Евгений Водолазкин.
Брисбен.
– Редакция Елены Шубиной, 2019.
– 416 с. –
35 000 экз.
Роман Евгения Водолазкина «Брисбен» погружает нас в пленительную атмосферу той жизни, где нет места никакой грязи, где тёмные стороны человеческой натуры бессильны. Такая эстетическая ситуация обусловлена тем, что текст Водолазкина не только о судьбе музыканта Глеба Яновского, но о судьбе музыки в нём.
Если оценивать структуру романа, применяя музыковедческий анализ, то он соткан из мотивов, которые, с одной стороны, не нарушают единой гармонической горизонтали, с другой – постоянно нагнетают напряжение контрапунктов, готовых каждую секунду выйти наружу, за пределы темпа, ритма и формальной стройности.
Главной партией, верхним мотивом является тема Глеба Яновского, всемирно известного гитариста, в силу болезни Паркинсона вынужденного прекратить сольную карьеру. Это сложная мелодия, иногда звучащая пронзительно и одиноко, как соло гобоя или кларнета на фоне пиццикато струнных, а местами распадающаяся, превращающаяся как у Стравинского, в напряжённые звуковые кластеры.
Чище и классичнее всего эта мелодия воспринимается, когда повествование погружается в киевское детство героя. Текст здесь изумительно инструментован, как наяву слышишь шелест киевских деревьев, впитываешь невероятную святую провинциальность этой третьей советской столицы. «Всю осень Глеб провёл с Антониной Павловной. После школы они ходили в Ботанический сад, который находился прямо против дома. Ботаническим садом это сказочное место никто не называл, говорили – Ботаника. Там Глеб с бабушкой собирали букеты кленовых листьев, ярко-жёлтых и ярко-красных, – они стояли по всей комнате в молочных бутылках. Собирали шиповник, из которого бабушка заваривала чай. Сам по себе шиповник не слишком увлекателен, с чем-то таким она его смешивала, что делало вкус чая богаче. Но главный интерес чая состоял, конечно же, в том, что шиповник был собран своими руками. Это была открытая часть Ботаники, где позволялось собирать всё что угодно. Сад спускался с холма террасами, и на одной из террас водились белки».
Из этой же не явной безмятежной киевской экспозиции появляются первые подголоски; это темы близких – мамы, бабушки, отца, деда. Все они красивы, традиционны, но по рисунку намеренно скромны, все они будто исполняются на левой педали, иным звуком, создавая стереофонию. Их задача обрамить тему Глеба и защитить её от одиночества.
В конце экспозиции кларизм фактуры нарушается романтическими внедрениями тем Анны Лебедь, первой женщины Глеба, и Егора, сына второй жены Глебова отца. Если мотив Анны порывист, летящ и обрывается безнадёжно незаконченным, то колючий, диссонирующий образ Егора рождает скрипучий диссонанс и явно имеет в себе конфликтный потенциал. Ясно, что это лейтмотив, а не случайный тембровый сгусток, и мы его ещё найдём в общей партитуре. (Так оно и происходит. Егор становится бандитом. И гибнет на Майдане от выстрела в спину; до этого он парадоксальным образом спасает Глеба от расправы националистов.)
В разработке Водолазкин отправляет своего героя в Ленинград. Стоит обратить внимание на то, как автор вбирает натуру. Он обходится без привычных, виньеточных восторгов от уникального устройства единственного в России города с европейской топографической сутью. Питер Глеба Яновского раскрывается в «Брисбене» через точки его бытования. И это опять из-за желания не заглушить, случайно не преодолеть, не растворить главный мотив. Перед великим городом человек фатально мал, а гуманистическая задача автора в этом романе совсем иная. Поэтому образ Глеба разрабатывается сначала через его дни в комнате в университетской общаге, потом через пребывание в квартире на Большом проспекте, где герою и его будущей супруге немке Катарине разрешили пожить уехавшие в заграничную командировку учёные, и завершается в блочном доме на Ржевке, далеко не самой благополучной питерской окраине. Здесь вокруг Глеба много разных мелодий, коротких и длинных, сама его тема подвержена большой мотивной работе, благодаря чему его личность усложняется, он ищет дорогу к себе настоящему, к себе, проявленному, как плёнка в старом фотоаппарате, к себе цельному и знающему точно, зачем жить.
По-новому, в другом ладу написана партия Катарины, жены Глеба, быстро переименованной героем в Катерину. Это тема со своим устройством, тема иная, тема, способная бороться за первенство с темой Глеба, но в итоге гармонично с ней сливающаяся, становящаяся вторым голосом, превращающаяся в её отражение.
Смысловая и сюжетная реприза соответствует музыкальным канонам больше всего. Глеб возвращается и в Киев, и в Петербург, ищет дома, где он жил, в Петербурге селится в элитной квартире, в здании, где когда-то находилась его общага, начинает заботиться о дочери свой первой любви (новое нежное флейтовое соло), сталкивается на Майдане с Егором, приёмным сыном своего бати, теряет почти все свои охранительные подголоски (бабушка, мама, отец, дед исчезают, тают, остаются памятью, эхом звука). В конце романа, после трагической смерти Веры, дочери Анны Лебедь, начинается длинное диминуэндо, заканчивающееся в верхних регистрах, где самый диссонирующий обертон способен консонировать с глухим басом. (До контроктавы и ре-бемоль второй октавы.)
Конечно, в романе много и другого, не музыкального, – сложных ходов, психологических парадигм, столкновений, боли. Жизнь не выхолощена из него (в романе есть довольно жёсткие, не лишённые натурализма сцены), а преобразована рукой большого мастера слова в светлую симфонию, где даже скорбь утраты и тягость неизлечимой болезни не разрушают, а возвышают.
Абсолютный слух и почти уже пресловутое, но от этого не менее важное величие замысла позволили Евгению Водолазкину в наше литературно сложное, ещё не пережившее свои художественные оплошности время создать роман, исполненный такого белого света и белого цвета, в котором подспудно сосредоточены все другие цвета и оттенки.
Максим Замшев