Приближается церемония объявления победителя литературной премии «Супернацбест», на которую претендуют лауреаты премии «Национальный бестселлер» последних десяти лет. Если взглянуть на список произведений претендентов, можно увидеть, что большая часть из них носит признаки постмодернизма (ПМ). А иные просто являются ПМ-текстами, как, например, «ДПП (nn)» Виктора Пелевина (он сам, кстати, намерен принять участие в церемонии – вопреки своей всегдашней манере прятаться от публики).
По всему видно, что ПМ становится устойчивым трендом современной русской литературы. Но говорить о ПМ применительно к литературе следует, лишь уяснив, что это не одно, а множество явлений. Это одновременно научная проблема, концепция, мироощущение, художественный стиль, социальный феномен и даже исторический период. При этом проблема темна, концепция невнятна, мироощущение депрессивно, стиль эклектичен, а период кризисный.
Английский историк Арнольд Тойнби рассматривал «век постмодернизма» как финал западной цивилизации, когда её наступательный порыв иссякает. Обесцениваются традиционные понятия – нация, государство, гуманизм, в социуме нарастают беспомощность, беспокойство, иррационализм. Подвергаются сомнению некогда бесспорные истины – не только религиозные и философские, но и научные. Исследование заменяется «дискурсом», то есть говорильней. Искусство превращается в товар, но его плохо покупают, потому что оно вторично, эклектично, ничего не утверждает, часто даже лишается авторства, становится безликим. Поскольку «ничто не истинно», в идеологии торжествует «плюрализм мнений», в нравственности – «толерантность», в политике – «мультикультурность». Сама история становится изменяемой и зыбкой.
«ПМ-метод «истории» – это чистой воды искусство, искусство деконструкции. Он предполагает, что история протекает не в результате закономерных процессов, а в контексте рассказа об исторических событиях», – утверждает известный создатель ПМ-текстов, русскоязычный канадец, пишущий под псевдонимом Сфинкский.
Правильно: если истин много – истины нет. Философ Жан Бодрийяр вообще предложил слово «реальность» заменить термином «симулякр», обозначающим «вторичную», искусственную реальность. Всё это напоминает описанное Львом Гумилёвым «негативное мироощущение», распространённое в тяжёлые периоды фазового перехода в развитии этносов. Это настойчивое желание «деконструировать» систему мирового порядка, доведя её в конце концов до полного уничтожения, аннигиляции.
«В топологии и близких разделах математики точкой называют абстрактный объект в пространстве, не имеющий ни объёма, ни площади, ни длины, ни каких-либо других измеримых характеристик. Точкой называют нульмерный объект. Любая фигура считается состоящей из точек. История – тоже. Отсутствие формы сопровождается и отсутствием единого содержания», – подтверждает Сфинкский.
По Гумилёву, западноевропейская цивилизация находится в стадии перехода к депрессивной стадии этногенеза – обскурации. Мы моложе, но тоже переходим в иную фазу, правда, более оптимистичную, – инерции. Тяжёлые времена обусловили принятие и на Западе, и у нас парадигмы ПМ и как следствие привели к расцвету соответствующей литературы. Для неё характерны стирание граней между реальностью и вторичным миром произведения, обилие цитат и литературных аллюзий, прямые заимствования у предшественников, смешение стилей, отсутствие единой точки зрения, «авторского» взгляда, всепроникающая ирония и так далее. Но если судить по этим признакам, можно записать в ПМ хоть Мурасаки Сикибу, хоть Сервантеса. И это правильно: они тоже жили и творили в «эпохи перемен». В этом отношении японский период Хэйан с его эстетикой умирания или «Золотой век» испанской культуры под девизом «Жизнь есть сон» вполне можно отнести к постмодернистским.
Но ведь речь идёт о гениях и корифеях, а ПМ, как мы установили, есть выморочная мода времён упадка. А кто сказал, что постмодернист не может быть гением?.. Просто следует разделять ПМ-мировосприятие и ПМ-метод. Писатель, запутавшийся во «множественностях», у которого, по выражению Кафки, вещи в голове «растут не из корней своих, а откуда-то с середины», при всём своём таланте будет выдавать вполне бессмысленные тексты, поскольку смысл отметает в принципе. Но гений с позитивным настроем, пользуясь теми же методами, будет создавать произведения, внешне соотносимые с уклончивым лукавством ПМ, но они будут иметь цель и смысл, «расти от корней», стремясь к конечному единству и бытию, а не распылению и аннигиляции.
Мой друг-писатель (реалист чистой воды) как-то заметил, что считает ПМ всю литературную шушеру, расплодившуюся за последние годы. Я попытался его разубедить – литературному бурьяну не обязательно давать звучное имя. Просто многие любители пописать (ударение на третьем слоге), что-то услышав о ПМ, решили, что это когда можно писать всё, что придёт в голову, и ничего за это не будет. Вычитав у того же Виктора Пелевина, что вся современная культура является «диалектическим единством гламурного дискурсА и дискурсивного гламурА», они на глазок смешивают «дискурс» и «гламур», добавляют надёрганных цитат из классиков, щедро заправляют варево порнографией и обсценной лексикой, вставляют эпатажный посыл и утверждают, что сочинили ПМ. По большей части они эксплуатируют не пост-, а именно модернистские жанры – сюрреализм, абсурд, поток сознания, уже перешедшие в разряд классического наследия. Но метод ПМ можно применять и в контексте иных классических стилей. Потому признанными мастерами ПМ являются Умберто Эко и Джон Фаулз, Владимир Набоков и Михаил Булгаков. Разница, как всегда, – в степени таланта и знаке мироощущения. А метод… Метод может быть и ПМ. Ведь времена не выбирают.