Проза Дагестана

Арбен Кардаш

Лезгинский поэт, прозаик, литературовед, драматург, пишет на родном и русском языках. Родился в 1961 году в селении Микрах Докузпаринского района Республики Дагестан. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького (поэтический семинар Льва Ошанина).

Автор двадцати книг стихов и прозы, двух пьес, поставленных на сцене Лезгинского государственного музыкально-драматического театра им. С. Стальского. Перевёл на лезгинский язык стихи Низами Гянджеви, Рудаки, И.В. Гёте, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Блока, Н. Тряпкина, Л. Ошанина, Е. Евтушенко, А. Вознесенского и др.

Член СП России. Народный поэт Дагестана, заслуженный деятель искусств РД. Лауреат Государственной премии РД, премий «Шарвили», учреждённой лезгинской общественностью, и «Золотой орёл» Союза журналистов Дагестана. Работает старшим редактором лезгинских изданий в Дагестанском книжном издательстве. Живёт в Махачкале.

Дохлая тройка

В один из дней, ближе к кон­цу учебного года, Курдул Ярдумович, учитель химии, заодно ведущий в девятом классе и уроки лезгинского языка и литературы, едва войдя в класс, непривычно хмуро, сквозь зубы поздоровался, сердито спросил:

– Абдулов Абди здесь?

– Здесь. – Ученик встал с видимым нежеланием, упираясь руками в парту, жуя резинку.

– Ну, здравствуй, дорогой, с прибытием тебя! – Изобразив на лице ехидную улыбку, учитель сел за стол, открыл классный журнал. – Бывают же дни, когда видишь тебя! Ты появился, словно солнце взошло!

Класс замер в ожидании.

– Разве вы меня так долго не видели, Курдул Ярдумович? Если соскучились, поглядите! – Абди вышел из-за парты, повертелся на одном каблуке и принял прежнюю позу.

В классе раздались смешки.

– На уроках химии я тебя нет-нет да и вижу. Но не могу понять, почему ты совсем не посещаешь уроки родной литературы?

– Уважаемый учитель, кому нужны эти стихи да рассказы? Кто теперь читает книги? Сейчас другое время. Поставьте мне дохлую тройку, и достаточно. После девятого класса я больше не возвращаюсь в школу, поступаю в финансовый техникум. Папа уже деньги приготовил, чтобы кое-кому на лапу дать. Он и вас уважит. Ну не пожалейте одну тройку, Курдул Ярдумович, дохлую!

Абди улыбался, а класс так и покатился со смеху. Учитель видел, что дети почти все на стороне Абди. «Действительно, подлое время наступило, – подумал он. – Сопляк ещё, а ни стыда, ни совести…»

– Не говори гоп, пока не перепрыгнул. Не видать тебе финансового техникума.

– Почему? – удивился Абди.

– В жизни действует закон цепной реакции. Попадёшь под этот закон…

– Папа уже договорился, учитель, – усмехнулся Абди.

– Представь себе, Абдулов, как всё произойдёт: я поставлю тебе двойки и по химии, и по родному языку, и по литературе. Тогда, чтобы ты не остался на второй год, твой отец придёт к директору школы. Тот направит его ко мне. Я же вместе с твоими двойками отошлю его к тебе. А деньги его останутся нетронутыми и тебе не помогут. Просто и ясно. По цепной реакции…

Абди перестал жевать, убрал руки с парты и выпрямился. Не задираясь, серьёзно спросил:

– А что мне делать, чтобы исправить положение? Подскажите! Я готов принять любое ваше требование! Ваш кинжал, моя шея.

– Похвально, что ты помнишь народную поговорку, но она тебя не спасёт.

– А что меня спасёт?

– Ты хотя бы слышал имя Етима Эмина?

Вопрос явно задел ученика, но он ответил:

– Конечно, слышал. И про Сулеймана Стальского тоже…

– Кого ты ещё знаешь из лезгинских поэтов?

Абди пожал плечами… Вдруг его глаза плутовато зажглись, и он указал на Сефтера, сидящего вместе с ним за одной партой:

– Сефтер тоже поэт. Его стихи печатались в «Лезгинской газете». А вот недавно я в его тетради увидел новые. Помню четыре строки. Если прочитать, это поможет мне?

– Ну-ка, прочти. – Учителю понравилось, что кто-то из его учеников пишет стихи.

– Не читай, ну тебя!.. – Сефтер дёрнул товарища за рубашку. – Это всего лишь пародия на одну эстрадную песенку. Не надо читать!

– Я не могу ослушаться учителя, – заявил Абди с видом прилежного ученика. – Послушайте, Курдул Ярдумович. Оцените цепную реакцию, которую вызовут эти строки:

Класс взорвался от хохота, потом раздались аплодисменты.

Улыбнулся и сам Курдул Ярдумович.

– Ну как? – довольный своей выходкой, Абди опять обратился к учителю.

– Ничего не скажешь, у автора что-то есть. Но это его заслуга, Абдулов…

– А что мне ещё делать?

– Назови наиболее известные стихи Етима Эмина.

Абди искоса взглянул на Сефтера, тот показал ему кукиш. Тут и там зашептали: «Тукезбан»¹! «Куцый вол»!

Абди послушно повторил названия стихов.

– Слава Богу, ты хоть названия знаешь, – сказал Курдул Ярдумович. – Но если к следующему уроку не выучишь эти два стихотворения наизусть, не увидеть тебе дохлой тройки ни по химии, ни по родной литературе! Тогда будет другая цепная реакция!

– У меня нет книги Етима Эмина.

– Выучи по учебнику.

– И учебника нет.

– Бери у Сефтера. У юного поэта не может не быть и книги классика.

– Хорошо, Курдул Ярдумович! – вдруг оживлённо заговорил Сефтер. – Я специально для него перепишу оба стихотворения и дам ему. Книгу доверить не могу.

На следующем уроке родной литературы Курдул Ярдумович не узнавал Абди: тот впервые тянул руку вверх, показывая, что выполнил задание. Но учитель сначала вызвал к доске других учеников, оставив Абди напоследок: пусть потомится, осознает, что в мире не всё держится на купле-продаже.

– Абдулов, иди, – наконец сказал учитель. – Посмотрим, что у тебя там заготовлено. – Сам, уставившись в журнал, начал что-то записывать.

– Прочитать? – Абди уверенно вышел к доске.

– Читай, читай, – продолжая писать, сказал учитель. – Я слушаю.

– «Куцый вол». Стихи Етима Эмина, – провозгласил Абди и стал декламировать:

Сначала не выдержал Сефтер, потом громкий хохот прокатился по всему классу. Абди, ничего не понимая, вынул из нагрудного кармана листок бумаги с записанными стихами, развернув, взглянул на него, недоумённо пожал плечами, сложил листок и сунул в карман брюк.

Учитель, оторвавшись от журнала, посмотрел на класс, затем на Абди: записывая что-то, он отвлёкся и тоже не понял, что случилось. Это рассмешило детей ещё больше.

– Тихо! Тихо! – Курдул Ярдумович постучал ручкой по столу. – Продолжай, Абдулов, я тебя внимательно слушаю.

Абди продолжил:

Класс веселился вовсю. Курдул Ярдумович, с трудом сдерживая смех, опять постучал ручкой по столу:

– Тихо! – Он повернулся к Абди. – Достаточно. Теперь прочитай другое стихотворение.

По-прежнему ничего не понимая, но почувствовав подвох, Абди попытался прочитать более выразительно:

Курдул Ярдумович не сдержался, расхохотался вместе со всем классом.

Абди вспотел. Вынул из кармана брюк платок, вместе с ним выпал листок бумаги со стихами, поднял его, одной рукой вытирая лицо, внимательно просмотрел строки: всё прочитал так, как написано… Он подозрительно посмотрел на Сефтера.

– Это же стихи Етима Эмина… – обратился Абди к учителю, ища у него поддержки и ожидая объяснения. – В последних строфах упоминается имя автора.

– Да, Абдулов, это стихи Эмина. Но с рефренами вышла путаница.

– А что такое рефрен? – не понял Абди.

– Слова, повторяющиеся в конце каждой строфы. Запомни, Абдулов! Сефтер по-настоящему проучил тебя. Молодец, Сефтер! Я не знал, что со стихами можно экспериментировать, как с химическими элементами.

Класс аплодировал своему поэту.

Абди, опустив голову, пошёл на своё место и стал переставлять рефрены в стихах на своём листочке. Только теперь, вдумываясь, он начал постигать стихи великого поэта. Больше он не заговаривал с учителем о дохлой тройке. Но тройку Курдул Ярдумович ему всё равно поставил.

_____________________

¹ Тукезбан – возлюбленная классика лезгинской литературы Е. Эмина (1840–1880).

² Использован перевод А. Кардаша.

³ Использован перевод А. Кардаша.

⁴ Использован перевод Я. Козловского.

Сорвиголова

При очередном приезде в родное село душа моя совершенно разболелась: обезлюдевшие, осиротевшие, разрушающиеся дома тому были причиной. Их стало больше, чем я видел в прошлый раз.

– И здесь никого не осталось? – спросил я у своего родича, когда мы проходили мимо дома одного из моих одноклассников.

– Нет. Ты же видишь...

– Ведь здесь жила его мать?

– Умерла. Уже третий год.

– А не приезжают её сыновья, дочери?

– Похоронили мать и уехали. Так больше и не появились.

– Сорвиголова ведь приезжал каждый год? – Я назвал своего одноклассника кличкой, которой наградили его ещё в детстве за чрезмерную отчаянность и безумство в поступках.

– Печаль и тоска по нему и загнали мать в могилу.

– Как?!

– Твой одноклассник умер, родич. Упокой Господь его душу, и да продлятся дни твои. – И родственник рассказал мне о его кончине.

А я вспомнил другие события.

Мой одноклассник был смелым и хулиганистым парнем. Бывало, и воровал. В стычках и драках всегда был первым. Потому и назвали его в селе Сорвиголовой. Наряду со смелостью и склонностью к воровству природа так же щедро наделила его высоким ростом и красивой внешностью.

Зимой, когда ребята устраивали санный путь, все катались на санках, лишь несколько человек – на полозьях, и только Сорвиголова – на коньках.

Стоя на высокой горке, крутой, покрытой толстым слоем льда, в жёстких кирзовых сапогах, к которым коньки туго были привязаны верёвками, Сорвиголова оглушительно кричал тем, кто собирался внизу:

– Полундра!

В селе не знали смысла этого русского слова, считали, что его придумал сам Сорвиголова. Как я узнал впоследствии, его отец служил на флоте, оттуда и пришло непонятное слово.

Затем он, не ведающий страха, молнией съезжал вниз, дико улюлюкая. Только искры выбивались из-под лезвий его коньков.

Однажды, когда он вот так съезжал с горки вниз (мы учились тогда в восьмом классе), перед ним оказалась девушка, его ровесница. При ударе её подбросило в воздух, и никто не успел заметить, как Сорвиголова ещё в воздухе подхватил её. Всё произошло в считаные мгновения. Со стороны можно было подумать, что девушка сама прыгнула ему на руки. А мы уже давно знали, что он любит носить девушек на руках.

Когда мы ещё ходили в четвёртый класс, в наш класс приняли девочку, приехавшую из города. Она, конечно, отличалась от сельских девочек тем, что одевалась по-городскому и на крутых сельских улочках чувствовала себя не совсем уверенно.

Как-то осенью после проливных дождей образовались большие лужи. Дойдя до школы, городская девочка в своих новых сапожках в замешательстве остановилась, не зная, как обойти огромную лужу. Дети смеялись, и никто не догадался помочь ей.

Вдруг Сорвиголова (правда, тогда его ещё так не называли) в своих резиновых чёрных ботах с высокими голенищами направился к бедной девочке, поднял её на руки и донёс до самых дверей школы. Для нас, детей, это было небывалым делом, в селе никто бы так не поступил. Не найдётся в горах свидетеля случаю, когда даже какой-нибудь большой дядя носил на руках какую-нибудь тетю. Мы знали: даже старые бабушки не позволили бы своим сыновьям нести себя. А этот вот что учудил. Смех прекратился; никто из ребят, остолбенев, не мог вымолвить ни слова. Разрядила обстановку сама городская девочка: она влепила своему спасителю звонкую пощёчину. Тем самым девочка показала, что она тоже относится к нам, является неразрывной частью сельского ребячьего мира, по крайней мере она могла так подумать. Пощёчина всё расставила по местам: опять раздался смех, возбуждённые крики, все зашевелились и задвигались. Только никто не понял, почему девочка совершила этот несправедливый акт, лишь благополучно оказавшись у дверей школьного коридора, а не раньше, когда будущий Сорвиголова брал её на руки или переносил через лужу...

В селе ещё не знали, что Сорвиголова использует свой первый маленький опыт и в дальнейшем, когда вырастет, но и по-своему отомстит за пощёчину...

В годы моей учёбы в институте, когда однажды летом я приехал на каникулы в село, я встретил там Сорвиголову. К тому времени он превратился в ладного молодца, способного вскружить голову какой угодно красавице.

– Как поживаешь? – спросил я.

– Отслужил в армии. Работаю.

– Где? Что за работа?

– Советский Союз большой. Сегодня – здесь, завтра – там. Я на колёсах. В поездах...

– Проводник, что ли?

– Можно и так сказать, – опять неопределённо ответил он. – Ну а ты как? Слышал, учишься в Москве... Стипендию хоть получаешь?

– Советский Союз же, – в тон ему отшутился я. – То получаю, то нет.

– Если не хватает денег, скажи мне. Я тебе дам. Сколько хочешь... Если хочешь, буду посылать ежемесячно.

От последних его слов я испытал непонятное беспокойство. Пусть он и одноклассник, но я вспомнил кличку, которой наградило его село, и, желая повернуть разговор в другое русло, поспешно сказал:

– Не надо, спасибо... Каким ветром тебя занесло в село?

– Жену привёз.

– Поздравляю! – сказал я. – Не рано ли ты женился?

– Мать одна оставалась... Женился, чтобы ей помощь была...

– Значит, оставляешь жену в селе?

– Да. Сам я должен уехать.

– А жена согласится?

– Если бы не соглашалась, я бы её сюда не привёз...

Мы расстались. Это оказалось нашей последней встречей.

Но о Сорвиголове впоследствии я много слышал от односельчан.

Как выяснилось, каждый год он приезжал в село вместе с новой женой. Увидев его новую жену, предыдущая уходила. Говорят, так было несколько раз. Жёны, которых он находил и привозил из разных уголков большой страны (все красивые, как на подбор!), имели представление о сельской жизни, не чурались работы, даже тяжёлой, отличались миролюбивым характером, знали, как себя вести, и умели ладить со свекровью. Это, как утверждают, правда: его жёны поддерживали в доме порядок и чистоту, с родника носили воду в кувшине, ухаживали за скотиной, заготавливали кизяк, с поля приносили траву в вязанках, в огороде растили капусту, выращенную капусту возили продавать на базар, обхаживали свекровь и сохраняли верность мужу. Со слов людей, они выучились и лезгинскому языку, их можно было увидеть и на сельских свадьбах, и на похоронах. Да, так утверждают сельчане и могут даже поклясться.

– Сыночек, эта невестушка очень хорошая, почему ты её выгоняешь? – говорят, спрашивала мать каждый раз, когда сын привозил новую жену. – Неужели не жалко такой женщины? Что скажут в селе? Стыдно!

– Мать, зачем лишние слова? – каждый раз отвечал сын. – Чем тебе плохо иметь новую невестушку?

Когда он в последний раз привёз новую жену, мать не пустила её в дом:

– Не надо мне её! Чтобы духу её здесь не было! У меня есть невестушка!

Сын и его новая жена уехали. Больше он в селе не появлялся. Разнёсся слух, что несколько лет он отсидел в тюрьме. Потом, когда вышел, в купе какого-то поезда его нашли убитым...

Последняя невестушка не оставляла мать своего мужа до самой её смерти. Правда, долго ухаживать за ней, обессиленной горем, не пришлось. Невестушка по всем правилам организовала похороны свекрови.

Как рассказывают, когда невестушка собралась уезжать к себе на родину, сельчане, в полной мере оценившие её человеческие качества, упрашивали её остаться.

– Если бы у меня был ребёнок от мужа, я бы осталась, – ответила молодая вдова. – Он хотел ребёнка, мальчика... Бог не дал...

Такой ответ женщины, по-моему, позволяет оценивать бурную жизнь Сорвиголовы с несколько неожиданной стороны. Если бы исполнилось его желание, в нашем селе опустевших домов было бы хоть на один меньше.