Когда писатель «выстреливает» успешной книгой, всегда страшновато – а ну как следующая окажется похуже да пожиже? По счастью, с дилогией Александра Проханова этого не произошло. «День» не стал просто продолжением нашумевшего «ЦДЛ», и вся дилогия – вовсе не сухое, хронологически выверенное описание событий, случившихся в августе 1991-го и октябре 1993-го. Да, это романы о нас тогдашних и о нашей стране – тогдашней. Но и «ЦДЛ», и «День» – это ещё и о России сегодняшней, и о нас сегодняшних. Настоящее произрастает из прошлого, и мы оглядываемся хотя бы иногда туда, в 1991-й да в 1993-й, оцениваем людей и факты, а значит, пропускаем эту часть нашей истории через свои знания и наработанный за эти два десятилетия опыт. А то, что опыт этот у нас уже есть, подтверждает и последний по времени роман Проханова – «Леонид». Вот это точно – о наших днях.
Автор этих строк далеко не во всём и не всегда соглашается с Александром Прохановым. Но когда некоторые оппоненты называют этого по-настоящему большого писателя то «певцом войны», то «проповедником тоталитаризма» или награждают Александра Андреевича ещё какими-то хлёсткими эпитетами, задаёшься вопросом: неужели человека стоит обвинять в том, что он не может равнодушно наблюдать, как горит его дом, как в пепел обращается всё, что ему дорого?
Да, возможно, для исторической науки романы «День» и «ЦДЛ» – не слишком достоверный источник, но они всё равно – о нашей истории и о нас в этой истории. И название выбрано удачное: у Проханова, как у Джойса, время имеет обыкновение спрессовываться и миг может тянуться вечность. А если это исторический миг и роман – не о любовных переживаниях героев, а о том, как, выражаясь словами самого Проханова, «давали кромешный русский бал», такая книга тем более исторична – в высоком смысле этого понятия.
О чём же всё-таки роман «День», название которого напоминает о разгромленной прохановской газете? Сюжет пересказывать не станем, кто убийца дворецкого – вы не узнаете. Но пунктирно: эта книга об октябре 1993 года. Ну, всё правильно: первый роман рассказывал о ГКЧП, значит, во втором сам бог велел рассказывать о расстреле Белого дома. Но это только внешняя сюжетная канва. Может, тогда главное тут – встречи и размышления героя, Куравлёва, под которым мы без труда угадываем самого Проханова? Возможно. Или о Смуте, пришедшей в Россию давным-давно, задолго до 1991-го и тем более 1993 года? Смута продолжалась весь двадцатый век и перекинулась на век двадцать первый, и, увы, мы и сегодня живём в смутные времена. Кто-то этого не замечает, кто-то – привык.
А может, эта книга – о выборе, перед которым рано или поздно оказывается каждый из нас в переломные моменты жизни?
– Да, это – о выборе, о нравственном выборе, – согласился Александр Проханов в разговоре с автором этих строк. – Люди, находившиеся внутри описываемых событий, и мой герой, и я, должны были выбирать. Я хотел написать о том, что видел сам, ведь задача писателя – не дать историческим фактам исчезнуть. Тем более если речь идёт о том, что связано с переломом русского времени. Моя дилогия – о том, как ломалась одна эра и мучительно пыталась народиться другая. Я не описывал, как именно нарождалась эта другая эра, но сам перелом и хруст костей в романе можно увидеть и услышать – это хруст времени, хруст эпохи, хруст истории. Вы сказали, что по этим книгам нельзя изучать историю, но это в первую очередь исторические романы.
Сам писатель видит внутри «Дня» несколько слоёв.
– Первое – это роль художника, оказавшегося на переломе времени, живущего в период исторических сломов, – говорит Проханов. – Мне важно было показать, бежит он от этого или идёт к этому, а может, прячется, уходит в спасительное забытьё запоя и самоустраняется. Мой герой – художник, идущий вместе с этой трагической историей. Ещё вчера он принадлежал единой культуре, но вдруг обнаруживает, что эта культура уже распалась. Для меня это именно история распада, истребления русской культуры и история развития другой доминанты. И это, конечно, этическая проблема выбора. Пойдёт ли мой герой в услужение победителям, как пошли очень многие, отойдёт ли в сторонку или окажется на баррикадах? Для меня были очень важны ответы на эти вопросы.
Наверняка у многих читателей романа возникнет впечатление, что Проханов рассказывает о бесах, во времена Достоевского только нарождавшихся, бывших в эмбриональном состоянии, но потом подкормившихся, набравших силу и вылезших в нашу жизнь.
– Возможно, так оно и есть, и это действительно бесы, – отвечает на этот вопрос Александр Андреевич. – Но я не ставил себе задачу «воспроизвести» Достоевского, просто вся эта бесовщина очень характерна для русской истории, и, скажем, в 1914 году у нас было то же самое.
В романе читатель увидит и исторических персонажей вроде Ельцина или Суркова, но личности эти нужны автору, чтобы вместе с читателем задуматься о тайных пружинах механизма разрушения СССР, а потом и России. Впрочем, Проханова трудно назвать апологетом теории заговоров, и, признавая роль личностей в тех или иных моментах истории, он всё-таки уверен: историю двигают не люди, ею движет сама История, заставляющая людей действовать так, а не иначе. Выходит, История и есть главный герой «Дня».
Роман «Леонид» на первый взгляд стоит особняком от дилогии. Но это тоже – о нашей истории, только совсем недавней. Сам Проханов называет это «историей путинизма». Тема для Александра Андреевича не новая, у него уже была книга размышлений о «четырёх Путиных» в разные периоды новейшей истории России. «Леонид» – продолжение этих размышлений.
– Я пишу о времени, когда ранний путинизм сменился путинизмом поздним, рассказываю об истории этих дней, о распределении самых разных сил, о феномене государства и власти, – говорит Проханов, которому всегда была интересна метафизика русской истории и русской государственности. – Основная метафора романа – птица русской истории, летящая по русскому времени с самых отдалённых от нас времён к будущему. Она вселяется и вьёт себе гнездо в каком-то воителе, вожде, правителе. Потом ей становится тесно в человеке и она уходит и ищет себе другого. Вот почему Ельцин не стал русским воителем, он остался в истории разрушителем, когда эта птица покинула его. Эта птица могла вселиться в Немцова, который был почти духовным сыном Ельцина. Она могла вселиться в Аксёненко, могучего тогда министра РЖД, или в тогдашнего премьер-министра Степашина. Но она выбрала незаметного в ту пору Путина, и вселилась в него – потому что он был ей угоден.
Наверняка кто-то увидит тут аналогию с гоголевской птицей-тройкой, неведомо куда мчащей Русь. Но «птица истории» Проханова куда мудрее и могущественнее: она, в отличие от диковатой птицы-тройки, знает дорогу, только не всем её указывает. Драма правителя, чувствующего, что птица русской истории покидает его, и стала стержнем нового романа Проханова.
– Путин остановился после своего первого периода у власти, после того, что он сделал в 2014 году, – объясняет Проханов. – Он мучается этим, рефлексирует, ему кажется, что он навсегда потерял свою птицу истории. Сейчас, после пятилетней остановки, мы ждём, когда начнётся следующее русское движение вместе с Путиным. Если же остановка затянется – капризная птица улетит к другому.
Если в «ЦДЛ» и «Дне» некоторые критики увидели в персонажах марионеток, которыми двигают искусные невидимые зарубежные кукловоды или карабасы-барабасы отечественного розлива, то в романе «Леонид» Проханов счастливо избежал акцента на «теорию заговора». Нет, он не отрицает, что за любым лидером могут стоять команды, контролируемые транснациональными компаниями либо мировыми разведками. Этой теме, кстати, посвящён прелюбопытнейший диалог героя с неким важным американцем. Но главное для Проханова – это лидер и судьба, или, скажем по-прохановски, «птица русской истории».
– Это метафизический процесс, историю творят не вожди и не массы, а сама История, она вселяется в вождя, который и творит эту историю, – уверен писатель.
Наверное, мы не ошибёмся, если скажем, что и дилогия «ЦДЛ» – «День», и роман «Леонид» – это не только и не столько о власти и тем более не просто очередной роман о закулисных интригах и прочих шалостях в «высших эшелонах». Эти книги прежде всего – размышления мудрого и многое повидавшего человека о том, что с нами происходит, куда мы движемся и что ждёт нас там, за затянутым грозовыми тучами горизонтом времени. И пусть кому-то эти размышления покажутся «слишком тревожными» и «излишне пессимистичными», а кто-то и вовсе углядит в них предсказание скорого Русского Апокалипсиса, но почему-то после прочтения романов Александра Проханова остаётся надежда, что всё у нас будет хорошо и птица русской истории не оставит нас. Может быть, в этом «оптимизме через пессимизм» и есть волшебная сила прохановского слова?
Григорий Саркисов