Рассказ
Сергей ТРАХИМЁНОК
Родился в 1950 г. в г. Карасук Новосибирской области. Окончил Свердловский юридический институт и Высшие курсы КГБ СССР. Доктор юридических наук, профессор. Последние два десятилетия живёт в Минске. Прозаик, драматург. Автор двадцати книг прозы и сценариев многих художественных и документальных фильмов.
Умер Серёга Хрунов.
Об этом мне сообщил мой однокашник по юрфаку Леонов, позвонив по телефону.
– Ёлки… зелёные, – невольно вырвалось у меня, и связь неожиданно прервалась.
С Серёгой я виделся последний раз лет десять назад, когда приезжал в Н-ск в командировку. Встретились мы мельком, перекинулись несколькими словами. И я обратил внимание, что он не по возрасту сед. Это не было странным. Он всегда вёл напряжённую жизнь человека, пытающегося всех вокруг выстроить под некий идеал. Потому не дружил с коллегами, бодался с начальниками. При всём этом он оставался милиционером, был опером угрозыска, и опером хорошим.
Мы знакомы с детства. А детство наше прошло в маленьком сибирском городе на тридцать тысяч жителей с названием Черноводск.
Когда мне было семь лет и я готовился идти в школу, мои родители переехали к новому месту жительства. Так я оказался в неком посёлке, сейчас его назвали бы микрорайоном, где жили работники маслозавода. Хотя сам маслозавод был уже за городом, поскольку его поглотил построенный молкомбинат. В 50-е прошлого века, как писали передовицы газет, «полным ходом шла реализация программы развития мясо-молочной промышленности».
С мальчишками маслозавода я ещё не познакомился, хотя знал, что они в контрах с кодлой ребятишек с соседней улицы – Рыбхозовской. Хотя, смешно сказать, рыбзавод тоже перенесли за город, и на территории «рыбхозовских» остался только рыбхозовский магазин.
Была макушка лета – июль. Стояла неимоверная жара. Но до двенадцати дня на улице было вполне терпимо. Мать отправила меня в магазин за постным маслом, объяснив, что рыбхозовский магазин ближе, чем другие. Она понятия не имела, что ходить в этот магазин маслозаводским ребятишкам было заказано.
Из магазина я вышел, прижимая одной рукой к туловищу бутылку с маслом, горлышко которой было заткнуто газетой, другая рука у меня была занята сдачей.
Неприятное чувство вдруг охватило меня. Это было чувство опасности. И я не ошибся. Из-за угла магазина как горох высыпало с десяток разновозрастных ребятишек. Все они в соответствии с сезоном были одеты в разноцветные, видавшие виды майки и одинаковые чёрные сатиновые трусы. Правда, и то и другое было настолько выгоревшим, что больше походило на серое.
На лицах их была неописуемая радость, какая бывает у охотников, когда в ловушку попался тот, на которого эта ловушка настораживалась.
Но бить противника просто так было нельзя в соответствии с некими правилами уличного жития. Правильные пацаны не могли опуститься до такой низости. И один из них сказал:
– Я знаю его, он из маслозаводских.
– Ну и что? – возразил другой, которого я мысленно назвал Толстиком, потому что он был толст и имел карие глаза навыкате, – он к кому-нибудь лез?
– Он ко мне лез, – не унимался первый, – тогда…
Это «тогда» имело глубокий смысл, оно связывало моих противников некоей обидой, нанесённой им маслозаводскими. И именно она позволяла не стесняться нанести первый удар. А дальше в этой стае просыпался некий инстинкт молотить противника так, чтобы потом никто не мог сказать, что ты делал это плохо или, не дай бог, боялся бить. При всём при том действие это называлось весьма нейтрально – помолотом.
– Он не мог к тебе лезть тогда, потому что только приехал, – сказал Толстик.
– А ты откуда знаешь? – спросил его кто-то.
– Я всё знаю, – ответил ему Толстик.
– Лез, лез, – настаивал первый.
– Не мог он к тебе лезть, – возражал Толстик, – докажи.
– ...Фули тут доказывать, – ерепенился первый, – лез, и всё.
– Хватит базарить, у вас чего, рук нет? – вмешался ещё кто-то, озвучив уличный афоризм, услышанный, видимо, от старших пацанов.
– Последнее дело, – сказал Толстик, – пацанов ни за что бить… Тем более что у него руки заняты…
Слова его возымели действие, и толпа расступилась, давая мне с бутылкой постного масла уйти невредимым на свою территорию.
Осенью мы пошли в школу, точнее, в школы. Рыбхозовские попали в восьмилетку, а большинство маслозаводских по территории – сразу в среднюю. Это ещё более усилило наше разделение.
Так продолжалось два года. Пока судьба снова не переместила нас. Мои родители и родители Толстика построили наконец дома на новой улице. И мы оказались соседями. И только там я узнал его фамилию и имя.
У Толстика, тьфу, Серёги Хрунова были два старших брата, и это, с одной стороны, позволяло ему иметь защиту от чужаков, но это же постоянно подвергало его неким притеснениям внутри семейного клана со стороны более взрослых сородичей. А потому характер его формировался своеобразно. Наверное, потому он и стал правдолюбцем и хранителем норм мальчишеского существования, которые сводились к ряду истин. Таких как: бить ни за что – нельзя. Врать, чтобы избежать помолота, – тоже и так далее.
После окончания школы мы оба были призваны в армию, но я служил в Москве, а Серёга в Н-ске в милбате, как говорили в Черноводске, «в огородах».
Отслужив, он поступил в школу милиции, окончил её и стал работать в одном из левобережных отделов милиции. Я к тому времени окончил юрфак и несколько лет работал адвокатом в н-ской адвокатуре.
В восемьдесят восьмом, когда все ждали прихода социализма с человеческим лицом, Серёга разыскал меня.
Был он в милицейской форме, с погонами капитана, сказал, что у него возникла проблема.
– Излагай, – сказал я ему.
– Сведи меня с Леоновым, – произнёс он.
С Леоновым мы когда-то учились в одной группе. Он работал в городской прокуратуре.
– Для ча? – спросил я его.
– Дело есть, – ответил он.
– А ты откуда знаешь его возможности?
– Я всё знаю, – ответил Серёга, – так же уверенно и безапелляционно, как тридцать лет назад во время нашей первой встречи в Черноводске.
– И всё же?
– Ладно, тебе скажу, козла одного из прокуратуры наказать надо, совсем совесть потерял.
Мы поехали к Леонову.
Там Серёга рассказал, что к нему коллега из соседнего отдела привёл парня, с которого вымогал взятку за прекращение уголовного дела помпрокурора района.
– Статья? – деловито поинтересовался мой одногруппник Леонов.
– Сто семнадцатая.
– Ну, батенька, это же частно-публичное обвинение. Такие дела возбуждаются по заявлению потерпевшей. Такое заявление есть?
– Есть, – сказал Серёга, – ваш коллега принудил мнимую потерпевшую такое заявление написать.
– Ну если вы уверены в этом, то ваши начальники должны получить санкцию прокурора города на проведение операции, а всё остальное – дело вашей милицейской техники, – сказал Леонов.
– Мои начальники боятся идти за санкцией, – сказал Серёга.
– А я при чём? – спросил Леонов.
– Я скажу им, что консультировался у вас.
– Ну я ещё не прокурор города, – ответил Леонов и продолжил: – И вряд ли им буду в обозримые пятьдесят лет.
– У вас репутация порядочного профессионала. А это действует.
А надо сказать, что Леонов, несмотря на свою молодость, тоже был правдолюбцем, и, наверное, это было известно Серёге.
– Ну если это подействует, тогда свирепствуйте, – сказал Леонов.
И Серёга с коллегой снова пошёл к начальству. Но начальство не хотело ссоры с прокуратурой. Однако Серёга дипломатично намекнул, что он уже консультировался с сотрудниками прокуратуры, и назвал фамилию Леонова.
– И что сказал Леонов? – поинтересовался начальник райотдела.
– Он сказал, что это обычное дело и прокурор города заинтересован в том, чтобы оборотней в погонах было как можно меньше, в том числе и прокурорских.
Намёк на то, что Серёга консультировался с Леоновым, возымел действие. Начальству ничего не оставалось делать, как идти за санкцией на операцию к прокурору города.
Но там вышла неожиданная заминка. Прокурор потребовал предоставить сотрудников, которые…
– Которые… хотят провести операцию, – попытался продолжить начальник райотдела.
– Да, – сказал прокурор города, – которые возжелали прокурорской крови.
На этой стадии дрогнул Серёгин коллега, который, собственно, и был инициатором вывести взяточника на чистую воду. Он отказался от участия в операции, понимая, что любая промашка может стоить ему не только карьеры, но и службы.
И Серёга поехал к прокурору города один. Точнее, со своим начальником. В кабинете прокурора города он изложил последнему ситуацию.
– Ваш сотрудник, – сказал он, – вымогает взятку.
Но прокурор города не был бы прокурором, если бы не выяснил всех деталей, и Серёга был подвергнут квалифицированному допросу.
– Как вы узнали об этом? – спросил прокурор.
– Мне рассказал об этом коллега.
– А почему этого не сделал сам коллега?
– Он не верит в то, что ситуация разрешится в соответствии с законом.
Серёга выбрал правильную тактику: если бы он сказал что-либо о справедливости, то прокурор вряд ли понял бы его. Справедливость – не прокурорская категория.
– А вы, значит, верите?
– Безусловно, – сказал Серёга.
– Взяточник назначил срок?
– Да, но мы тянем, говорим, что ещё не собрали денег.
– Вы – это вы и возможный потерпевший?
– Да.
– А скажите, мне… капитан, инициатива проведения операции исходила от вас или… от потерпевшего.
– Потерпевший обратился за помощью к нам, – дипломатично ответил Серёга.
– Как вы собираетесь проводить операцию?
– Тривиально, – ответил Серёга, – мы вручаем потерпевшему меченые купюры, а потом задерживаем с поличным, изымаем купюры и фиксируем их процессуально.
– Процессуально, – повторил прокурор, поднялся из-за стола и подошёл к окну, – процессуально…
Он некоторое время смотрел в окно, а потом сказал Серёге:
– Вы, капитан, свободны.
Серёга вышел из кабинета. Был субботний день, в приёмной прокурора города никого не было. Серёга закрыл внутреннюю дверь кабинета, но внешнюю дверь тамбура оставил открытой.
– Проводите мероприятие, – сказал начальнику райотдела прокурор города, – и готовьте документы на увольнение этого правдолюбца. Если ситуация сфабрикована или операция провалится… в тот же день представление о его увольнении мне на стол.
– Возможно, он откажется… – начал начальник отдела
– Это уже ваши проблемы, – ответил прокурор.
Продолжение разговора было уже в кабинете начальника отдела, куда Серёга переместился на общественном транспорте, поскольку начальник в машину его не взял.
– Прокурор сказал, что тебя нужно увольнять, если ты не откажешься, – сказал ему начальник.
– Основания? – спросил Серёга.
– Дискредитация надзорных органов, – заявил начальник.
– Я не знаю такого основания, – ответил Серёга, – разрешите приступить к операции.
– Приступай, – сказал начальник, а потом добавил, – те…
С человеком, который уже одной ногой вне системы, всегда нужно говорить вежливо и официально.
Серёга не знал, что начальник уже отдал распоряжение и потерпевшего «с собаками» ищут коллеги, дабы убедить отказаться от участия в операции. Но Хрунов не был бы Хруновым, если бы не предусмотрел подобных действий со стороны коллег. Он ещё до посещения прокурора города спрятал потерпевшего у старшего брата на квартире.
Разумеется, шансов на то, что операция закончится удачно, при таком мощном противодействии у Серёги было мало, но помпрокурора настолько уверовал в свою безнаказанность, что не почувствовал подвоха и попался в расставленную Хруновым ловушку.
Серёгу не уволили, но и героем того времени он почему-то не стал.
Хотя одно время его за глаза называли «ловцом прокуроров», а рассказ о нём для молодых милиционеров в отделах на левом берегу начинался словами:
– Тут было один наш сотрудник «возжелал прокурорской крови»…
Единственным дивидендом Серёги после той операции стала дружба с Леоновым…
Телефон вновь зазвонил…
– Ты чего трубку бросаешь? – спросил Леонов.
– Это не я, это связь такая.
– Ты понял, о чём я говорил?
– Да, – ответил я, – жалко Серёгу, а где он работал последнее время?
– Там же, – сказал мой одногруппник, – на левом берегу.
– Слушай, – спросил я, – в каком звании он был в последние годы?
– В капитанском, – ответил Леонов, – в каком ему ещё звании быть.