Христианская церковь в современной Европе
В последние годы политики стран Евросоюза всё чаще вспоминают о «христианских корнях» Европы. Либеральные ценности, определявшие европейскую идентичность в годы холодной войны, оказались настолько универсальны, что даже ислам в Европе использует их для реализации своих собственных ценностей, противоположных либерализму.
Кроме того, Европа устала от непрерывного расширения, осознала минусы своей «безграничности» и решила установить её пределы.
Да, внешнеполитически Европа вспоминает о своих «христианских корнях», однако внутриполитически она старается с ними расстаться. По крайней мере именно такое ощущение возникает, когда видишь, как расправляются со своими христианскими церквями СМИ так называемого европейского ядра. Особенно отличились немцы: если следовать сообщениям последних месяцев, может возникнуть впечатление, что «христианским корням», по крайней мере в Германии, давно уже нечего питать – на месте некогда могучего, зеленеющего дерева остался пень, да и тот – гнилой. «Моральная летаргия церкви», «Несостоятельность церкви», «Что станет с церковью?» – такие заголовки определяли сообщения немецких СМИ. Казалось, что общественность в последнее время только и делает, что отворачивается от Церкви, а число верующих, покидающих её лоно, всё растёт.
Однако на самом деле это не совсем так.
Общественная жизнь современной Германии всё-таки немыслима без двух её христианских церквей – католической и протестантской.
Верно, что в Германии, как и в ряде других стран «старой Европы», всё меньше активных («воцерковленных») христиан, а ислам всё сильнее. Верно и то, что новые мечети иной раз красивее новых церквей. После второго Ватиканского собора обязательных правил для строительства католических церквей нет. Архитектор может самовыражаться в пределах отпущенных ему средств и в рамках политкорректности – церковное здание не должно оскорблять чувства верующих других конфессий. Поэтому современные церкви в Германии похожи иной раз на бункеры, а то и просто на ящики. Душа в них не радуется, а вроде как исполняет обязанность. Да и такие церкви закрываются, а вот новых мечетей всё больше и больше.
Это определено не в последнюю очередь демографической ситуацией: снижение рождаемости ударило именно по тому социальному слою немцев, который традиционно считался активной опорой Церкви. В крепких, многодетных семьях среднего сословия в небольших немецких городах и деревнях вырастали дети, убеждённые, что семью можно основать, лишь достигнув стабильного имущественного положения. Поскольку же современный капитализм предпочитает индивидуализировать любой наёмный труд, в том числе и высококвалифицированный, молодые люди вместо постоянных рабочих мест получают лишь временные контракты, не дающие ни крепких социальных связей, ни профессиональной перспективы, ни долгосрочной стабильности. Поэтому дети «среднего сословия», вступившие в зрелую жизнь в начале 90-х, по большей части остались бездетными или же ограничились одним ребёнком. Население пополнялось либо за счёт мусульманской иммиграции, либо за счёт того имущественного слоя, который стыдливо называют «прекариатом», чтобы не признавать, что за последние двадцать лет в былом «государстве социального благосостояния» возник мощный, самовоспроизводящийся слой маргиналов.
Воцерковленных христиан среди них очень мало, их отношение к Церкви чисто потребительское: бесплатная одежда из католической «харитас», бесплатная мебель из протестантской «диаконии». В панельных, «спальных» районах крупных городов, где у телевизоров, игровых компьютеров и пивных стоек прочно осел «нижний слой», активная жизнь Церкви практически не чувствуется: сюда доходит лишь её благотворительность, которую воспринимают как само собой разумеющееся.
Молодые немцы, которые, если верить немецким СМИ, всё чаще принимают ислам, более того, становятся сторонниками радикальных исламистов, как правило, выросли в проблематичных районах крупных городов. Они не отвернулись от христианской церкви – они просто не знали её.
Однако в благополучных городках католического юга, в Баварии, в Рейнландии, в деревнях протестантского севера повседневная жизнь по-прежнему группируется по большей части вокруг местных церковных общин. Здесь верующие не только справляют религиозные обряды, но и организуют досуг: работают группы для малышей и отряды христианских скаутов для детей постарше, собирается взрослый хор, группируются местные добровольные организации вроде помощи пожарной охране, организуются путешествия. Принадлежность к местной церковной общине сплачивает людей, с одной стороны, связывая их с мировым христианством, с другой – формируя чувство малой родины и ценности, не зависимые от меняющейся политической конъюнктуры.
Первые, кто выигрывает от интеграции в прочную систему социальных взаимосвязей, обеспечиваемых церковной общиной, – дети. В условиях, когда бесплатный детский досуг уже не организуется государством, а отдан на откуп коммунальным властям, экономящим где только можно, когда «социальные проекты» финансируются из остаточных средств и закрываются, несмотря на их успешность и необходимость, социальная работа Церкви заполняет важную нишу. Несмотря на то, что и церкви охвачены экономией средств, они стараются организовать досуг хотя бы для детей.
И в то же время именно из-за детей немецкие СМИ ополчились на свою христианскую церковь. Почти год пресса и телевидение Германии с неиссякающим интересом, почти со сладострастием, муссируют тему педофильного засилья в церковных стенах. Интенсивность обсуждения привела к тому, что общественность начала воспринимать христианскую церковь преимущественно через призму «насилий и злоупотреблений».
В первую очередь медийная атака была направлена против католической церкви: по убеждению журналистов, выросших в современном, сексуализированном обществе, целибат (обет безбрачия католических священников) ведёт к сексуальным извращениям, превращает-де этих священников в тикающие бомбы. Вторая причина, почему критики ополчились именно на католиков: монашеские ордена католической церкви имеют давнюю традицию работы с детьми. Они содержат детские дома, школы, колледжи. Уровень преподавания, как правило, высокий. Получить образование у иезуитов считается престижным. Протестантская церковь таких традиций не имеет.
Скандал, давший повод медийной кампании последних месяцев, начался с того, что в начале этого года директор иезуитского колледжа в Берлине сообщил о случаях насилия над учениками в 70-е годы и в газетном интервью упрекнул Церковь в «гомофобии» и в том, что она «отстаёт от современности в вопросах секса». В том же месяце римский папа официально осудил священников, растлевающих детей. После этого одна за другой посыпались отставки директоров католических учебных заведений, а Церковь занялась чисткой своих рядов и подчеркнула свою готовность сотрудничать с прокуратурой для расследования всех случаев насилия.
К этому времени к сексуальным вопросам добавился и другой: оказывается, в 60-е годы детей в некоторых католических приютах наказывали действием, иначе говоря, пороли. В те годы телесные наказания ещё не были запрещены – однако сейчас об этом мало кто помнит. Число жертв насилия таким образом сразу возросло – за счёт выпоротых. На телеэкранах начали появляться печальные пожилые люди сиротского вида, рассказывающие, как католические приюты исковеркали их жизнь. Политики подхватили злободневную тему – от Церкви стали требовать «финансовых компенсаций» для жертв, пострадавших от злых пастырей.
Протестанты сокрушались, что тяготеющие над католической церковью Германии обвинения влияют и на их репутацию.
С одной стороны, педофилия может встретиться везде, где взрослые работают с детьми, – и церковные детские дома и школы затронуты этим грехом, по-видимому, не больше, чем светские: педофилы стремятся работать там, где они могут реализовать свои склонности. Однако Церковь несёт особую моральную нагрузку – поэтому спрос с неё строже. В середине июля Ватикан ужесточил собственное церковное право по отношению к насильникам: срок давности за их преступления увеличен с десяти до двадцати лет, кроме того, римский папа будет лишать их священнического сана, не дожидаясь решений светского суда об их виновности.
Практически все случаи насилия, ставшие ныне достоянием гласности, произошли давно – где-то между 60-ми и началом 80-х годов. Люди, пострадавшие в детском возрасте, стоят на рубеже между зрелостью и старостью. Свои обиды они выплеснули лишь теперь. СМИ использовали для атак на Церковь.
В гражданском праве наказание индивидуально: сколько бы педофилов ни разоблачала и ни наказывала юстиция в детских садах, интернатах, детских домах – никому не придёт в голову ставить под вопрос всю систему детских учебных и внешкольных учреждений и подозревать каждого воспитателя. За преступления же нерадивых пастырей немецкие СМИ попытались сделать ответственной христианскую церковь как систему, по крайней мере в пределах Германии.
В Германии с её «особым историческим прошлым» (под этим подразумевают годы гитлеризма) с конца 60-х годов сложился и действует слой леволиберальных интеллектуалов, использующих это «прошлое» как пугало для обоснования собственных свободных воззрений на вопросы сексуальной морали, да и не только их. Поскольку этот интеллектуальный слой не исчерпывается сексологами и психологами, а включает в себя преподавателей, учителей, политиков и журналистов, понятен и жёсткий тон направленных публикаций в прессе. В своё время Церковь выступала против сексуальной свободы – теперь же новая информация дала критикам повод ущемить её именно на этих путях, обвиняя в лицемерии, разврате и насилии.
Тема хорошо улеглась в рамки «политкорректности», которая в секулярной Германии сильнее христианских заповедей. Даже в ХДС, в христианско-демократической партии, существует «рабочий круг гомосексуалистов и лесбиянок». В околоцерковных политических кругах, да и внутри самой Церкви тема была использована недовольными и «модернизаторами», призывающими «приблизить церковь к современности», то есть открыть её для нетрадиционных ориентаций.
Между тем паства молчит. Медийная атака на Церковь на какое-то время погребла под собой всё хорошее, что делается в церковных общинах на местах. Восприятие Церкви в светском обществе на какой-то период было определено потоком вылитого на неё негатива. Однако против этого потока почти никто не шёл, слов в защиту Церкви было сказано немного. В беседе с вашим корреспондентом священники и рядовые прихожане поясняли, что им незачем ни возражать, ни оправдываться: работу своей общины они знают и главное для них – верить, жить и делать добро, а не бороться против СМИ.
О своих «христианских корнях» современная Европа вспоминает прежде всего во внешней политике, когда размышляет о том, кого можно принять в ЕС, а кого – лучше бы не надо. Однако в глобализирующемся мире можно потеряться и в собственных странах – среди исламских общин, агрессивных сект, прогрессивных атеистов и безродной масскультуры.