Поздравляем нашего постоянного автора Изяслава Котлярова с 70-летним юбилеем! Желаем доброго здоровья, вдохновения, новых книг и свершений!
Изяслав КОТЛЯРОВ
***
Ветка тенью вдруг перекрестила
даже не крещёного меня.
Будто бы узнала и простила
в честь начала солнечного дня.
Кончилась кленовая аллея,
взглядом вдаль мне дали не найти.
Я стою, уже идти не смея,
я стою, совсем забыв идти.
Здесь, где столько щебета и звона
для меня (иль всё-таки для всех?)
принял я крещение от клёна –
и теперь крещёный человек.
Стал ещё спокойнее и тише.
Остальное – мыслям лишь скажу.
Ухожу всё выше я и выше,
если даже вдаль я ухожу.
***
Вот снова шорох словно позовёт –
и снова, словно памятью услышу,
как дождь идёт, простукивая крышу,
и как скворец под ней гнездечко вьёт.
Как вздрагивает листьями ольха
за сетчатой, прозрачною оградой…
И жизнь мне вновь покажется наградой,
хотя и не заслуженной пока.
А в памяти то плещется река
за омута глубоким поворотом
с так медленно плывущим небосводом,
что вижу в нём не годы, а века.
Вдруг плотогонов слышу перекрик,
вдруг за дворцом (он был здесь рядом где-то)
рессорным скрипом панская карета
почудится и впрямь в какой-то миг.
А память так беспечно повело,
что вижу я, как друг за другом просто
умершие с недальнего погоста
устало возвращаются в село…
***
Мать – привиденьем, призраком – отец
вдруг и ко мне явились, наконец.
Я их не ожидал, но так похожи
стоят, переступив порог, в прихожей.
Я точно помню: двери замыкал,
но вот стоят. «Сынок, не ожидал?» –
вдруг мать обычным голосом спросила.
В ней та же озабоченная сила.
Отец сказал: «Глазами не солжёшь!»
И пошутил: «Просторней нас живёшь…»
«Ну что ты, Гриша, – испугалась мама, –
так это же квартира, а не яма,
которая для нам ненужных тел,
а души там, где ангел повелел…
Мы только посмотреть. Не беспокойся…»
Отец сказал по-своему: «Не бойся…
Живи, чтоб там потом не пожалел
о том, что здесь оставил много дел…»
И матери: «Ну, хватит, посмотрели –
теперь пошли, вернее, полетели…»
Мне так хотелось рассмотреть его,
но в коридоре – я и никого…
***
Господи, не быть, не знать, не слышать
и уже в себе не сознавать
ни земного, ни того, что свыше…
Да, не отзываться и не звать.
Ни меня, ни я, ни сам, ни кто-то…
Вдруг совсем исчезнуть здесь, везде.
Без меня сиянье небосвода,
без меня мерцание в звезде.
Без меня тропе по лугу виться
к той же самой без меня реке,
без меня взлетит и вскрикнет птица,
как сейчас кричит невдалеке.
Без меня любимая заплачет
или улыбнётся о своём.
Без меня осенний сумрак спрячет
бывший и моим когда-то дом.
Без меня и снег, и сушь, и хляби,
и сады всё так же зацветут…
Без меня (надеяться ль хотя бы?)
где-нибудь стихи мои прочтут.
***
Там, где сумраком даже светало,
где в реке тяжелела вода,
кто-то снова промолвил устало:
«Знайте, время моё не настало,
а для вас ваше время – всегда…»
Никого… Только тень промелькнула.
Книга… Свиток… И в змеях потир…
Но движеньем далёкого гула
высь мне эхо иль эхом вернула,
непонятное что-то спросив.
«Неужели не знаете? Знайте…» –
ветром в поле слова унесло.
Не гадаю, и вы не гадайте.
Просто, если не знаете, знайте:
чьё-то время ещё не пришло.
Полумрак с облаками тумана,
с облаками на мокрой земле.
Это были слова Иоанна, –
догадался, и небом поляна
показалась в преоблачной мгле.
…Я давно заслонился годами,
от поляны, где небо текло.
Но теперь я живу со словами:
«Знайте: время моё не пришло».
***
Просто шорох, но слышу печаль,
просто шелест, но слышу разлуку.
Плеск услышу, – всей жизни мне жаль…
Тишина, недоступная звуку.
Не скажу вам, что значит она,
для меня тишина…
Слышу свет, слышу холод и мрак,
слышу то, что озябло, промокло,
то, чего не расслышать никак,
даже то, что навеки умолкло.
Слышу голос неведомо чей:
«Ты идёшь по могиле моей…»
Просто кустик и просто песок –
ни креста, ни могильной оградки.
Может, был здесь когда бугорок,
а теперь – огородные грядки.
«Ну, чего ты?! Ступай же, ступай.
Просто знай, просто знай, просто знай…»
Но смотрю, как прощенья молю.
Слух уже ко всему привыкает…
«Вспомни душу хотя бы мою», –
высоко синева окликает.
Я теряю обычный свой слух,
я уже для обычного – глух.
***
Воздух… Вот он касается рук
и в глазах просиял синевою…
Так податлив, бесплотен – и вдруг
держит небо над грешной землёю.
Не мешая деревьям, кустам,
и домам, и столбам при дороге…
Вездесущий – и здесь он, и там, –
как при нём не подумать о Боге?
Вновь сиянием взгляду плеснул,
вот померк, тишину обнажая,
вот он выдохнул, вот он вдохнул
вечной тайною ада и рая.
Неужели он всюду – един, –
здесь и там, я не знаю, но где-то?..
Так доступен и необходим, –
весь из тьмы, а теперь вот из света.
И пока он светился и гас,
я подумал: он жизнью даётся…
Отними этот воздух у глаз –
и ослепну… Душа задохнётся.
***
Каких-то шорохов мельканья,
вдруг бликов россыпь мельтешит…
И слышу музыку молчанья,
хотя и музыка молчит.
Какие ласковые звуки
сошлись и снова разошлись –
где улочки и переулки
хранят предутреннюю тишь.
Патриархальные ступени,
патриархальнейший уют…
Я слышу, слышу это пенье,
как будто ангелы поют.
А я опять молчаньем встречен.
Всё тот же сумрак, тот же свет…
В пределах жизни – каждый вечен,
в пределах Богом данных лет.
Но к встрече или же к прощанью
такое пенье поутру?
Наверно, к этому звучанью
я слов своих не подберу…
***
А запомнят лишь то, что забудут,
что пока не успели забыть,
да и сами надолго ли будут?
Никому здесь навечно не быть.
В поколеньях аукаться словом?
Ишь, чего захотел от людей –
стать им откликом, просьбою, зовом
безо всяких идейных идей.
Просто шёпотом: «Все мы оттуда…»
Просто выкриком: «Все мы туда…»
Посмотрите: какое вам чудо –
лес, поляна, речная вода…
Посмотрите, как тень от берёзы
ловит сетью и вас, и траву…
Откликайтесь мне даже сквозь слёзы:
«Я смотрю, я дышу, я живу…»
Может, всё ещё всё-таки вечно
луг дыханье своё отдаёт
и всё так же задумчиво речка
меж землёю и небом течёт?..
***
Смирился я с несбыточным давно,
и сам уже от этого старею…
А гений бы сказал: «Не суждено…»
И всё-таки добавил: «Но сумею…»
Он все б свои сомненья запретил,
в реальность нереального поверив,
и всё-таки б нашёл свои пути,
которые всегда – поверх барьеров.
Он бы слова по воздуху писал,
по воздуху писал бы он словами,
чтоб увидали все, кто запрещал,
как те слова становятся стихами.
Они сквозь небо землю обретут, –
и что им наши жалкие преграды,
когда их обязательно прочтут
иных веков рассветы и закаты…
***
Даже мыслям уже светло
быть с тобою…
Вот и солнце твоё взошло
надо мною.
Вот и ветер – он тоже твой, –
дал прохладу…
Для тебя шелестеть листвой –
счастье саду.
И прозрачна, чиста, легка,
сдвинув дали,
выплывает к тебе река, –
не твоя ли?
Твой дымок улететь готов
из избушки.
Твой искрящийся свет цветов
на опушке.
Разметались твои поля, –
мир твой светел…
Всё твоё, только ты – моя
с миром этим.
***
Пульсирует над нами звёздный свет, –
я пульсом ощущаю звёздный трепет.
И ничего естественнее нет,
чем в небе рассыпающийся щебет.
Ах, ладно, улетели – ну и пусть, –
вот-вот над полем эхо отзовётся.
Иду туда, где мой сердечный пульс
под звёздами иль прямо в звёздах бьётся.
За взглядом поднимаюсь в небеса,
за взглядом или всё-таки по взгляду?
Вот подо мною кронами леса,
вот и реки преодолел преграду.
Легко над ней по воздуху прошёл,
теперь над лугом я иду, над полем…
В пунктирном блеске истину прочёл
о том, что каждый – жить собою волен.
В житейской доброте, в житейском зле?
О, Господи, и впрямь решаем сами:
влачиться ли нам духом по земле
иль всё-таки парить под небесами.