Наш собеседник – известный писатель, лауреат многих отечественных и международных литературных премий. В 1987 году по его инициативе в СССР был создан Детский фонд, который Альберт ЛИХАНОВ возглавляет и сегодня. Накануне своего 75-летнего юбилея он ответил на вопросы «ЛГ».
РОДОМ ИЗ ВОЕННОГО ДЕТСТВА
– Не рискуя сильно ошибиться, можно сказать, что одна из главных черт вашего характера – целеустремлённость. Цель – помощь детям. Она стояла перед вами, когда вы были молодым журналистом «Кировской правды» в конце 50-х годов прошлого века, затем известным писателем, главным редактором журнала «Смена», председателем правления Советского детского фонда имени В.И. Ленина и ныне, будучи главой Российского детского фонда и Международной ассоциации детских фондов. Почему и как вы к этому пришли?
– Многое определила в моей судьбе принадлежность к поколению, которое родом из военного детства. Воспоминания того времени – очень яркие. Помню: сидят отец с приятелем в саду у нашего дома, и я с ними. Солнечный июньский день, цветут вишни – они в наших краях зацветают позже, чем в Москве. А говорят взрослые о том, что началась война. Мне шесть лет, когда она закончится, будет десять… В школе учились в три смены, начинали в восемь утра, зимой – при свете коптилок. Электричества не было, тетрадей тоже, но были уроки чистописания. Наша учительница Аполлинария Николаевна Тепляшина на рынке покупала тетради, в каждой выводила каллиграфическим почерком красными чернилами буквы, которые мы копировали. Сейчас это утрачивается – упор делается на новые технологии. А жаль: каллиграфия у нас, как иероглифическое письмо в Китае и Японии, – не только род искусства, но и проявление особого отношения к родному языку…
– В повести «Последние холода», основанной на ваших детских впечатлениях, воссозданы драматические ситуации, в которых оказываются юные герои, а также лишения, например постоянное недоедание. Можно ли сказать, что война лишила это поколение детства?
– Ситуации бывали разные, в том числе и трагические. Что касается опыта моего и ребят, с которыми я рос, то война лишила нас не детства, а детской беспечности. Лишения и общая атмосфера ускоряли наше взросление. Со второго класса нас буквально притягивала висевшая в школе карта, где каждый день обозначалось движение линии фронта, – так мы учили географию.
Мой отец прошёл всю войну, даже повоевал с японцами в Маньчжурии. Был дважды ранен и оба раза оказывался в нашем госпитале, где работала мама…
– А как это получалось?
– Раненых с запада везли на восток. Было два железнодорожных направления – через Киров и через Казань. Отец просил начальника санитарного поезда, который шёл через Киров, чтобы его сдали в здешний госпиталь. Ну а начальнику это нетрудно… В нашем городе есть библиотека имени А. Грина. В этом здании был госпиталь, и я помню место, где стояла койка моего отца. А мы, школьники, участвовали в концертах для раненых… Я, как и большинство ровесников, страдал малокровием. Помню, как мы с мамой ходили в донорский пункт. Вот она снимает пальто и оставляет его мне в коридоре, а сама идёт в кабинет. Выходит оттуда зелёная. И мы идём в магазин, где продукты дают не за деньги, а за донорские талоны. Мама берёт маленький кулёк топлёного масла и тут же заставляет меня немного съесть – такая вот маленькая радость… То есть я не был заброшенным, обделённым родительской лаской – наоборот. Но я видел, что происходит вокруг. Эти бесконечные эшелоны с ранеными, из которых выгружали не только живых… После школы я приходил к маме в лабораторию госпиталя, учил там уроки. А пока идёшь по коридору, где лежат раненые, такого насмотришься и наслушаешься… Кто видел это, не мог остаться равнодушным…
Опять же всякое тогда случалось, но взаимное сострадание друг к другу, готовность помочь в беде – таково моё общее ощущение от военного времени. И не только моё. Позже мне доводилось общаться с немцами, побывавшими у нас в плену. Например, с писателем Гансом Бауманом, который перевёл мою повесть «Обман». Он рассказывал, как однажды зимой их, колонну пленных, под конвоем вели на работу. Навстречу шли бедно одетые русские женщины. Они остановились, какое-то время всматривались в лица немцев, а потом вдруг стали протягивать им хлеб… Для пленных это было потрясением…
ЧТО ОТРАЖАЕТСЯ В ЗЕРКАЛЕ
– Вы однажды сказали, что дети, особенно их беды, – зеркало, в котором отражается состояние общества. Что отражало это зеркало при советской власти и что – сейчас?
– В советское время говорили: дети – наш единственный привилегированный класс. Несмотря на некоторую «пафосность», этот лозунг отражал действительность. А посмотрите сегодняшние новости: тут из-за халатности воспитателей утонули подростки, там отравился целый детский сад… Подобное случалось и раньше, но сейчас это происходит с удручающей регулярностью…
– Но тогда негативная информация строго дозировалась…
– А сейчас детская беда становится средством привлечения внимания публики. Когда подобная информация тиражируется, к злу привыкают, оно уже не кажется таким страшным. Это особенно касается освещения в СМИ такого явления, как педофилия. Наш фонд давно отслеживает эту тему. И надо сказать, что число подобных случаев растёт, в том числе актов насилия над несовершеннолетними, приводящих к их гибели. Я уж не говорю о тяжелейших психических травмах и поломанных судьбах. Уверен: это происходит не в последнюю очередь по причине тиражирования этих фактов, их своеобразной, отрицательной по смыслу, но пропаганде. Мы не раз выступали с протестами, заявлениями, призывали и призываем законодателей ужесточить наказания по этим статьям. Недаром многие считают, что сейчас закон нередко стоит на страже интересов не жертвы, а преступника.
А вообще я убеждён: современное детство, которое и так-то сократилось за годы новейшей истории с 40 до 27 миллионов душ, нуждается в новой системе защиты, где должны возрасти ответственность и роль семьи.
Если вернуться к образу детства как зеркала, отражающего проблемы общества, то надо сказать и о классовом расслоении. А это разный уровень жизни, разные стартовые возможности, например, в сфере образования ребят из бедных и богатых семей. Это и нарастающее отчуждение в обществе, когда люди замыкаются в себе, своих проблемах, не хотят сближаться друг с другом, поэтому взаимопомощи от них ждать не приходится. Об этом я написал две небольшие повести – «Мальчик, которому не больно» и «Девочка, которой всё равно». В первой речь идёт о подростке, страдающем церебральным параличом, что усугубляется его одиночеством из-за распада семьи и гибели отца. Кажется, что герой утрачивает всё, на что может опереться детская душа, но я пытаюсь обозначить путь выхода из этого положения… Во второй повести говорится о девочке, ставшей жертвой насилия. Она живёт в детском доме, ей пытается помочь девушка-студентка, будущий социальный педагог, но у неё это плохо получается, потому что девочка никому не верит, она не готова к адаптации и социализации. Не всё просто и с теми, кто пытается принять участие в её судьбе…
– Эти темы подсказаны жизнью?
– К сожалению. Например, у нас в стране 800 тысяч детей-инвалидов, а подвергшихся насилию за последние лет пять «обычных» ребят – не меньше. Считаю, что литература должна не просто говорить об этом, а предупреждать тех, кто может оказаться в подобных ситуациях.
– То есть литература должна взять на себя терапевтические и предупредительные функции?
– Конечно. Тем более что школа от многого отступилась. Русская педагогика всегда решала две задачи: образовательную и воспитательную. От последней отказались, осталась первая, но как она формулируется? «Образовательные услуги»… Великие традиции Ушинского и Льва Толстого просто забыты…
Что касается меня, то можно сказать, что фонд в каком-то смысле возник из моего сострадания к миру детства, из моих книг. А теперь мои новые книги – во многом результат работы в фонде. Ведь сюда стекается такая информация о положении подрастающего поколения, которой я просто обязан поделиться с людьми, с читателями. Я настолько переполнен этой горькой, обжигающей душу правдой, что не могу её не прокричать.
– Но одно дело – написать актуальную, нужную ребятам книгу, другое – её издать и сделать так, чтобы она дошла до адресата. У фонда есть программа, направленная на помощь детским библиотекам. Как она реализуется?
– Например, два года назад в Белгородской области мы провели акцию «Мир детства: грамотность, нравственность, творчество». Были переоснащены областная библиотека и 20 районных: закупили компьютеры, домашние кинотеатры, привезли познавательные программы, фильмы, 40 тысяч книг. Кроме того, 95 тысяч школьников области писали сочинение на тему: «История моей семьи в истории моего края». В каждой школе были свои победители. Им были вручены 8 тысяч дипломов, затем определились лауреаты на областном уровне – их было 500. Каждый из них получил диплом и набор из трёх книг с одним названием «Заветное» – Дмитрия Лихачёва, Виктора Астафьева и Георгия Свиридова. 50 «самых-самых» ребят поехали в Москву, жили в нашем реабилитационном центре, где встречались с известными людьми.
Какую роль сыграло это сочинение? У школьников возник интерес к жизни и делам своих родителей, дедушек и бабушек, дальних предков. Были сочинения, где ребята использовали даже материалы центральных архивов. Уверен, что знание истории своей семьи выльется в интерес к истории страны, что будет способствовать укреплению связи времён, воспитанию не казённого, а настоящего патриотизма.
Не могу не сказать ещё об одной инициативе фонда, связанной с очень тревожным явлением: почти полтора миллиона ребят, находящихся в туберкулёзных санаториях, специнтернатах для больных детей, онкоцентрах, в заключении и других подобного рода местах, практически лишены доступа к культуре. Это так называемые дети риска. Стремясь противостоять этому, наш фонд в прошлом году разработал, а Министерство культуры РФ поддержало ряд проектов в области детского чтения, театра, живописи, кино, направленных на продвижение культуры туда, где находятся эти ребята. При Минкульте по нашей инициативе создан Общественный совет по детской культуре. Пытаемся изменить ситуацию, но это непросто.
С ПРОТЯНУТОЙ РУКОЙ
– Вы упомянули о высокотехнологичном оборудовании и тысячах книг для белгородских библиотек. Откуда берутся средства на подобные проекты?
– В каждом случае это отдельная и очень хлопотная история. Можно сказать, что мы – профессиональные попрошайки. В фонд приходят пачки писем с просьбами о помощи. Их нужно проанализировать, выбрать самые «горящие», изучить ситуацию на месте, просчитать «цену вопроса», составить множество документов, а потом искать спонсоров.
Вот один из недавних сюжетов. Нам сообщили, что в подмосковном детском туберкулёзном санатории не хватает простыней, моющих средств, туалетной бумаги и т.д. – чиновники, прикрываясь кризисом, решили урезать расходы на больных детей. Когда мы туда приехали, то выяснилось, что здание санатория нуждается ещё и в капитальном ремонте. На наше обращение в администрацию Московской области получили отказ. Продолжили поиск добрых людей. Таковых, кажется, нашли в ЛУКОЙЛе, где пообещали дать 2 миллиона рублей на ремонт. Но пока не дали. И таких сюжетов у нас крутится до пятидесяти одновременно. Многие из них связаны со срочными операциями, нужными больным детям, – операциями, как правило, дорогостоящими. Только ведь эти большие деньги надо вначале найти. А потом отчитаться за каждую копейку.
НА ГРАНИ АБСУРДА
– В статьях и интервью вы не раз называли текущие проблемы, связанные с защитой детства, которые следовало срочно решить. Это и семейные детские дома – проект, удостоенный президентской премии, но который оказался вне закона. И положение детей-инвалидов. И детей, рождённых в заключении. И ситуация с жильём для сирот, достигших совершеннолетия… Во многих случаях дело упиралось в несовершенство законов, бюрократические крючки. Какие из этих проблем разрешились, а какие нет?
– А никакие проблемы всерьёз не разрешились. Взять семейные детские дома. Проект был запущен в 1988 году ещё в СССР. Было создано 500 таких домов, где люди брали на воспитание пять и более детей. Государство давало соответствующее жильё, деньги на питание, зарплату старшего воспитателя, оплачиваемый больничный, отпускные, людям шёл трудовой стаж.
В Якутии есть семейный детский дом Клары Иннокентьевны Матвеевой. Через него прошли больше 20 детей-сирот. Живут они в селе. Я был у них и видел, как органично дети вовлечены в деревенскую работу, пасут стадо, работают на тракторах – они всё умеют. Муж Клары Иннокентьевны, бывший спортсмен, специалист по восточному единоборству, тренирует своих мальчишек. И они уже побеждают в серьёзных соревнованиях. За этих детей можно быть спокойными – они подготовлены к жизни, ещё в лоне семьи получили специальности, как говорится, адаптированы и социализированы. И таких примеров в нашем проекте великое множество.
В России 368 семейных детских домов. С 1996 года они переведены в разряд приёмных семей, и это стало для них сокрушительным ударом, потому что, кроме средств на содержание детей и некоего «вознаграждения» родителям – вроде авторского гонорара, – государство толком им не помогает, в частности, эти, по существу, многодетные семьи, воспитывающие по многу сирот и замещающие, таким образом, государство, лишены самого элементарного – социального пакета, не признаны работниками. К тому же финансирование приёмных семей, в том числе многодетных, то есть семейных детских домов в прошлом, теперь передано с федерального на муниципальный уровень, а бюджеты там и без того тощие. Снизилась и ответственность приёмных родителей перед государством. Теперь родители в любой момент могут отказаться от детей. Что и произошло во время недавнего кризиса. Когда приёмным родителям перестали платить, было возвращено около 30 тысяч сирот. При том, что, по нашим прикидкам, в приёмные семьи разного калибра, компетентности, моральной готовности было передано около 80–90 тысяч ребят. Представляете, какая это травма для них… Более того, часто возвращаться им некуда – детдома закрыты, здания, земля, имущество проданы. В результате сохранившиеся детдома переполнены.
– Чем руководствовались те, кто затеял всё это?
– Во-первых, желанием сэкономить: приёмные семьи обходятся государству во много раз дешевле государственных детских домов. И семейных детских домов тоже. Чем эта экономия обернулась, мы уже видим. Во-вторых, по нашему законодательству государственные средства могут поступать только в государственные учреждения. А наш фонд – общественная организация, и доверить нам бюджетные деньги закон не позволяет. Я много раз общался с законодателями по поводу тех же семейных детских домов. Каждый раз меня внимательно выслушивали, со мной соглашались. Но каков результат? В одном из законов я вижу, что «детский дом семейного типа», в просторечии – семейный детский дом, объявляется… государственным учреждением. А значит, в нём должны быть директор, бухгалтер, смета, безналичные расчёты и т.д. Абсурд какой-то. Кстати, глава одной такой семьи из Калужской области оформил себя директором, чтобы к нему не придирались… Так что у нас есть и такой юридический казус: папа – директор…
– Раньше часто приводили слова того, чьё имя носил ваш фонд: «Надо выделить главное звено, потянув за которое можно вытянуть всю цепь». Видите ли вы такое звено?
– Наш фонд занимается этими проблемами двадцать три года, у нас есть не только полная информация о ситуации в стране, но и конкретные, успешно действующие проекты. В регионах работают 75 наших отделений. Почему бы именно нам и не доверить решение, например, проблем семейных детских домов, выделить соответствующие средства из бюджета, вернувшись к тому, что было наработано нами? Ведь жизнь убедительно показывает, что нельзя экономить на детях, экономить на будущем.
Что это могло бы дать? Сейчас у нас 368 семейных домов. Без особого напряжения мы могли бы увеличить это число в десять раз, а число устроенных детей – с 3,5 до 40 тысяч. Таким образом, можно спокойно и постепенно, социализируя их, как семья Матвеевых из Якутии и многие иные родители-воспитатели, вывести из детдомов и интернатов в семьи, специально для этого подготовленные и являющиеся работниками государства, а потом – в самостоятельную жизнь. Есть тут и чисто экономическая выгода, если учесть, что ребёнок-сирота в казённом заведении обходится государству от 150 до 250 тысяч рублей.
– На чём основана ваша уверенность в успехе этой инициативы?
– По проекту закона, написанного мной с коллегами для России, но принятого в Белоруссии, тамошний Детский фонд с помощью зарубежных спонсоров приобрёл около 40 двух-трёхэтажных коттеджей. Они, как и земля, находятся в собственности фонда, не облагаются налогами. Там живут семьи, где взрослые кроме зарплаты получают социальный пакет – в общем, всё по нашей схеме. Поэтому Детский фонд Белоруссии, которому государство доверяет, вывел из казённых заведений в семьи около 400 детей, содержание которых, конечно же, финансирует государство.
В России отношения государства и нашего фонда, скажем так, двойственные. С одной стороны, мы не можем пожаловаться на отсутствие авторитета у руководства страны: по нашим представлениям награждено около 180 родителей – воспитателей семейных детских домов, 8 удостоены Президентской премии. В.В. Путин, будучи президентом, побывал в семейном детском доме в Красноярске, оказал финансовую помощь всем воспитанникам таких домов по всей стране, но до окончательного решения вопроса дело никак не дойдёт.
Другой пример. Когда два года назад произошли известные события в Южной Осетии, фонд сразу объявил об открытии счёта, были собраны деньги, военным самолётом отправили два больших грузовика с медикаментами и одеждой для детей. Собрали там воспитанников детдома, которые разбежались во время боевых действий. Привезли в Москву. Уже третий сезон мы их опекаем – принимаем в нашем реабилитационном центре, к праздникам дарим подарки, пополняем библиотеки и т.д. И – поразительно! – ни разу власть не проявила к этому проекту интереса. А когда мы попросили выделить грант на программу помощи детям Южной Осетии, мы его не получили. То есть фонд решает вопросы, напрямую связанные с политикой государства, работает на повышение его репутации, а что в ответ? У других бы опустились руки при таком отношении, и, кстати, у кого-то и опускаются… Чего стоят тогда разговоры о гражданском обществе, о социальном государстве при таком равнодушии чиновников к конкретным инициативам этого общества, направленным на помощь детям?.. И это лишь один пример.
КОГДА ИЗМЕНИТСЯ ПОГОДА
– Какие стереотипы, связанные с проблемами детства, кажутся вам ошибочными или даже опасными?
– Например, в нашем обществе существует отрицательное отношение к усыновлению детей иностранцами. Я тоже считаю, что лучше отдавать детей в наши семьи, остро воспринимаю факты насилия над приёмными детьми в США, о которых сообщали СМИ. Но давайте посмотрим статистику. Примерно за 15 лет для зарубежного усыновления было отдано 80 тысяч детей, из них 50 тысяч – в США. Из них известны 19 криминальных случаев и один, когда ребёнка вернули назад. В России из 750 тысяч детей-сирот 500 тысяч живут в семьях родственников. За один только 2008 год 126 тысяч в большинстве своём обычных, «родительских» детей подверглись насилию, а 1914 погибли в результате насилия. Чуть ниже показатели 2009 года. Как говорится, комментарии излишни.
При этом я знаю, что, например, в Испании существует общественная организация родителей, усыновивших русских детей. Там хорошо помнят, как в 1937 году СССР приютил множество испанских детей. Они выросли, и часто уже их дети и внуки в знак благодарности нашей стране усыновляют российских сирот. По нашей информации, там нет ни одного криминального случая, произошедшего с детьми из России. Мы сейчас думаем об учреждении премии нашего фонда для испанских усыновителей. Может быть, и другим иностранцам пора сказать спасибо за преданных нами детей, которых там вылечили, выучили, поставили на ноги, раз мы сами этого делать не можем или не хотим?
– Вы и ваши сотрудники чуть не каждый день соприкасаетесь с детскими проблемами и бедами, о чём вы ещё и пишете в своих произведениях. Что даёт вам силы часто вопреки обстоятельствам не отступать с этого рубежа?
– То, чем мы занимаемся в фонде, сродни работе врача, которому силы постоянно видеть боль и страдание даёт, наверное, радость удачной операции, спасённой судьбы. Без ложной скромности можно сказать, что за годы своего существования фонд сделал немало. Реальная помощь оказана сотням тысяч маленьких граждан – детям, страдающим разного рода недугами, детям Армении, жертвам Чернобыля, Чечни, Беслана, успешно действует ряд социальных и культурных программ. Это не может не приносить хоть скромной, но радости. В то же время мы осознаём истинные размеры угроз детству, их нарастающую динамику. Как нельзя ложкой вычерпать море, так невозможно противостоять стихии детских бед – должна измениться погода. В данном случае – социальная политика государства. Мы были бы счастливы видеть конечный результат своих усилий – не только в масштабе отдельных человеческих судеб.
Беседу вёл