда оно взялось. В серии «Дети» Батынков демонстрирует нездешнее мастерство. Он отказывается (почти) от цвета, от сюжета, большей частью даже от линии рисунка. Но сказать больше, чем он, об этих маленьких старичках, о страшной тяжести свалившегося на них опыта, кажется, невозможно, даже если разворачивать истории их жизни одну за другой.
Напротив, взгляд детский проявляется при взгляде на «большой» мир. Мир строек, подлодок, ледоколов и самолётов… Этот мир видится как одно большое приключение. Но иногда, как, допустим, в серии «Лес», вдруг потянет холодком недетской жути. А на полотне вроде опять ничего страшного. Какие-то стволы-кусты на первом плане. Словно ты смотришь из-за этого бурелома на то, что происходит чуть дальше. А дальше в углу – фигуры мужественных охотников, которые как-то совсем немужественно стреляют в упор в кого-то лежащего перед ними. Добивают, так сказать, дичь. Но эта трагедия – где-то там, на дальнем плане. Она выглядит обыденной и непонятной. Потому что не могут же взрослые (они же должны быть умными и справедливыми) убивать живое существо просто из прихоти.
Собственно, не один Батынков использует приёмы детского видения в своих работах. Обычно детский взгляд нужен, чтобы подчеркнуть абсурд, нелогичность взрослой жизни или, ровно наоборот, напомнить о свежести и яркости мира. Батынков не делает ни того, ни другого. Его детский взгляд напоминает, пожалуй, об ином. О героическом умении мечтать. Или ещё проще – о героическом как мечте. Если вы оглянетесь вокруг, то поймёте, что героев у нас не осталось. Почему – это другой вопрос. Дядя, который надул десятки тысяч человек и сел в тюрьму, героем не может быть по определению. Который надул сотни тысяч и не сел – тоже, потому что все знают, почему не сел. Тот, который сидит, хотя ни в чём не виноват, скорее, жертва, чем герой. Короче, проблема в том, что не только нет великих свершений, но нет даже и помысла о великом. И вот эта-то мысль о великом, о подвиге, о славе ушла в пространство детства. Туда, где она нужнее всего. Где без неё не вырасти людям. И Батынков эту мысль о героях и подвигах, сохранённую в жизни малого человека, в мире детского, и рисует. Причём не высмеивает, не хихикает понимающе: дескать, вырастете, поймёте, что всё это враки… Нет, он рисует её как мечту. Потому что другого места для неё не осталось.
Между прочим, в этих его рисунках можно найти отзвуки почти всех утопий ХХ века. И Циолковского с его мечтой о колониях в космосе, и Фёдорова, и полярников, осваивающих Северный полюс… Образ человечка, который прямо из баррикад лезет по верёвочной лестнице вверх, к облакам, может, и абсурден. Но образ нездешней «лествицы» за этим тоже просматривается. Точно так же в композициях его картин можно узнать мозаики Дейнеки и кадры чёрно-белых советских фильмов о войне… И в этом смысле он наследник утопий, который от наследства не отказывается.
Двухметровый художник, бывший баскетболист, инженер и замечательный мастер Константин Батынков, возможно, и есть последн ий хранитель героического в негероическую эпоху пошлого накопления жирка. Кто-то скажет – большой ребёнок. Кто-то – последний герой.