В июле 1944-го я, тогда курсант 2-го курса Высшего Военно-морского инженерного училища, ходил на Северном флоте дублёром моториста на «Штурмане». На корпусе нашего корабля, рядом с бортовым номером, красовались две буквы: «БО», что означало «Большой охотник».
«Штурман» охотился за немецкими подводными лодками, а немецкие лодки охотились за «конвоями». На нашем борту для этой цели стыли в бомбосбрасывателях глубинные бомбы. Гидроакустики же денно и нощно прослушивали океанские глубины. «Конвоями» назывались отряды грузовых судов из США, Канады и Великобритании, везущие нам военную помощь и корабли охранения транспортов.
Они формировались, как правило, в Исландии. А оттуда шли в Мурманск и Архангельск. Кстати, «Штурман» был первым кораблём, построенным на судостроительном заводе в Молотовске, ныне Северодвинске. Со стапелей этого завода сегодня сходят гиганты – атомные подводные крейсера.
Наш «Штурман» ни в какое сравнение с ними не шёл. Он и длиной-то был всего 30 метров. Помню, когда мы были в дозоре где-то около городка Териберги, получили приказ срочно идти в район 72-й параллели на рандеву с «конвоем». «Рандеву» по-флотски – место встречи. Погода выдалась дивная. Обычно взлохмаченное Баренцево море выглядело как синее зеркало. С блеклого полярного неба сияло незакатное солнце. Мы не шли, летели.
Вдруг в духоте и грохоте машинного отделения я различил голос моего подвахтенного Олега Горожанского:
– Поднимись наверх! Я тебя подменю. Та-а-а-м такое творится!
Я выскочил на верхнюю палубу. Сколько лет прошло, а я до сих пор благодарен Олегу, потому что ни до, ни после я такого не видел и, наверное, уже никогда не увижу: на весь горизонт подымались к небу корабельные дымы. Казалось, чёрная стена колыхалась над морем. Это шли на нас контркурсом транспорта «Юнайдет-либерти», эскадренные миноносцы и корветы.
Сколько их было – 40–50, кто знает?.. Вскоре мы заняли своё место в общем строю «конвоя» и повернули на зюйд.
По мере приближения ко входу в Кольский залив море становилось всё более тесным. Стоило сюда прорваться немецкой субмарине, и одного залпа из носовых торпедных аппаратов хватило бы, чтобы «конвой» недосчитался одного, а то и двух транспортов.
Мы пришли в Мурманск без потерь. Мурманск, где чудом сохранился лишь порт, на главной улице – проспекте Сталина вместо белых многоэтажек вздымались к небу обугленные руины. Говорили, так разрушен только Сталинград.
Как только мы ошвартовались, экипажи сошли на берег. Моряки спешили «разгрузиться», скинуть с плеч свинцовую тяжесть штормовой Атлантики, бесконечных атак на корабли с воздуха и из-под воды.
Первый «конвой» пришёл в СССР в августе 1941-го. А всего их было 42. Они состояли из 722 транспортов. 85 из них немцы утопили. Вошёл в историю разгром «конвоя PQ-17». Тогда до наших берегов дошло только 17 транспортов. Мы, в свою очередь, пустили на дно 27 фашистских лодок, два старых линкора и эсминец.
Значение «конвоев» трудно переоценить. Они доставили к нам 7056 танков, более 130 000 ручных пулемётов. На фронте едва ли не каждый второй грузовик был «студебеккер», а о «виллисах» уже не говорю.
Те, кто пережил войну, не могут не помнить «американскую тушёнку», её тогда называли «Улыбкой Рузвельта».
…Было время, когда о «конвоях» старались вообще не говорить. Так вот, победили бы мы, если бы их не было?..
Как известно, Булат Окуджава умел не только творить, умел и формулировать. Это ему принадлежат строки: «…нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим». Мы заплатили страшную цену и победили. Без «конвоев» эта цена была бы ещё ужаснее. И я горжусь, что хотя бы в одном из них принимал участие.
В 1949-м «конвои» мне «аукнулись». И как это ни дико звучит, аукнулись трагически. К этому времени я уже успел окончить училище и служил инженер-механиком на одном из кораблей знаменитого 6-го Краснознамённого дивизиона тральщиков. Дивизион занимался послевоенным боевым тралением мин. Из-за них важнейшая магистраль – Северный морской путь – была на значительном расстоянии закрыта для судоходства. Мины там были поставлены и нами, и немцами. Шесть месяцев подряд мы эти мины находили и обезвреживали. Ни одно соединение флота так долго не находилось в море, как наше – соединение тральщиков.
Я был тогда молод, предельно черноволос и носил «высокое» звание старшего лейтенанта. Как всякий уважающий себя североморец, я в Мурманске был знаком с девушками. Мою звали Катей.
И тут следует сказать: отношение к заграничным морякам было самым добросердечным. Ещё бы! Мы – союзники, вместе воюем с фашистами! Но вот грянула холодная война. По всей Архангельской и Мурманской областям прокатилась волна арестов. Стоило «капнуть» куда следует, что соседка по коммунальной квартире «крутила» любовь с американцами, всё – отсидка обеспечена. Той осенью, когда я вернулся с моря, узнал, что Катю арестовали и уже успели осудить. Дали 8 лет лагерей за антисоветскую деятельность. Господи, я вспомнил выцветшую фотографию, а на ней Катя с американскими моряками. Ей было всего 16 лет, когда она «занималась антисоветской деятельностью»! Но кого это тогда волновало?..
«На танцульки бегала? Бегала! С американцами танцевала? Танцевала! Получай срок».
Стоит ли говорить, что с тех пор я Катю уже не видел.
Звенят на все лады, переливаются немудрёные слова песни: «Прощайте, скалистые горы, На подвиг Отчизна зовёт, Мы вышли в открытое море, В суровый и дальний поход» (авт. Н. Букин, муз. Е. Жарковского), ставшая гимном Северного флота.
…Разве забудешь такое?
, капитан 1-го ранга в отставке