В издательстве «АСТ» выходит книга «Потерянный рай Александра Алексеева» – первое монографическое описание жизни и творчества русского художника-эмигранта А.А. Алексеева (18.04.1901, Казань – 9.08.1982, Париж), волею судеб оказавшегося в 1921 г. в Париже и покончившего с собой в 81 год. Л. Звонарёвой и Л. Кудрявцевой, работавшими в архивах России и Швейцарии, в частных коллекциях Европы и США, исправлены все биографические ошибки в предыдущих публикациях, как зарубежных, так и российских. Впервые рассмотрены все монументальные циклы выдающегося книжного графика к русской и мировой классике – «Пиковой даме», «Запискам сумасшедшего», «Братьям Карамазовым», «Анне Карениной», «Доктору Живаго», «Дон Кихоту», прозе Х.К. Андерсена, Э.А. По, Ш. Бодлера, романам А. Мальро, а также анимационные шедевры изобретателя уникального «игольчатого экрана» «Ночь на Лысой горе», «Нос», «Картинки с выставки». В аннотации отмечается: «Книга о художнике Алексееве написана так, что можно следить за малейшими движениями мысли, различать даже не чувства, а оттенки чувств этого великого человека, и при этом ощущать время». Мы публикуем в отрывках главу «Детство» из этой интересной книги.
Александру Александровичу Алексееву шёл восьмой десяток, когда в Париже он продолжал с острым чувством утраты вспоминать отца и его исчезновение из их жизни, о чём он рассказал в «воспоминаниях петербургского кадета» – «Забвение, или Сожаление». Он помнил запах отцовского мундира, колючие золотые эполеты и что-то неясно волновавшее ребёнка. Неожиданная смерть отца преследовала его всю жизнь и отразилась в творчестве…
Тут надо сказать: полковник Александр Павлович Алексеев скончался 13 августа (по старому стилю) 1906 года от тяжёлого воспаления верхних дыхательных путей в баварском городе Бад-Райхенхалле, куда был направлен на лечение. Об этом свидетельствуют врачебные заключения, хранящиеся в Военно-историческом архиве, хотя, со слов дочери, во всех публикациях повторяется, что он был убит турком в БаденБадене как военный агент.
11 декабря 1904 года с женой и тремя малолетними сыновьями подполковник А.П. Алексеев прибыл в русское посольство в Константинополе, где ему предоставили белоснежную трёхэтажную виллу над Босфором. Нашему герою в то время 3 года и 8 месяцев (в воспоминаниях он назовёт себя двухлетним). В конце 1906 года семья навсегда покинет Босфор. Но эти два года, то место и ту жизнь, он и назовёт «раем».
Что же дала ребёнку жизнь в пригородной Терапье над сияющим голубизной Босфором под боком у экзотического Константинополя? Что навсегда врезалось в память, стало важным для его представления о «рае», который всегда – детство? Всего два года, а какой огромной, насыщенной впечатлениями видится эта детская жизнь в преклонные годы!
Сад: «…камни в саду, упавшие в саду каштаны с длинными иглами, которые могут раскалываться и в этот момент являть прекрасную белую чашу с красивым плодом внутри; ветки, большие и очень лёгкие мёртвые стрекозы…» Он всё это назовёт предметами, вещами. В том числе оловянных солдатиков английского производства, найденных в старом парке. Их можно попробовать на вкус, они имели какой-то особый опьяняющий запах. Он пока в них играет, рисовать будет чуть позднее.
Мальчик любил наблюдать за живыми существами – мухами, бабочками, ящерицами, за ними он никак не мог угнаться, и даже ядовитыми скорпионами. После упоминания «вещей, существ и животных» – чёрного пуделя Арапки и осликов – шли «человеческие существа», непонятные, незнакомые люди, иногда появлявшиеся в их доме. «Все большие, властные, сильные». Тайн было много…
Иллюстрация А. Алексеева к «Путешествию в страну эстетов» А. Моруа, 1927 г.
Они жили в особом, изолированном мире за высокими стенами, поскольку тот, бесконечный, мир был непредсказуем, он мог быть враждебным, он мог быть опасным, тот турецкий мир. С каким художественным вкусом описана им пряная экзотика Востока! Это уже впечатления пятилетнего, подросшего. Как и об играх в индейцев с братьями Владимиром и Николаем, детских развлечениях и проказах. И даже о первой тайной «любви» ко взрослой девочке Лене Майковой, внучке поэта Аполлона Майкова (его сын был первым переводчиком посольства).
Они играли в крокет. Его мячи «регулярно отбивались чёрт знает куда, безжалостным каблуком Лены, которая каждый раз, когда представлялась возможность «выбить» соперника, находила во мне идеальную жертву». Влюблённый мальчишка от волнения растянулся посреди аллеи на виду у барышни и издал вопль, в котором не было ничего героического. А он хотел оставаться в её глазах только победителем. Так он испытал «первое поражение в своей жизни», заметит самолюбиво семидесятилетний художник.
Вот его словесный автопортрет того «райского» времени: «Я только что научился говорить. Разумеется, я говорил по-французски (у детей были две гувернантки из Франции. – Л.З., Л.К.).
Я блондин, у меня вьющиеся волосы, я носил платье (тогда, поясняет автор французским слушателям по радио, где вначале он читал воспоминания, «маленькиемальчики моего возраста ещё носили платья»). На мне – маленькая шляпа из белой пикейной ткани с пуговкой наверху. Я совершенно счастлив. В этом мире я чувствовал себя очень удобно. Я впитывал тень листвы и тепло пробивающихся солнечных лучей. Я внимал звукам, но особенно вкушал запахи и ароматы». «Райский» ребёнок.
Главными в этом очаровывавшем ребенка мире были мать и отец. Мать рядом чаще отца. С нею он ездил на греческом фиакре в город и в посольство, по дороге совершая прогулку на пароходе, любуясь башнями Румели Хисары и другими константинопольскими редкостями. С нею гулял по набережной вдоль Босфора, каждый раз около трёх часов дня: она требовала, чтобы он говорил только по-русски, и со строгим лицом не отвечала ему, если он забывался, – ему легче говорить по-французски, когда рассказывал ей свои сны. Ей, здороваясь, целовал руку по утрам. Он запомнил её в белом пеньюаре с кружевами, держащей в руках томик в жёлтой обложке…
Если мать – «королева» его детского пространства, то отец – «король». «Появлялся он в двух обличьях, одно из них – чёрное: когда он бывал в сюртуке. На голову иногда надевал цилиндр. В другие дни он выходил на улицу в феске. Порой он превращался в военного: тёмно-зелёная форма, плечи украшены жёсткими эполетами, которые больно кололи меня, когда я прижимался к их золотой бахроме. Это был мой отец. Я редко виделся с ним, он не всегда бывал дома. Иногда он отлучался на несколько недель, а то и месяцев». И ещё, такое же незабываемое: «Я сижу на левом плече отца, моя правая рука запущена в его волосы. Его эполет царапает мне попу. Но я так горд тем, что сижу рядом с его головой и возвышаюсь над всеми». К нему приходили люди в фесках, называли «эфенди», что «было почётным обращением к начальнику». Они «приносили разные сведения, в которых он нуждался». Рядом с отцом всегда было счастье. Однажды после одного из исчезновений отец привёз подарок от арабского шейха – великолепную львиную шкуру с головой льва со стеклянными глазами и оскаленной клыкастой пастью. Шейх подарил двух арабских скакунов, но он не смог их взять с собой. Прибыли три ослика, доставшиеся сыновьям. «Все ослики были довольно тёмными, за исключением одного, самого большого, серого с белым животом».
Простыми линиями он начал рисовать корабли, мерно скользившие по проливу, – один за другим. Потом – одну за другой – зубчатые башни Румели Хисары, средневековой крепости, выложенной из серого камня и ставшей достопримечательностью Стамбула. Потом (тоже простыми линиями) – воинов, осаждавших крепость, – одного за другим. И так он развивал вкус к повтору. И добавим: вкус к простым линиям. Они не раз будут встречаться в его иллюстрациях и даже в анимационных лентах, как и ритмические повторы. Следует обратить внимание на одно алексеевское высказывание о свете, идущем с небес, названное им «божественным светом»: он «позволил мне познать Константинополь и научил меня думать». Не отсюда ли идёт понятие рая? Но увидим ли мы этот «рай», «божественный свет» в графике Алексеева или его затмят иные, драматические земные картины?..
…И вдруг в посольском доме разбилось зеркало. Отцовское зеркало. Ему было пять лет и пять месяцев, когда «наступил страшный день». «Появилась мать без лица. Оно было покрыто чёрной вуалью. Мама была вся чёрная и стояла перед настежь распахнутой дверью. Её руки раскрылись, чтобы обнять меня…» На поминальной службе «мама с чёрным лицом, держа белый платок рукою в чёрной перчатке, плакала. Я ухватился за её свободную руку, и меня называли сиротой».
Встреча со смертью – самое трагическое и непонятное в человеческой жизни. Смерть предстала перед ним, ребёнком, в чёрном цвете. Детство кончилось. Но образ «потерянного рая» с ним останется навсегда.