Мелочи жизни
Раньше была кошка, но через полторы недели после её появления ты начал задыхаться, ночью, когда гости уже ушли. В шесть утра мы вызвали «скорую». Кодовый замок опять не открывался, сердитая сонная девчонка позвонила из диспетчерской, и я побежала через ступеньки, накинув куртку на банный халат. Молодой доктор – скорее фельдшер – ткнул два раза фонендоскопом тебе в спину, сказал, что для жизни неопасно, а удушье списал на шампанское. Муська орала на кухне, царапаясь в закрытую дверь, а фельдшер пожал плечами, что, дескать, кошки – животные чистые и т.д. Наутро ты опять задыхался, мама запихнула отчаянно кусающуюся Муську в сумку, в другую руку схватила авоську с блюдцами, кормом и кюветкой, и кошка была водворена в квартиру родителей.
Когда ты немного отдышался, мы занялись уборкой, чтобы и духу кошачьего не было – воняло здорово. Предварительно я поплакала, а ты меня утешал, ну и чёрт с ним, с бронхитом, давай возьмём её назад, а я только мотала головой. Потом пришла врач из поликлиники, отчитала меня, что мужа не берегу, на что я ответила, что кошек много, а ты один, затем она всё-таки выдала, что Надька кого угодно вылечит, вы только слушайтесь Надьку, она сама болеет, а другому болеть не даст.
Неделю я поила тебя травками и закрывала-открывала форточки, а сейчас сижу и жду, когда же ты отработаешь свои положенные одиннадцать часов – итого четырнадцать, и опять я забыла вынуть из холодильника куриные окорочка! Зарплату тебе задерживают уже неделю, а когда выплатят, нам хватит на чёртову дюжину дней, ещё дней на пять моей пенсии по инвалидности, ещё надо уплатить за квартиру и снова просить деньги у родителей. Они, конечно, с радостью, но я-то думала, что, хотя бы когда-нибудь они дождутся спокойной старости, я раз в неделю буду мыть им полы, ты – покупать продукты на рынке, а в результате мама моет мне посуду и покупает творог, потому что больше полутора килограммов я нести не могу, а в гололёд вообще не выхожу на улицу. Ты давно наизнанку выворачиваешься, но что поделаешь, везде нужны менеджеры и кадровики, а инженеры не нужны, даже на производстве, не можешь же ты сам себя за уши поднять.
Молоко в чашке окончательно скефирилось (или спростоквашилось, кому как больше нравится), кошки нет, за окном друзы мостовой, именно друзы, а не гладкая поверхность, такая же щёточка на моих серёжках из зелёного граната – я их купила давно, когда ты работал грузчиком и мы жили богато. Лиственница стоит голая и некрасивая, как старый скелет, начинает темнеть. Если ночью посмотреть в окно – марсианский пейзаж, то ли от дождя, то ли от света из окон подъездов – другие окна погашены, все уже спят. Я давно выбилась из режима, читаю на кухне часов до двух ночи, вот и любуюсь на облезлые деревья и вымокший асфальт.
Книга лежит перед моим носом, заглавие – вниз головой, кажется, что буквы сейчас выскочат и составят новое слово, не имеющее никакого отношения к Блоку. А мне плевать, что интеллектуалы его ругают, буду читать стихи о Прекрасной Даме и представлять себе, что это я. Очень легко опуститься, если семь лет сидишь дома и единственное развлечение – поликлиника. Хорошо, буду печь пироги с яблоками и вязать джемпера с косичками, что мне действительно нравится, и перестану, наконец, умничать. Повторю небезызвестную бардиху: я нарожала бы детей, увы, человек предполагает, а Бог располагает, Он-то, наверное, и не захотел, чтобы у меня была хотя бы кошка. А сейчас я достану замёрзшие окорочка и разморожу их в СВЧ, чтобы ты вечером заметил, как вкусно я готовлю, вкуснее, чем твоя тёща. Только не болей, пожалуйста, Бог с ними, с деньгами, с друзьями, было бы здоровье, остальное будет, на себе испытала, а Муське очень нравится у родителей, она гуляет по раковине и кухонному столу, и за это безобразие её иногда дерут за уши, но обычно носят на руках и разрешают спать на чистой подушке. ′
16–17 октября 1997 г.
Осенний эскиз
Осень. Она наводит на разные мысли. Как это ни банально звучит, но осенью мы умираем вместе с природой, вернее, впадаем в спячку, чтобы проснуться весной, где-то уже в конце февраля. Видимо, сильно в нас животное начало, хотя над Дарвином сейчас смеются и эволюцию с происхождением человека от обезьяны отвергают. Не знаю, не знаю, может быть, здесь правы обе стороны: и эволюция, и Божественный промысл. Пусть об этом рассуждают биологи и священники.
А осень в этом году удивительно ясная, светлая, жёлто-красная. У некоторых клёнов листья сначала покраснели по краям, как обожжённые, воспалённые, а потом уже пожелтели в середине. Но сейчас почти всё облетело, и осеннее великолепие лежит под ногами.
Осенью оживляются поэты, особенно молодые. Завидуя «Болдинской осени», они пытаются создать что-нибудь нетленное, но часто съезжают на накатанную колею. Сейчас в большинстве случаев такая колея – Бродский. Образы, образы, часто необоснованные, из-за образов исчезает сама суть стиха. Большая эмоциональная нагруженность, но смысл уловить очень сложно. Конечно, литература для элиты тоже имеет право на существование, но как же мы, бедные читатели? А может быть, это просто «болезнь роста», ведь пришли же к логической поэзии такие переусложнённые в молодости Блок и Пастернак. Также велико влияние Серебряного века. Вполне возможно, что если бы у нас литература развивалась нормально, постепенно, и не насаждался бы соцреализм, отголоски Серебряного века мы бы пережили ещё в сороковые годы (разумеется, если бы не было войны, ведь война всё перечеркнула и потребовала совсем иного звучания). Но это уже не литература, а политика.
Вообще современная, авангардная поэзия больше действует на подсознание, чем на сознание. Ассоциативные образы, один цепляет за собой другой, в конце стихотворения забываешь о том, что было в начале. Возможно, это тупиковый путь, потому что речь человека, вторая сигнальная система – это сознание, человек мыслит определёнными понятиями, а не образами, образами же мыслят только глухонемые. Если в живописи допустима беспредметность, поскольку глаз воспринимает картинку, пусть это даже смешение цветовых пятен, передающих какое-то настроение, то в литературе, в поэзии воспринимается всё-таки мысль. Конечно, чем образнее она выражена, тем лучше, но мысль всё-таки должна быть. Знаю, что на меня обрушатся с руганью за эти рассуждения и даже знаю, кто именно обрушится, но моим критикам могу напомнить «Дыр бул щил», который ни к чему не привёл и существует как казус.
Удивительно скучны некоторые люди. Вроде бы и жизнь у них насыщенная, ездят по всему миру, набираются впечатлений и рассказывают о своих впечатлениях хорошо, и вроде бы сами неглупые, но настолько неэмоциональны их рассказы, что становится невообразимо тоскливо. А некоторые и говорят-то в основном о быте и повседневности, но такой душевный накал, что всем интересно. Вообще, излишнее спокойствие скучно.
Ничего, скоро придёт зима, и все противоречия скроются под снегом. А мы будем по-прежнему суетиться, ведь наша суета – это и есть жизнь. ′
А снег всё тает...
* * *
Вишня расцвела, как на подмостках,
Кажется, растает лёгкий снег.
На неодолимых перекрёстках
Продолжаем свой неровный бег.
Губ дрожанье, майские восходы.
Прихотлива, долгожданна лесть.
Тёплой сныти резаные всходы –
Хочется траву живую есть.
* * *
Снег тает на воротнике.
В перчатке боязно руке.
Повисну, будто в первый раз,
На локте согнутом сейчас.
Не так опасен гололёд.
Уходит ночь, уходит год.
Иллюминация, как дар:
Пылает лампочек пожар.
Ты дышишь легче ветерка,
Грудная клетка глубока.
Ночной простор, дорога вспять,
Как тяжело не замерзать.
* * *
Слезятся от усталости глаза,
Стоит туманом сигаретный смог,
Как видишь, отказали тормоза,
Угрюмо нависает потолок.
Так зябко и некстати залатать
Прогалины на свитере моём,
Зимы неосторожная печать –
Беспомощно и холодно вдвоём.
Рекламы волновая беготня
Впивается в широкие зрачки,
Мучения сегодняшнего дня
Перемололись, страшно далеки.
* * *
Когда ещё не отряхнул
Подъезд макушку снеговую,
Забился, спрятался, нырнул
Циклон весенний вкруговую.
Мне отвечают зеркала
Большими светлыми глазами.
Преграду мутного стекла
Мы распахнём в природу сами.
Провал расширенных зрачков
Лучи весенние вбирает.
Как хорошо, не надо слов!
А снег всё тает, тает, тает…
* * *
Спираль пространства – бытия
Не самой главной остаётся.
Душа по-прежнему найдётся,
К своей душе взываю я.
Но даже вслух не повторю
Слова заветные, простые.
Сомненья, звуком налитые,
Я расскажу календарю.
Прости, не надо болтовни,
Давай молчать, забудем споры,
Потушим свет, задёрнем шторы,
Едва останемся одни.
