В СССР главным определением профессии человека было слово «советский». Так и драматург, в какой бы из союзных республик он ни жил и на каком языке ни писал, был в первую очередь «советским драматургом». Сегодня его, как правило, «классифицируют» по гражданству или по национальности, даже если и пишет, и думает он исключительно по-русски. Политические коллизии над законами творчества не властны, но тем не менее влияют на самоидентификацию творческой личности. Насколько сильно это влияние? Об этом мы решили поговорить с известным драматургом Александром МАРДАНЁМ.
– Александр Евгеньевич, так кем вы себя считаете?
– Я украинский драматург, родившийся во Владивостоке и большую часть жизни проживший в Одессе, городе совершенно уникальном, если учитывать исторически сложившийся культурный контекст, в который этот город погружён. Русский – мой родной язык. Таким образом, я отношу себя к русскоязычной драматургии постсоветского пространства.
– Но пространство это рассечено таким количеством «тектонических» разломов…
– …которые мы и пытаемся по мере сил преодолевать. Ведь соединяют нас не только газовые трубы. Все мои пьесы предваряет ремарка: действие происходит в городе, жители которого говорят по-русски. А такие есть в Северном Казахстане и на Украине, в Приднестровье и в Беларуси.
– Однако политики далеко не всегда склонны принимать во внимание единство культурных корней.
– Пропагандистские идеи влияют, конечно, на культурный процесс, и не всегда благотворно. Но кардинально затормозить его или переориентировать они не в состоянии. Общность формировалась веками, а вся эта политическая рознь рано или поздно закончится. Вспомните сцену из «Андрея Рублёва» Тарковского, когда патриарх мирит двух братьев-князей. Вроде помирились, а камера идёт вниз – и видно, как один другому на ногу наступает. Но княжьи междоусобицы в конце концов иссякли. Мы с вами это хорошо знаем.
– Кое-кто полагает, что соединить разъединённое в состоянии только новая драма.
– Я к ней отношусь субъективно-негативно. Потому что, во-первых, она не новая, а во-вторых – не русская. Весь этот эпатаж, ненормативная лексика докатились до нас из довольно далёкого прошлого – из послевоенной Англии. Кому-то это интересно – значит, имеет право на жизнь. Но не более того.
– Что представляет собой постсоветское театральное пространство?
– Ну, это вопрос не ко мне. Я не театровед, не историк театра. Мне кажется, что в этом пространстве найдётся место каждому, кому удаётся вычленить из нашей жизни нечто важное для многих людей, мимо чего они проходят, не замечая. И какая разница тогда, на каком языке написана пьеса? Если она задевает за живое, непременно найдутся люди, которые захотят дать ей сценическую жизнь: переводчик, режиссёр, актёры.
– Только что в московском театре «На Перовской» состоялась премьера вашей пьесы «Дочки-матери». Как впечатления?
– Я люблю смотреть, как поставлены мои пьесы в разных театрах. Это не от тщеславия, поверьте. Просто текст один и тот же, а спектакли абсолютно разные. Ведь драматург пишет про себя, режиссёр ставит – про себя, актёры играют – про себя…
– И зритель смотрит – про себя?
– Конечно. Я, когда писал, думал о том, что у каждого человека есть тот предел, за которым он уже не пойдёт на компромисс с самим собой. А вот Кирилл Панченко, по его собственному признанию, ставил спектакль о том, что жизненные обстоятельства человек всегда выбирает себе сам. Получилось интересно.
– А пьеса-то о чём?
– О том, как две обычные женщины, одна помоложе, другая постарше, вынуждены торговать собой. Но она не о древнейшей профессии, как может показаться на первый взгляд, а о том, как ведёт себя человек в патовой ситуации. Это житейская, несконструированная история, потому, наверно, её так охотно ставят. Она идёт во многих театрах Украины, в Израиле, в Штатах, в Англии. А следующая премьера – в Софии. Можно долго и аргументированно говорить об особенностях того или иного театрального пространства, о принадлежности автора к той или иной школе национальной драматургии, но главное – интересно ли людям смотреть на то, что происходит на сцене. Театр – искусство планетарное, и никаких границ и разломов не признаёт.
Беседу вела