Какие значительные музыкальные произведения ораториального жанра были созданы нашими композиторами в последнее время? Думаю, даже профессионалы-критики, меломаны, завсегдатаи больших концертных залов затруднятся с ответом. Таких сочинений в сегодняшней беспрестанно и на все лады звучащей среде единицы. И всё же… Есть такие сочинения, такие композиторы, снова удивляющие подлунный мир – согласно формуле Георгия Свиридова – не прогрессом средств, а выражением души.
Минувшей зимой в Большом зале Московской консерватории высоко и торжественно прозвучала «Рождественская оратория». Её автор – епископ Венский и Австрийский ИЛАРИОН (Алфеев), монах, облачённый в высокий духовный сан, и композитор по профессии в миру. А летом в Зале церковных соборов храма Христа Спасителя при невероятном наплыве публики прошёл уникальный музыкально-драматический концерт, приуроченный к 90-летию расстрела императорской семьи. На нём также исполнялась музыка епископа Илариона, выступившего ещё и в качестве автора сценария действа и одного из чтецов.
Всё представляется необычным в судьбе этого молодого энциклопедиста, написавшего более двадцати книг по вопросам богословия и деяний и трудов отцов Церкви, его книги переведены на многие языки мира, и сам владыка свободно владеет десятью иностранными языками. В истории культуры совсем немного примеров, когда композитор носил духовный сан. На память приходят два имени – Антонио Вивальди и Ференц Лист.
– Владыка, вы получили профессиональное музыкальное образование, отслужили в Вооружённых силах и – встали на путь духовного служения. И вот через двадцать лет – возвращение к сочинительству. Как это случилось?
– Говорят, я раньше начал петь, чем говорить: у меня обнаружили абсолютный слух и отдали в музыкальную школу. Всё моё детство было посвящено музыкальным занятиям. Но в пятнадцать лет я решил, что посвящу жизнь служению Богу…
– У вас в роду были священники?
– Нет. Религиозное чувство вызревало во мне параллельно с моими занятиями музыкой. Я обучался в Московской специальной школе (класс композиции В.Б. Довганя) и в Московской консерватории (класс А.А. Николаева). После службы в армии понял, что не хочу возвращаться в консерваторию.
– Вам было неинтересно учиться, сочинять музыку?
– Главное было в том, что желание служить в Церкви вытесняло любовь к музыке. Я решил стать монахом. Монашество – это отречение от мира, а меня с миром ничто, кроме музыки, не связывало… Я совершил этот поступок, потому что хотел полностью уйти от мира. Такое настроение бывает у молодых людей, которые вступают на стезю церковного служения. Несколько лет я даже не слушал музыку, не ходил на концерты, то есть полностью выключился из музыкальной сферы.
– Сколько лет вам было тогда?
– Мне было двадцать лет, и до позапрошлого года я не предполагал, что вернусь к музыке. В моей жизни просто не оставалось времени для музыкальных занятий. Церковь возлагала на меня всё больше послушаний, и они становились всё сложнее, требовали полной отдачи. Однажды я, не удовлетворённый тем, что музыка, предназначенная для литургии, состоит из разрозненных эпизодов, решил сам написать Божественную литургию, которая бы совершалась на едином дыхании, все части которой были бы объединены одним настроением, и главное, чтобы музыка не отвлекала от молитвы. Я написал литургию буквально за десять дней. Писал урывками, в самолётах, аэропортах, часто делал наброски на клочках бумаги. И вот однажды пришла идея написать ораторию «Страсти по Матфею». Причём вся композиция сочинения сложилась в моей голове полностью и сразу.
– Я была на премьере в Москве и свидетельствую: «Страсти» имели большой успех у широких слушателей и получили положительные отзывы критики. И вы, вдохновлённый успехом, начали писать «Рождественскую ораторию»?
– Следом логично было бы сочинять Пасхальную ораторию. Но всё случилось не по плану. И опять неожиданно для меня. Однажды по церковным делам я был в Лондоне, этот город связан для меня со многими воспоминаниями, и приятными, и неприятными… Как-то вечером я вышел на набережную Темзы прогуляться и… вдруг услышал внутри себя хор «Слава в вышних Богу…», который стал смысловым центром оратории, он звучит дважды – вначале и в финале. Я тут же вернулся в гостиницу, чтобы записать на бумаге. Потом написал ещё и фугу, которая существует пока самостоятельно и в ораторию не вошла. Больше никаких идей ко мне не приходило. Моя голова была пуста. Другие части я писал постепенно. Так, например, пассакалья была написана в самолёте Аэрофлота «Дмитрий Шостакович». Это название меня удивило и вдохновило. Арию «Ныне отпущаеши» я начал писать в Швейцарии, где в одном из университетов я читаю лекции.
– А во время занятий на композиторском факультете вдохновение посещало вас так же неожиданно?
– В те годы, когда я учился у Владимира Борисовича Довганя, сочинение музыки мне давалось с трудом. Я по многу месяцев ничего не приносил учителю. Но теперь, когда столь неожиданно вернулся к сочинению музыки, обнаружил, что ничего не забыл, ни один урок моих преподавателей не исчез из памяти, и я сейчас не испытываю «технических затруднений». Для экономии времени – его хронически не хватает – не пишу клавир, а потом партитуру, сразу сажусь за партитуру.
– Удивительно, что вы начали не с отдельных пьес, а с грандиозных по содержанию и форме хоровых действ (от ветхозаветных до новозаветных текстов), расширив рамки обиходных богослужений и приблизив духовную музыку к пониманию современников, не обязательно воцерковлённых. Как вам это удаётся?
– Значит, что-то в моей душе копилось в эти годы, я не писал музыку, но я жил, служил в церкви, проживал и другой творческий опыт, а творчество ведь взаимосвязано. Так я начал писать книги, выстроить книгу мне помогало знание композиции, которая строится по схожим правилам. Но главное – мне нужно пространство, чтобы моя мысль свободно и постепенно развёртывалась. Я хочу, чтобы человек не просто на несколько минут включился в музыку и потом быстро выключился и побежал по своим делам, но чтобы он пережил глубокое чувство, изменяющее что-то в привычном течении жизни, чтобы душа его откликнулась и что-то ней изменилось…
– Но как, владыка, приучить к такой музыке, как донести её до людей?
– Думаю, что нужно писать музыку, доступную людям. Часто композиторы замыкаются в своём узком кружке, в формальных поисках. Особенно это заметно на исходе ХХ века, когда произошло радикальное расхождение между серьёзной музыкой и популярной. Вот ведь раньше композиторы такие, как Пётр Ильич Чайковский, писали и лёгкую музыку, но она была профессиональной, хотя и популярной. Сейчас серьёзная музыка ушла, скажем так, в формализм, стала непонятной и неинтересной, этим сейчас же воспользовались создатели дешёвки и попсы. Мне кажется, чтобы музыка для широких слоёв слушателей никогда не превращалась в дешёвку, в ней должны быть мелодия, гармония и красота.
Судя по восторженному приёму, который встречают сочинения епископа Илариона в концертных залах, у слушателей наших не иссякла потребность в духовном приобщении к возвышающей музыке.
И поневоле вспоминаются слова молодого Николая Гоголя, который в далёком 1831 году написал: «Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?»
Беседу вела