Поэт Сырофанский, повстречав такого же поэта Вахметьева, прошёлся гекзаметром по эмоциональным сосочкам:
– Просьбу имею, исполнить которую мужу сему быть лишь может подвластно!
– Денег нет! – отразил Вахметьев древнегреческий трагизм ямбом реализма.
– Я не о тугриках, поскольку по собственному опыту знаю, насколько трудно мужчине нашего возраста признаваться в материальной несостоятельности, – прагматично перекинулся на прозу проситель.
– Благодарю за понимание! – процитировал Вахметьев внезапно всплывшее в памяти письмо начальника ЖЭКа, извещавшее о бессрочном отключении горячей воды.
– Благодарностью не отделаешься! – лишил поэта иллюзий Сырофанский.
– Всё-таки деньги? – погрустнел Вахметьев.
– Не говори как министр финансов на отчёте у премьера! – осудил приятеля Сырофанский. – Что можно просить у стихотворца?
– Автограф? – утёр испарину интеллектуального напряжения Вахметьев.
– Бери выше! Или глубже! – понизил голос до шёпота Сырофанский. – Если вдруг я уйду из жизни, напиши что-то вроде «На смерть поэта».
– Лермонтов уже написал! – сверкнул эрудицией Вахметьев.
– Я читал! – погасил интеллектуальную вспышку собрата по перу Сырофанский. – Там не всё про меня.
– Мог бы и сам написать! Пушкин не погнушался! – снова зарылся в недра классики Вахметьев.
– Примета плохая! – углубился в те же пласты Сырофанский. – Не перевелись ещё Дантесы и ковиды!.. А хочется остаться в памяти потомков не только заёмщиком банковских кредитов…
– Какая связь творчества и займа? – обнаружил тотальную финансовую безграмотность Вахметьев.
– Коллекторы моей фамилией весь дом изрисовали! Поэтому в данной части увековечивания я спокоен: ремонт у нас делают раз в столетье.
– А не мог бы ты собственноручно капнуть на мозги потомкам? – попытался увильнуть от возложенной миссии Вахметьев.
– Боюсь недооценить себя, – признался Сырофанский.
– Скромность? – удивился Вахметьев.
– Словарный запас! – открыл форточку в творческую кухню Сырофанский. – В твоём обиходе на шесть эпитетов больше.
Вахметьев попытался изобразить смущение, но не мог вспомнить, каким местом это делается.
– Только ты сможешь написать про меня так, чтобы народ начал рыскать по библиотекам, букинистам, метаться по интернету! – будоражил поэтическое самолюбие Сырофанский.
– У тебя и книг не было – лишь в газетах что-то мелькало! – переворошил нематериальное наследие просителя Вахметьев. – А газетная бумага трудно сочетается с вечностью…
– По телевизору меня чуть ли не каждый день цитируют! – обиделся Сырофанский.
– Там рифмы хромают! – заметил Вахметьев.
– Ты не ортопед, чтобы определять, хромают или скачут! – поставил на место собрата Сырофанский.
– И вообще, если потомкам потребуется, найдут! – вбросил он комплимент грядущему поколению. – Твоя задача – поджечь фитиль человеческого любопытства!
– Кажется, после ухода земная суета значения не имеет, – ступил на тропу атеизма Вахметьев.
– Как знать, как знать! – изрёк Сырофанский с видом человека, ежедневно общающегося с потусторонними силами по мобильному.
– Тогда и у меня просьба… – оглянулся по сторонам Вахметьев. – Как бы по взаимозачёту, напиши и ты про меня… Чтобы рвануло!.. Эпитетов я подкину!
И они разошлись по рекламным агентствам, где подвизались копирайтерами. Сырофанский, по долгу службы попиаривая поэтическими средствами женское бельё, безуспешно искал понятное народу созвучие к слову «бюстгальтер», а завидовавший его фокус-группе Вахметьев пытался зарифмовать средство от насморка…