По радио рассказывали о романе «Евгений Онегин». «Белинский назвал его энциклопедией российской жизни», — уверенно сообщил ведущий и застрекотал дальше. А я задумался.
Известное дело: поскольку «русскими» бывают «мафия» и «фашизм», всё прочее следует теперь называть «российским» — во избежание негативных ассоциаций. Но почему так случилось?
Вот наиболее аполитичная и безобидная версия, называется «Самовозрастание политкорректности». Было раньше в ходу слово «нерусский». Поскольку оно содержало пренебрежительный оттенок, его решили заменить «россиянином». «Россиянин» — это аналог «афроамериканца»: хороший, уважительный, рационально обоснованный термин. Вот только если наряду со словом «афроамериканец» по-прежнему употреблять слово «белый», фокус не сработает: «белых», напоминающих о том, что когда-то были и «чёрные», следует отменить. Соответственно у нас отменили «русских».
Отменить-то отменили, но осталась куча недоработок. Например, «русская литература». Что за зверь? Лучшие либеральные умы сошлись на том, что это всё, написанное на русском языке. Но тогда выходит, что Лонгфелло и Фолкнер — литература английская? Или вот, скажем, «Слово о полку Игореве». Читаем-то мы его, как правило, в переводе...
Открытие содержательного, неформального критерия национальной литературы — сродни мечтам о философском камне. Занятно, что при этом мы не спорим о том, что такое «национальная кухня» или «национальный костюм». Понятно без споров. Применительно к сегодняшнему моменту — это то, чего больше нет.
Есть одежда от китайского производителя, есть сосиски и холодильник. А национальной кухни и национального костюма нет.
Понятие национальной культурной принадлежности имеет какой-либо смысл, кроме музейно-этнографического, лишь до той поры, пока общество ориентировано на традицию. Например, во время войны Сталин переключился с интернациональной солидарности трудящихся на «братьев и сестёр», учредил орденские награды имени русских святых Александра Невского и Дмитрия Донского, открыл церкви. Двадцать лет спустя («культура движется взрывами», но запал горит медленно) это привело к появлению так называемого «деревенского» направления в литературе — последнего, которое можно было без оговорок назвать русским национальным. Смысл не в том, что эти произведения были написаны, а в том, что их появление стало событием. Сегодня подобная литература по-прежнему пишется и публикуется, но для общества её как бы нет. Запал прогорел в противоположную сторону.
Следуя этой логике, можно предположить, что ещё лет через десять—двадцать с русской литературой снова будет всё хорошо. Уже сегодня журнал «Знамя», считавшийся «ко-мильфо» в 90-е, превратился в хорошо структурированное посмешище, а «Наш современник», никогда не пользовавшийся соросовской поддержкой, вдвое опередил его по тиражу. Однако не всё так просто. Очень может статься, что через десять лет читать «Наш современник» станет некому.
Вот типичнейшая цитата «на тему», взятая наугад из первой подвернувшейся под руку газеты: «Главное, что может спасти Россию от демографической ямы, — грамотная политика в отношении мигрантов. При этом разработчики доклада считают, что идея правительства по возвращению в Россию соотечественников, проживающих за рубежом, неудачна. Гораздо экономнее для бюджета было бы облегчить условия жизни и работы для тех мигрантов, которые уже находятся в России».
Как видим, «разработчикам докладов» не нужна национальная литература, равно как и сама нация. Вместо нации должно быть «население». Вместо литературы — «издательский бизнес». Вместо истории — «гибкие технологические связи», а вместо государств — корпорации. Население ведь понятно что делает — обеспечивает рынки сбыта и потребления. А что делает нация? Непонятно. Издательский бизнес создаёт рабочие места в сфере услуг. А литература? В экономико-центричной модели мира для неё места нет.
Впрочем, один момент.
В экономико-центричной модели нашлось место для мирового кризиса. Технологическим решением проблемы таких кризисов являются переделы рынков, то есть мировые войны. А войны ведут нации. Совокупный потребитель войн не ведёт. Пока в глобальной экономике всё было относительно хорошо, нации как инструмент обособления и в конечном счёте раздора были ей не нужны. Теперь спрос на них может снова возникнуть. Вот только что-то не могу я представить себе войну, для которой мудрой мировой экономике понадобилась бы именно русская нация.
А нам самим она бы сейчас пригодилась. Не для войны (что нам и у кого забирать? со своим бы, как всегда, разобраться), а именно как «средство обособления».
Когда в 30-е годы прошлого века в Америке и Европе была Великая депрессия, СССР благодаря закрытости своей экономики и ориентированности на внутренний рынок переживал расцвет. Сегодня у внутреннего рынка России опять огромный потенциал: никакого собственного производства не осталось, знай себе развивай заново. То же самое и с культурой: нет телевидения (своего, а не «слицен-зированного»), нет реальной журналистики (про жизнь, а не про «гламур»), хорошей литературы тоже нет (вернее, она-то есть, да вся как-то мимо книжных полок). Какой уж тут кризис, прорва работы. Другое дело, что «разработчики докладов» опять «не сочтут такую идею удачной». Шутка ли сказать — снова «железный занавес»!.. А за что мы тогда боролись? А как у нас, кстати сказать, назывался фонд, наследовавший великому Соросу? «Открытое общество», вот так!
.Теперь, кстати, его лавры перешли к транснациональной нефтяной корпорации «Бритиш Петролеум» Именно она платит и заказывает музыку премии «Русский Букер». Скажи мне, кто твои спонсоры, — и я скажу, каковы твои перспективы.
Велика наша земля и обильна, а народу в ней нет. Так что, дорогие транснациональные корпорации, придите княжить и воло-дейте нами.