Недавно открывшаяся после реставрации Марфо-Мариинская обитель – гордость московских властей и реставраторов. Проведённая работа вызвала массу положительных откликов специалистов и уже по традиции массу критики со стороны «любителей московской старины». Не имея достойных аргументов, критики переходят к откровенной лжи.
Архитектура и внутреннее убранство Покровского собора Марфо-Мариинской обители в начале XX века вызвали в среде московских знатоков и ценителей искусства довольно бурную дискуссию. И внешний облик, и тем более внутреннее убранство, росписи были нетрадиционны для православного храма.
Архитектор Алексей Щусев в качестве образца выбрал не московскую традицию и не классику, а стиль допетровских церквей Новгорода и Пскова. Причём он не стал буквально копировать облик старинных церквей, а создал именно образ. Внешние резные каменные украшения храма, выполненные известным скульптором Сергеем Конёнковым, расположены хаотично. Как будто храм частично разрушался, а потом его древние части использовали при строительстве нового. Ещё большую уникальность храму придаёт роспись. Художник Михаил Нестеров, к тому моменту как он принялся за роспись главного храма Марфо-Мариинской обители, уже заявил о себе как о живописце с весьма оригинальной манерой, не похожей ни на что ранее виденное. Его картина «Видение отроку Варфоломею» стала сенсацией 18-й Передвижной выставки в Москве. Передвижники гордились тем, что их полотна отражают жизнь такой, как она есть, – с бедняками, разбитыми дорогами, тяжким трудом простых людей. Нестеров же писал какую-то новую реальность – в его полотнах как будто оживал внутренний мир человека, мир видений, грёз. Молодой художник из Уфы стал автором совершенно уникальной живописной манеры, его пейзаж позже назовут «нестеровским». Спутать его ни с чем нельзя – тонкие, как будто бесплотные берёзки, неброская природа и такие же фигуры на её фоне – напоминающие иконные образы.
Михаил Нестеров был хорошим знакомым великой княгини Елизаветы Фёдоровны, основательницы и настоятельницы Марфо-Мариинской обители. Это он посоветовал пригласить в качестве архитектора Алексея Щусева. И он же признавался, что даже Щусев не одобрял нетрадиционных росписей храма. Картина «Путь ко Христу», написанная на свободный сюжет, где фигуры представлены на фоне реального северного русского пейзажа, – явление уникальное для русского церковного искусства.
То есть задумка Нестерова вызывала сомнения даже у знакомых специалистов, но Михаила Васильевича поддержала сама великая княгиня, он с радостью рассказывал, что «она не пожелала насиловать мою художественную природу, дав мне полную свободу действий».
Примечательна была реакция критиков, посетивших храм после открытия. Люди выходили с восторженными лицами и могли сказать только одно: это прекрасно!
У наших предков хватило смелости, ума и такта признать, что нетрадиционные архитектура и росписи храма не только имеют право на существование, но способны привлечь массу поклонников и подражателей. Современникам, к сожалению, всех вышеперечисленных качеств недостаёт.
Прийти в обитель, погулять по её двору, зайти в храм и при этом не восхититься красотой, – кажется, такое просто невозможно. Однако достаточно открыть Интернет, чтобы прочесть традиционное «а Баба-яга против!». Дескать, всё там сделано не то и не так. Что-то сломали, где-то, напротив, достроили, тем самым безнадёжно всё испортив.
Основная идея критиков заключается в том, что реставрация в Марфо-Мариинской обители проведена непрофессионально. В качестве доказательства рассказывается история, леденящая кровь, о сносе перехода между зданиями больницы и амбулатории – якобы гениального творения якобы Алексея Щусева. А чтобы общественность ничего не прознала о проделках реставраторов, обитель обзавелась охранниками, которые простых честных людей никуда не пускают и ничего снимать не дают. И так, мол, в Москве повсюду никуда не пускают, даже для посещения Теремного дворца в Кремле требуется разрешение от организации.
Что ж, начнём ликбез по порядку. С пресловутого перехода. Что собой представлял этот архитектурный шедевр? Самое обыкновенное техническое приспособление, которое попросила соорудить Елизавета Фёдоровна. Говорят, она болезненно не любила холода и старалась по возможности от него оградиться. Все здания обители были соединены переходами, так что между ними можно было перемещаться, не выходя на улицу. Мы уже упоминали, что в процессе строительства Покровского собора настоятельница сдружилась с архитектором и декоратором, много общалась с ними. Вполне возможно, что она попросила Алексея Щусева спроектировать этот переход. Никаких достоверных сведений об этом нет, но даже если бы это было так... Представим себе ситуацию: работающий над строительством крупного здания знаменитый архитектор попутно соорудил по просьбе заказчика, скажем, сарай для хранения дров во дворе. Так что, надо теперь объявить его памятником федерального значения, не использовать по назначению и всячески оберегать от «вандалов»? Причём критики признают, что переход снесён для того, чтобы сделать проезд для пожарных машин; скрипя зубами, отмечают, что, «возможно», это необходимо для современного функционирования обители. Возможно? То есть возможно и другое? Действительно, если вдруг (не дай бог, конечно) случится пожар, то всё остальное не важно – гори синим пламенем, главное, что переход, неизвестно кем построенный, будет спасён!
Во время пресс-тура по Марфо-Маринской обители руководитель реставрационной фирмы «Экобау» Кирилл Кутырин вдохновенно рассказывает о внутренних работах в храме Марфы и Марии, бывшем лазарете, покоях Елизаветы Фёдоровны. Показывает фотографии начала века, которые сотрудники фирмы выискивали в архивах старых газет, выкупали и изучали в буквальном смысле слова под лупой, чтобы ничего не упустить. В храме, например, восстановлены оригинальные киоты, которые видны на фотографии. Также на старинном фото заметили, что фасадные стёкла не обычные, а дутые, это хорошо видно с улицы. Сделали точно такие же.
Во дворе подвальные помещения прикрыты железными решётками. Подхожу к одной из них и вижу выбитые клейма завода-изготовителя. Клейма старинные, с «ятями». Удивляюсь, как здорово сделали решётки «под старину». Кто-то из рабочих замечает, что это не «под старину», решётки подлинные, их бережно сохранили и поставили на место. То же и с балясинами на лестнице. Те, что сохранились, вернули на место. Воссоздавали только те, что были безвозвратно утрачены. Цвета внутреннего убранства изучали под микроскопом, чтобы сделать такие же, ни в чём не погрешив против исторической достоверности. Светильники и мебель делали по каталогам начала XX века.
Реставраторов можно слушать часами, просто раскрыв рот. Совершенно очевидно, что люди необыкновенно увлечены своим делом и влюблены в каждую деталь, в которую вложен не просто профессионализм – душа. Не заметить этого невозможно. Всё сделано с удивительной тонкостью. Профессионально, умно, с исключительным тактом.
И тем понятнее становятся грустные замечания настоятельницы обители Натальи Анатольевны и реставраторов, которые просто устали уже отвечать на критику. У авторов очередных пасквилей хватает наглости писать, что руководство обители демонстрирует «непримиримое отношение к критике». Слово «непримиримый» вообще как-то не вяжется с образом Натальи Анатольевны, которая, кажется, никогда не повышает голоса. Ей, человеку, впервые столкнувшемуся со всеми «прелестями» журналистской критики, поначалу было просто удивительно читать об обители откровенно лживые россказни. А теперь, кажется, она просто перестала обращать на это внимание. Говорит, что Бог им судья, пусть пишут, если ничего другого не могут.
Ну как, например, здравомыслящий человек может реагировать на то, что «для обычных людей росписи Покровского храма недоступны»? Ворота обители открыты, храм открыт. Заходи и смотри. Не увидеть открытые двери может разве что слепой. Либо лгун, который и не собирался ничего смотреть, а просто строчит что попало по принципу «бумага всё стерпит».
Крипта, то есть подземный храм, с росписями Павла Корина действительно пока закрыта для посещения. Но, во-первых, там ещё не закончена реставрация. В процессе работ возникли дополнительные проблемы – в помещении высокая влажность и надо было сначала решить, как сделать стены сухими, а потом уже приступать к реставрации росписей. Во-вторых, крипта строилась как усыпальница и, вообще говоря, это не то место, где должны шастать туда-сюда туристы. Но группы журналистов и просто любопытствующих настоятельница всё же пускает. Просит не заходить большими группами, потому что лестница узкая, вдвоём на ней сложно разминуться.
В небольшие по размерам покои Елизаветы Фёдоровны журналистов тоже попросили заходить маленькими группами. У входа немедленно выстроилась толпа любопытствующих – «что дают? почём дефицит? мы очередь отстояли!». Это напоминало ставшее уже хрестоматийным: «Странница я, со Пскова, пришла собачку говорящую посмотреть».
Приглашение посмотреть храм Марфы и Марии, в обычное время закрытый, не произвело на стоящих в очереди никакого впечатления, им хотелось лицезреть «роскошные» покои Елизаветы Фёдоровны. Покои, конечно, не монашеская келья (здесь настоятельница принимала высоких гостей, в том числе и людей светских), но и никакой роскоши – обычные интерьеры начала века, сделанные со вкусом, но без помпезности.
С тупым желанием толпы «позырить» бороться бесполезно, и руководство обители это понимает. Особенно на первых порах многие будут приходить просто полюбопытствовать. Критики возмущаются, что якобы охрана запрещает снимать, «особенно на профессиональную камеру». В Европе, говорят, не так. Там всё можно.
Это неправда. Профессиональная съёмка запрещена практически везде, для этого, как правило, выделяется специальное время, согласованное с руководством религиозного учреждения. Во многих монастырях и церквях вообще запрещено снимать. Не потому, что что-то скрывают, а чтобы не вводить насельников обители в соблазн.
Что касается открытости церквей, то в европейских странах храм, как правило, открыт пару часов утром и пару часов вечером. И большую часть этого времени идёт месса, во время которой не то что снимать, а даже просто прогуливаться по церкви как-то неудобно, если, конечно, вы не американский турист в шортах. На дверях всех храмов написано, что вас убедительно просят соблюдать тишину и проявлять уважение к святому месту. Соблюдать требования к одежде.
В Марфо-Мариинской обители требований нет, есть только просьбы. Думаю, большинство журналисток, пришедших на пресс-тур, знали, что в православной церкви женщине надо покрывать голову. На входе в собор можно взять платок, но едва ли каждая пятая присутствовавшая в храме женщина обратила на это внимание. Замечаний никому не делают, оставляя соблюдение требований на совести посетителя.
А вот в благословенной демократичной Европе в Ватикан, например, вас просто не пустят, если вы одеты неподобающе. И слёзный рассказ о том, что вы отстояли двухчасовую очередь (а на входе в Ватикан это не редкость) никого не трогает. Охрана будет исключительно вежлива и так же тверда – нет. Требования к одежде есть не только в религиозных учреждениях. Например, в оперном театре «Ла Скала» пару лет назад введены строгие правила – мужчины в костюмах, женщины в вечерних платьях. «Передовая общественность» пыталась протестовать, но руководство театра и власти были тверды. Они заявили, что это историческое здание, и извольте уважать его статус.
Что касается разрешения от организации на посещение какого-либо памятника истории, то я даже не буду вам советовать съездить в Европу. Просто купите путеводитель по любой европейской стране и посчитайте, для скольких старинных зданий там будет пометка – «экскурсия только по предварительной договорённости». К некоторым особо ценным интерьерам пускают только студентов исторических и искусствоведческих вузов, работников музеев, то есть исключительно профессионалов. Это самая обычная практика, вполне вписывающаяся в нормы «открытого общества».
Так что апелляция к европейским ценностям лишний раз показывает в данном случае не эрудицию, а, напротив, безграмотность критиков. Не сомневаюсь, что критики-профессионалы не видели сотен исторических зданий и интерьеров Москвы, сотен картин, вполне доступных для зрителей. А Марфо-Мариинская обитель их интересует вовсе не как архитектурный и исторический памятник, а просто как «дефицит», к которому выстроилась очередь.
Уверена, что если бы истинный ценитель, простой человек с улицы, захотел увидеть крипту или покои Елизаветы Фёдоровны, ему не отказали бы. Искренний бескорыстный интерес всегда видно, и отказать такому человеку невозможно. В конце концов просто помогите чем-нибудь сёстрам, работы в обители много. И думаю, вам не откажут в просьбе взглянуть на росписи подземного храма. А для тех, чьё желание состоит только в самоутверждении путём написания совершенно безосновательных критических статей, и ответ один – не обращать внимания. У сестёр обители, да и у реставраторов есть масса других дел – полезных и интересных.