Лет десять с гаком назад, в пору стыдного увлечения «постмодернизмом» (больше словом, разумеется, чем явлением – все так делали), прочёл в книжках (кажется, Уильям Данн, комментарии Вадима Руднева) про так называемое серийное мироздание. Прочёл, сказал «гы-гы, круто, постмодернизм» и, возбуждённо потирая ладошки, забыл. Сейчас попытаюсь вспомнить, что же это такое было.
У каждой эпохи – тире – культуры существует свой принцип организации «модели мира»: у одних это повторяемость, цикличность, замкнутая окружность, у других поступательное движение вперёд, прямая, «стрела времени», у третьих «спираль» (при марксизме-ленинизме, конечно), у четвёртых что-то ещё. Сериация – один из таких принципов. Формально он представляет собой бесконечное прибавление очередной единички к числовому ряду – то, что в классической гегелевской метафизике называется «дурной бесконечностью». От «стрелы времени» это прибавление отличается тем, что у стрелы есть наконечник и подразумевается цель. У сериации ничего этого нет. Её смысл – не достигать результата, а пребывать в процессе бесконечном, как «Санта-Барбара».
Я почему вспомнил-то. Недавно столкнулся с такой штукой: несколько разных людей, делясь впечатлениями от нескольких разных рассказов, сказали одно и то же: «Кажется, что должно быть продолжение», «Хочется узнать, что было дальше». Между тем рассказы были вполне завершены, и даже финалы их не особо «открыты»: конфликт исчерпан, герой приведён к результату, смысл раскрыт. А вот хочется «продолжения», и всё тут!.. Почему так?
Воспитанный на телесериалах читатель, похоже, вообще не воспринимает того факта, что произведение может заканчиваться иначе, чем полным исчерпанием фабулы (то есть гибелью героя или на худой конец свадебкой). Только тогда занавес с глухим стуком падает на доски сцены. Иначе – нет, непонятно, сытости нет. А нет её потому, что серийный читатель не реагирует на смысл произведения – он реагирует лишь на цепочку событий, на «что было дальше». ЗАЧЕМ было, ДЛЯ ЧЕГО было – ему не важно. Это не потому, что он дурак, часто нет. Просто у него такая модель мира. По Гегелю говоря, «дурацкая».
А теперь представим себе этого «серийного читателя» не когда он читает, а когда живёт, просто живёт. Как работает сериация?
Во-первых, отменяет «конец». Серийный человек не думает о смерти и не особенно боится её. Именно потому, что не думает. А когда он с нею всё же сталкивается, переживает не как кульминацию и развязку существования, когда предельно заостряются все смыслы, все «почему», а просто как огромную неприятность. «Жаль, что рассказ закончился, можно было бы ещё читать и читать».
Во-вторых, сериация размывает смысл. У «серийного человека», пожалуй, нет какого-то особого, концептуального смысла жизни. Вместо этого – череда сменяющихся мотивов. «Коплю на квартиру, вот накоплю – и будет хорошо». Ладно, квартира есть. Что дальше? «Хочу ребёнка». Ладно, ребёнок есть. Что дальше? «Хоть бы уж поскорее вырос, вот тогда поживу в своё удовольствие, отдохну». Что дальше? «Вот достану новое лекарство, чтобы ноженьки не болели...»
Серийный человек живёт в предвкушении следующей серии бесконечного, а потому и бессмысленного фильма. Этот фильм не может закончиться, но Бог может его прекратить.
Конечно, в первую очередь принципу сериации подвержена литература масскульта. Но тут как в анекдоте: сегодня масскульт, завтра мы. В масскульте ведь всё как в жизни, только «на порядок грубее, проще, ближе к основам бытия». Атака на эти самые «основы» идёт со стороны «материального базиса». Издательства предпочитают выпускать серьёзную литературу «сериями», то есть в одинаковых, как развешенные для просушки портянки, обложках. Видимо, для того, чтобы читатель, которому понравился роман Петрова, купил по зрительной ассоциации и роман Иванова – а ну как окажется продолжением того же самого удовольствия?
Однако обложками дело не ограничивается, вся загвоздка в диалектике формы и содержания: невозможно писать роман, не представляя себе его читателя и не думая о том, какая ему будет суждена «форма социально-исторического бытования». И воронка сериации засасывает сначала Иванова с Петровым лично, а затем и их произведения. Тиражируются одни и те же идеи, конфликты, системы образов, исполнение подгоняется под «формат» – ведь надо же писать то, что читают? Не обрекать же своё произведение на непрочитанность? В рыночной экономике (и шире – в рыночной культуре) это называется «спрос диктует предложение». Но откуда берётся спрос? Это, пожалуй, главный, «основной» вопрос современной культуры.
Понятно, что физиологическими потребностями спрос на чтение не определяется (во всяком случае, проблема эта слишком мало изучена, чтобы воспринимать её всерьёз). Значит, этот спрос тоже кто-то «диктует». Но кто? Писатель кивает на издателя (это если его ругают – если хвалят, то на вдохновение и Творца), издатель на продавца, продавец на публику, а от публики и ответа нет. У публики нет субъектной воли и представления, она не может диктовать – только впитывать. Остаются трое подозреваемых: издатель, продавец и писатель. Кто виноват?
Вопрос, напоминаю, «основной», а стало быть, и «вечный» – с дурацким привкусом сериации. Самое время себя одёрнуть: а заслуживает ли этот незаканчивающийся, а потому 
бессмысленный вопрос ответа? Типа, «не спрашивай никогда, по ком звонит колокол...», «вы и убили-с»… Однако здесь тоже скрыта ловушка. Вопрос без ответа – это уход от ответственности, открытый финал – это слабость, нерешительность и боязнь конца. Верные симптомы заражённости сериацией.
А значит, кто-то да виноват. Кто? В конце прошлого года фантастический журнал «Если» (вспомним: «грубее, проще, ближе к основам») спросил об этом своих читателей. Ответы получились любопытные, мы обязательно поговорим о них в следующем выпуске «Поднимитемневек»…
Не сериации ради, а токмо потому, что место закончилось!..