КНИЖНЫЙ 
РЯД
От избытка сердца говорят уста: Рукопись XVII века «Статиръ» и её автор. – Пермь: ООО «Раритет-Пермь», 2011. – 552 с. – 3000 экз.
Статир – драгоценная монета. Та самая, которую Пётр по велению Христа нашёл во рту у морской рыбы, чтобы отдать сборщикам податей за себя и за Иисуса. И хотя «драгоценные» имена не редкость у древних духовных рукописей, со «Статиром» всё не так, как привычно.
Ещё в 1847 году в архиве Румянцевского музеума «Статир» привлёк внимание заведующего, князя Владимира Одоевского, который был совершенно уверен, что рукопись надо издать, и готов был сделать это на свои деньги. Князь аккуратно подсчитал издержки и не сомневался, что замысел этот обернётся даже немалой прибылью, но по слабости ли здоровья и частым отлучкам или по иной причине планов своих не осуществил. С тех пор иногда подступались к «Статиру» исследователи, но памятник оставался вещью в себе – уникальной, с неснятой печатью тайны.
В XVII веке в России был один всем известный неистовый священник, оставивший по себе ценнейшее литературное свидетельство, – и это протопоп Аввакум. Помня его яростные обличительные проповеди, многие связывают морализаторскую функцию православной церкви именно с ревнителями старины, а в тех священниках, кто принял церковную реформу, видят уже не пастырей, а, скорее, обрядовые фигуры. Неизвестный автор «Статира» разбивает это представление. Хоть был он ярым противником старообрядцев, вторым протопопом Аввакумом можно было бы назвать его – не за перенесённые муки, но за горечь и гнев беспощадных проповедей.
Кто он? Провинциальный священник, выходец из простонародья, принял сан, ибо не чувствовал себя годным к физической работе. Какова откровенность! Служил в церкви Похвалы Богородицы в Орле-городке, посреди солеварен вельможи Григория Строганова. Строганов – миллионер, солеваренье – отменно выгодное занятие, на которое он фактически имел монополию. Священника, пишущего для него «Статир», великий человек привечал, поощрял, но книгу его не издал. Почему? Ответ – в книге.
«Святое Писание повествует: «И сотворил Бог человека по образу Своему и по подобию, и жену от ребра его». А не рече: сотворил царя, князя, воина, богатого или нищего, но только единого человека, смертного и бессмертного. И единую жену от ребра его, а не две или три, госпожу и рабыню» – так пишет провинциальный священник и призывает: «О человек! Познай своё достоинство!»
Что за дерзкий и великий дух водил рукой этого человека, когда он, многократно в своей книге преувеличенно унизивший себя перед «господином» – Строгановым, – вдруг пишет: «Что видят очи мои? Наши же князья что творят? Дотоле раба своего держат и милуют, доколе им угождает и злые их нравы утешает, и прибытки им отовсюду правдой и неправдой приобретает. А когда раб его малым чем прегрешит, то никакой милости и человеколюбия не окажут ему, но хуже пса его вменяют». Вряд ли такие речи могли понравиться всесильному Строганову. Его холоп, его раб из бывших крепостных взлетел духом так высоко, как в России поднимется разве что Радищев сто лет спустя. Но Радищев – из дворян. А это – маленький провинциальный священник клеймит и осуждает знать, но с сочувствием восклицает: «А какой труд подъемлют земледелатели!»
Но и чернь не любит его. Паства ропщет: их неуёмный поп ополчился на пьянство. И ведь какими обидными злыми словами он ругает пьющих отцов и мужей, какие страшные правдивые картины рисует, особенно когда описывает пьяную женщину, что «чадам плачущим не внимает». И едко насмехается над попытками оправдаться: «Ещё мне говоришь: если бы не было вина, тогда бы не было и погибельного пьянства. А ещё скажи: да не будет и железа из-за мужеубийц. Да не будет ночи из-за воров, да не будет дня из-за клеветников. Да не будет и женщины из-за прелюбодейства. А сам ты откуда и где будешь?.. Нет, братцы, не вино осуждайте, но пьянство».
Автор «Статира» обличает и нечеловеческие условия труда на солеварнях Строганова, блуд, разврат и жестокость богачей, и скотские привычки простонародья ему тяжко видеть, и он тщится исправлять нравы, сожалея и горько сетуя, что не находит понимания. Он и себя не жалеет, всячески бичует прошлые грехи, и кажется, что «Статир» его – тот самый золотник, который он надеется с поклоном положить перед Богом – как подать во искупление.
В XX веке у священника-бунтаря появилось имя. Это произошло 4 июля 1958 года, когда Павел Алексеев, репрессированный богослов, положивший пятьдесят лет жизни на изучение «Статира» и поиски его автора, пришёл к выводу, что священником церкви Похвалы Богородицы в 1683–1684 гг. был о. Потап Прокопиев (Прокофьев). Теперь он наиболее правдоподобный автор, хотя и эта версия вызывает вопросы. Мог ли столь энергичный обличительный труд – и такого большого объёма (156 поучений) – создать менее чем за год человек, которому было уже за семьдесят? Насколько допустимо предположить, как это доказывает Алексеев, что отец Потап в светской своей жизни был сподвижником Степана Разина, атаманом Ильёй Ивановым? Исследователь считает, что это весьма вероятно: так похожи строй и тематика их речей…
Есть и другая причина считать «Статир» замечательным явлением: язык книги. «Превозлюбленный читатель, Божественных словес рачитель, глубины словес премудрый пытатель, жизни вечной желатель!.. Когда благоволишь святые книги читать, не откажись, если так случится, в десятиструнные длани и сию книгу убогого труда моего принять…» Какая лёгкость в обращении с родным языком, какая органичная – словно дыхание – образность! Мне довелось увидеть, как чех-переводчик, который слушал чтение «Статира», спросил потрясённо: «Он что, все эти слова придумал?» Нам, русским, впору гордиться нашими языковыми возможностями и свободой, с какой священник XVII века не «придумывает» слова, а творит с помощью средств языка новую – и прекрасную – словесную ткань. Ведь недаром сказано, что уста его говорят не от скуки и не красноречия ради – но «от избытка сердца»!
В сборник, который выпустило издательство «Раритет-Пермь», вошли не только проповеди отца Потапа, но и существующие сегодня исследования Павла Алексеева, писателя Виталия Шенталинского, историков Наталии Мудровой и Сергея Баркова, протоиерея Артемия Веденеева. Отчасти они повторяют друг друга, отчасти даже противоречат одно другому, но вместе образуют своеобразный библиографический памятник, который знаменует начало новой жизни книги, которая была написана более трёхсот лет назад и наконец пришла к людям.