К 300-летию присоединения Риги и Лифляндии к России
14 июля 1710 года войска фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева после почти 9-месячной осады овладели Ригой, считавшейся одной из самых неприступных шведских крепостей в Лифляндии. Таково было немецкое название Ливонии, территории, простирающейся вдоль берега Балтийского моря и включающей северную часть современной Латвии и южную часть Эстонии.
В Москву пришло долгожданное сообщение от Шереметева: «С божьей милостью мне удалось с главным лифляндским городом Ригой, который до сего времени никогда и никакими средствами не был взят и во всей Европе неприступной девственницей считался, обручиться и привести его, как невесту, к честному соглашению».
Затем ещё были крепости Динамюнде (Даугавгрива) и Пернов (Пярну), остров Эзель (Сааремаа) и крепость Аренсбург (Кингисепп). Наконец, 29 сентября 1710 года войска генерала Боура заняли Ревель.
Это был один из самых трудных периодов затянувшейся Северной войны. Заметим, Россия вела борьбу не с народами Латвии и Эстонии, а со шведскими войсками, яростно защищавшими свои прибалтийские колонии, принадлежавшие им на тот момент 90 лет. Кстати, именно лето 1710 года принесло первый успех совместным усилиям Польши, Дании и России, объединившихся в Северный союз против Швеции, к которому затем присоединились Пруссия и Ганновер.
К сожалению, этой славной дате – 300-летию присоединения Риги и Лифляндии к России – современные российские «массмедиа» предпочли другую, которая у них называется «60-летием советской оккупации Прибалтики».
Почему же задвинуто 300-летие? Да потому, что опровергает либеральную трактовку события, произошедшего 60 лет назад. Из 300 лет после взятия Риги почти 260 большая часть территории нынешних Латвии и Эстонии жили вместе с Россией, сначала в составе Российской империи, а затем СССР. Именно в составе России в XVIII веке, освобождённые от шведской колонизации, они смогли объединить все свои этнические провинции и составить латвийский и эстонский народы. Что и стало предпосылкой для их государственности, впервые в их истории обретённой в 1920 году.
Сегодня у нас распространено самое смутное представление об этих исторических событиях. Нам навязывают мифы, что Латвия и Эстония – это государства с самостоятельной чуть ли не 1000-летней историей, в которую в 1940 году вмешалась злая рука Москвы. Эта трактовка преобладает на Западе, где долгое время многие вообще не делали какого-либо различия между народами, населявшими Российскую империю, а затем и СССР.
Кстати, о депортациях, о которых только и слышишь. У нас даже не хотят поразмышлять над тем, что НКВД прежде всего работало по спискам русских белых эмигрантов, осевших в Прибалтике. Их массовая депортация в Сибирь подтверждается местными исследователями тех событий ещё советских времён. Большинство же местных латышей и эстонцев попадали под депортацию уже по спискам, составлявшимся местными активистами, с подачи самих же латышей и эстонцев…
На закате советской эпохи не только прибалтийским народам, но и россиянам было навязано представление, что Россия только и делала, что грабила и объедала маленькие республики. Но так ли это?
Почему, как вы думаете, в Риге 4 июля 1910 года в присутствии императорской четы в полном составе, премьера Петра Столыпина и других лиц, представлявших высший свет российского и рижского общества, был торжественно открыт памятник Петру Первому, выпущен памятный листок и состоялись торжества с салютом и массовыми гуляньями?
В том памятном листке, изданном Рижским городским управлением, вспоминались многочисленные благие дела Петра, не только превратившего Ригу из города-крепости в город-сад, но и планировавшего сделать его своей третьей столицей. А потому щедро жертвовавшего деньги на расширение рижского порта, который стал крупнейшим портом Российской империи, оставив позади Санкт-Петербург и Одессу, на благоустройство города и развитие местной промышленности.
В составе Российской империи Рига стала третьим по величине промышленным центром. Она прославилась первым российским автомобилем «Руссобалт», крупным механическим производством, в том числе вагоностроением, кузнецовским фарфором, текстильными мануфактурами. При этом Пётр никак не пытался изменить язык и культуру города и всей Лифляндии.
Да и сам латышский литературный язык сложился опять же под сенью Российской империи лишь в последней трети XIX века. А не имевшие возможности организовать свои творческие сообщества из-за засилья немецкого языка – это при российском управлении! – латышские писатели, поэты, художники организовывали свои содружества в Москве и Санкт-Петербурге.
К концу XIX века треть жителей Риги составляли немцы. Да и образование в Риге велось преимущественно на немецком языке, даже в открывшемся в 1862 году Рижском политехникуме, ставшем впоследствии Рижским политехническим институтом.
Только к самому концу XIX века начался плавный переход на русский язык обучения. Выросло число школ и гимназий с преподаванием на русском языке, начали появляться школы с преподаванием на латышском языке. К тому времени уже появились и первые литературные произведения так называемых младолатышей, и остальные латыши получили возможность читать на родном языке. В стенах Санкт-Петербургской академии учились первые латышские живописцы и зодчие, чьи произведения украшают сегодня залы Латвийского музея живописи.
Вот о чём хотелось бы напомнить ныне суверенным латышским и эстонским народам. Вспомнить-то есть о чём! Если, правда, быть действительно честными перед прошлым.
, доктор исторических наук, заведующая Отделом восточноевропейских исследований Института Европы РАН