Ирина Колесникова
Родилась в Москве в 1993 году. Окончила МГУ им. М.В. Ломоносова и МГИМО МИД России. Работала журналистом в России и Италии. Преподавала в МГУ. Руководитель писательского конкурса «Когда я вырасту». Автор сборника рассказов «После музыки». Публиковалась в литературных журналах «Юность», «Прочтение», «Пашня» и др. Победитель литературного конкурса «Стихия Пегаса», конкурса им. А.Л. Чижевского. Призёр новогоднего конкурса журнала «Прочтение», дипломант премии им. А.И. Левитова. Участник писательских конференций и семинаров «Таврида», «Школа «Юности», «Посадский ЭкспрессЪ» и др.
__________________________________________________________________________________
Саша замер в громыхающем тамбуре и приложил ухо к стене. Пытался понять, не бежит ли Влад. Занятие это было совершенно бесполезное – старый полуразвалившийся поезд Москва – Адлер громыхал внутри самого себя ещё громче, чем снаружи. Он, казалось, весь состоял из этого исподнего грохота и только им и был жив.
Когда в дверном проёме показалась нечёсаная макушка Влада, Саша по-девчачьи взвизгнул – ох и доставалось ему за этот визг на переменах – и отпрыгнул в угол. Спасти его от расправы Влада в этот момент могло только чудо. Но спасла проводница – величаво протиснулась в пространство тамбура и сердито, по-свойски прокричала:
– Выходим, выходим отсюда!
Ребята одной оголтелой охапкой шарахнулись в противоположный угол. Проводнице было не до них – полустанок маленький, неприметный. Выходить, кроме пары курильщиков, здесь никто не собирался. Проводница открыла двери и вернулась в своё купе.
Саша увидел, что путь свободен, и рванул к выходу. Через секунду он уже смотрел на Влада с перрона, готовый дать дёру, как только тот осмелится спуститься к нему. Но тот как-то потерялся среди трёх мужчин в трениках и майках, которые вроде бы хотели, но никак не могли выйти. Когда Влад оказался в дверном проёме один, он пару раз топнул ногой и наклонился вперёд всем корпусом, как будто собирался за Сашей. На третий раз нервы у Саши не выдержали и он, хохоча, пробежал пару шагов вдоль вагона.
Через несколько секунд он увидел смеющееся лицо Влада в окне – тот пытался догнать его внутри поезда. Уступать ему в планы Саши не входило, и он припустил со всей дури вдоль перрона. Огибая засидевшихся пассажиров, которые теперь бестолково толпились у недолговечных перронных палаток, бабушек с пюре, котлетами и солёными огурцами – еду в таких местах мама никогда не покупала, говорила, дорого. Овощи, квашеная капуста по вёдрам – кто вообще ест эту гадость? – палатка с мороженым.
На стыке двух вагонов Влад отстал, Саша остановился:
– Хэй! Ты где там? – победоносно прокричал он в окно, как только знакомое лицо замаячило среди пассажиров соседнего вагона.
Тут вагон вздрогнул, будто бы испугался Сашиного крика, и тронулся.
Саша не сразу понял, как это произошло. Он пробежал несколько шагов по направлению к ближайшей двери, но она была заперта. Поезд набирал скорость, и через несколько минут Саша остался на полупустой платформе. Продавцы собирали свой скарб – видно, следующий поезд был не скоро.
– Ты чё, паря? Отстал?
Мужчина лет сорока – владелец палатки, оставивший хлопоты сборов после поезда бабам, – расслабленной походкой подошёл к мальчику.
– Не реви. Не реви, тебе говорят, – глаза Саши и правда предательски заблестели. – мамка вернётся за тобой. Все они такие.
Мужчина явно знал про мам то, чего не знал Саша. Саша шмыгнул носом. Мужчина, к таким сентиментальностям не привыкший, отошёл и взял с прилавка красное яблоко с матовым боком, неровное и неблестящее – Саша такие не любил – и протянул пацану:
– На, держи. Перекусишь хоть.
Саша, опешивший от всего происходящего, смиренно сел на лавку и начал есть нелюбимое яблоко.
Прозрачный липкий сок тёк по рукам, зубы с трудом вгрызались в твёрдую кисло-сладкую плоть яблока с негородским травяным запахом – незнакомым, чужим.
– Эй, пацан! Ты кого ждёшь-ти?
К лавочке подошла дворничиха. Большая и уютная, как вечерние бабушкины пироги. На глаза Саши опять навернулись слёзы.
– Когда поезд вернётся?
Женщина невольно засмеялась:
– Тю, как же он вернётся. Уехал, поди. Обратно через неделю.
Глаза Саши расширились.
– Да ты не волнуйся, – дворничиха уже пожалела о своих словах и села на лавку рядом с Сашей, – Мамка твоя раньше приедет.
Посидела ещё немного. Потом участливо покачала головой. Тяжело поднялась, опираясь на сиденье рукой, и пошла куда-то. Саша опять остался один.
Мысли его понемногу успокоились, он попытался думать рационально. «Значит так, мама для таких случаев говорила: «Только никуда не уходи. Стой на месте. Я вернусь». Это можно. А если и правда неделя? Сколько это – неделя, если сидеть на лавочке и ничего не делать?»
На платформу тяжёлым шумным грузом въехал товарный поезд. Состав остановился посередине платформы и не двигался дальше. Вот было бы здорово, если б он сейчас загудел. Саша представил себя в кабине машиниста – деловым, важным, в специальном костюме. Интересно, что у них там вместо руля? Он бы подходил к поезду в красном пиджаке – Саша любил красный, – раскланивался с помощником, как на параде, садился на место. А потом, через время, совсем подготовившись, изо всех сил гудел, чтобы все знали, что он, Саша, на работе. Саша закрыл глаза и потянул за невидимую ручку на потолке. Потом ещё. На третий раз локомотив, глубоко охнув, издал оглушительный свист.
Саша открыл глаза от неожиданности. Потянул ещё раз. Снова свист. Солнечные блики мешали видеть ясно, в кабине едва можно было разглядеть машиниста, который в свои сорок шесть не успел до конца повзрослеть и устать от жизни.
На улице становилось холодней. Саша сидел, размазывая ногой в летних кедах пыль по перрону. Случайные прохожие спешили мимо – Саша не вызывал у них интереса. Кто-то хотел отвести в полицию, но он не дался. «Ещё чего. Сказали ждать здесь, значит, буду ждать».
Когда на платформу выкатывался очередной поезд, Саша вскакивал, искал среди немногочисленных пассажиров знакомую мамину фигуру в клетчатой кофте, метался вдоль лавочки, как привязанный, а потом опадал на сиденье – не приехала. Потом ещё и ещё.
В животе урчало. Дворничиха опять прошла с метлой по перрону – всё так же покачала головой. Саша понуро на неё поглядел.
«Может, и не приедет? В мае, ещё до каникул, изрисовал Вовке ручкой рубашку. Но он ведь не всерьёз. Тройки было сразу две в четверти – мама может бросить за тройки?»
Голодный и расстроенный, Саша смотрел на уносящиеся последние вагоны, полные его, Сашиного, разочарования. Когда платформа совсем опустела, а вдаль рванулся очередной последний вагон, Саша заплакал.
Слёзы стекали по пыльным от дороги щекам, Саша размазывал их липкими от яблока руками – кажется, оно было так давно – и думал, что это наверняка те злосчастные тройки. И хоть бы мама приехала.
На перрон вышла девушка. Не обратить на неё внимания не было никакой возможности, но Саша не обратил. Только когда она подошла к нему вплотную – в слишком короткой юбке, босоножках на платформе, с праздничными кудрями во всю голову – поднял заплаканные глаза. Саше она показалась очень красивой, он ошарашенно всхлипнул и замолчал. Впрочем, после вопроса «Где твоя мама?» слёзы полились из Саши в три ручья. На вопросы девушки Саша больше не отвечал, и через некоторое время та сдалась:
– Посижу-ка я с тобой, – и опустилась на лавочку.
Жизнь Дины была не то что плохой, но какой-то запутанной. Все говорили, что живёт Дина не тем и не для того, а как жить тем, никто так и не рассказал. Работала в привокзальном буфете, таскала сумки из магазина домой по вечерам. Мыкалась с Гошей, который никак не мог найти работу – кажется, не искал. А до этого вылавливала дома подружек Жени. А до этого минимум раз в месяц вытирала блевотину Гены со своей подушки. Была как-то обыденно нелюблена и терпелива – вся в мать.
– Я знаю, – медленно и загадочно начала Дина, – если зайти за угол, – трепыхнула угольными ресницами, – то под той сиренью можно найти клад, – одним духом закончила она.
Саша плакать не перестал, но заинтересовался.
– Да-да, самый настоящий, – не унималась Дина. Нагнулась к Саше и уже шёпотом, заключая в облако недорогих духов (Саше оно было до ужаса приятно): – Там джинья бутылка.
Саша оторопел. Джинья бутылка – это то, что надо. Проблему с мамой пора было решать. Он встал с лавочки и потрусил в сторону сирени – она разлапистым облаком простиралась рядом со зданием вокзала, от которого отваливались куски душно-розовой старой краски. Дина пошла за ним. Нырнула в арку, очерченную цветами над землёй, и села на корточки. Саша увлечённо смотрел, как она раскапывает пальцами с ментоловым маникюром ямку у самого ствола, потом не выдержал и стал выгребать землю рядом с её руками – чтобы мама ехала поскорее.
Наконец-то в ямке что-то блеснуло. Дина с силой потянула и достала из-под земли синюю бутылку, доверху набитую бумажками и блестящими конфетти.
– Да ладно, – охнул Саша. Бутылка была вполне себе джиньей. – Что надо делать? – в голосе одуревшего от плача и усталости мальчика с измазанными землёй руками зазвучали решительные нотки.
Дина вытрясла из горлышка бутылки длинный карандаш, покопалась в карманах и нашла обёртку от жвачки Wrigley’s:
– Пиши.
Саша старательно выцарапывал что-то на клочке бумаги, положив его на коленку.
Дина завела эту бутылку для себя ещё в детстве. Упорно совала туда несбывшийся велосипед и некупленную большую куклу, которая умела плакать и есть. Потом новые духи, университет, в который не взяли. Иногда сбывалось.
– Я всё, – Саша, пыхтящий от недавнего усердия, держал в руках свёрнутую в трубочку обёртку.
Бутылку закопали. Потом вынырнули из-под дрожащей ночной листвы и снова сели на лавочку. Дина показывала Саше мультики, а когда телефон сел, пела – красивым непоставленным голосом. Очень жалела, что репертуар неподходящий – сплошной Круг и попса.
К перрону подъехало очередное железное разочарование. Саша приготовился ощупывать взглядом пассажиров, но из поезда никто не вышел.
– Не там, – голос Дины прямо над ухом.
Саша обернулся. Со стороны деревни бежала знакомая фигура в клетчатой кофте. Саша не выдержал и зарыдал.
– Да что ж это такое, – Дина ласково ворчала, вытирая ему лицо рукавом блузки, – мама приехала, а ты плачешь.
Глаза её стали влажными, она не знала почему. Когда маме оставалось всего несколько шагов, Саша рванулся к ней и ткнул носом прямо в эту родную клетчатую кофту – ощущать, вдыхать, видеть.
Дина несмело улыбнулась. Мать, ошалевшая от переживаний и нескольких часов в такси, подозрительно изучала девушку в мини-юбке и босоножках на платформе, стоявшую посреди ночного перрона. Потом решила, что с неё самой на сегодня достаточно, взяла сына за руку и повела прочь.
Через несколько шагов Саша обернулся. Дина подняла руку с заляпанным маникюром и помахала ему. Потом неловко притянула руку к себе – будто не имела права и на эту ласку.
Ночь обдувала мокрые Динины щёки. По траве к деревне уходили женщина в клетчатой кофте с потерянным мальчиком Сашей.