Ключевое место в книге занимает роман «5/4 накануне тишины». Собственно, уже само название задаёт ритм произведения. Попытка построения музыкальной аналогии в тексте – эксперимент не новый, но всегда крайне интересный. Сама постановка вопроса уже содержит в себе определённую биполярность, сплав архаики и современности. С одной стороны, новаторство в части формы, с другой – мгновенная ассоциация с такими вершинами музыкально-философской прозы, как «Игра в бисер» Германа Гессе и «Доктор Фаустус» Томаса Манна. Роман Галактионовой, безусловно, – образец сложной прозы. И в смысле речевом, и в смысле проблематики. Особенности построения фраз, композиционные решения внутри глав и драматургия их расположения тесно увязаны с тем, что, собственно, происходит в книге. А происходят в ней вещи страшные, ставятся вопросы неимоверного накала и философской глубины. Разумеется, есть место и некоторой иронии – и литературной, и философской, и – порой – чисто житейской, бытовой. Для начала остановимся на художественных приёмах, которыми пользуется Галактионова в своём романе.
Первое, что сразу же бросается в глаза, – курсивные вставки, разбивающие порой фразу на части:
«Ему всё чаще казалось: если удастся умирание жены развернуть в сторону выздоровленья,
– Люба – постарайся –
голубушка – вернись – оттуда –
– где – ты – теперь –
это может изменить
картину мира».
Подобные вставки, которых множество в каждой главе, как ни парадоксально, не утяжеляют восприятие, а придают тексту динамику. И – дают большее погружение в сюжет. Проговаривая выделенное курсивом, волей-неволей начинаешь как-то более лично воспринимать события, разворачивающиеся в романе. Вторая композиционная особенность – нелинейный монтаж, грамотное распределение находящихся вне времени сцен по всему объёму произведения. Весьма интересна также сюжетная составляющая. К примеру, линия с поиском секретной лаборатории НКВД, вскользь заявленная в первой половине романа, обретает взрывное продолжение в самом конце, становится выводом – и разрешением проблем, рассмотренных в романе. Художественные приёмы, техника письма Галактионовой погружают читателя в шизофренично-безысходную реальность героя произведения – что заставляет вместе с ним искать ответы на очень непростые морально-нравственные и мировоззренческие вопросы.
Что же происходит в «5/4 накануне тишины»? Успешный «бизнесмен из 90-х», Андрей Цахилганов, сын полковника КГБ, начальника лагеря политзаключённых, решает свои нравственные проблемы, находясь неотрывно у постели умирающей жены. И – что самое интересное – решает успешно. Что же мучает Цахилганова? Коренной, раскалённым клином застрявший в затылке вопрос: ответственны ли дети за грехи родителей (что немудрено, учитывая успешную карательную карьеру отца). В какой-то момент вместе с героем начинаешь понимать: да, ответственны, особенно в особо тяжких случаях. И нет исхода, нет оправдания. Грехи отцовские множатся в грехах чад, возмездие накрывает весь род – и страшно оно, это возмездие. Ох как страшно. Словно чёрная дыра, череда преступлений и наказаний затягивает всех, кто оказался рядом с проклятым, страдают ближние и дальние, и нет этому конца. Впрочем, ближе к концу произведения, опять-таки вместе с героем, находишь своеобразный выход из этого порочного круга. Обретение цельности разбросанной, расслоённой личности и стремление к искуплению через самопожертвование – возможный, хотя и не универсальный исход.
Безжалостно-иронично прописано в романе умирание жены Цахилганова на фоне уже умершей любви людей друг к другу. Да, в мире романа отсутствует человеческая любовь, люди отвратительны, беспощадны друг к другу. Но задумаемся, есть ли мир «5/4 накануне тишины» – реальный мир. Нет. Скорее – это мир внутри головы Цахилганова, индивидуальное Чистилище, сквозь которое он должен пройти. Причём неважно – попадёт он потом в ад или рай. Важно, что чистилища не избежать. Любовь умерла или умирает. Значит – она не может быть решением проблемы, она за скобками, вовне, активной силой не является. Здесь – крайне замысловатая полемика с христианством. По Галактионовой, великому грешнику любовь в чистой её форме недоступна. Даже молитву осквернит он, произнеся. Что же делать? В романе даётся оригинальное решение. Если тебе уже недоступна сама любовь, сделай её – как идею – предметом служения. Привыкший к мирским наслаждениям Цахилганов много дней не покидает палату, сидит возле больной жены. Аскеза, самопожертвование – не средство, но путь. Сознание героя расслаивается именно в реанимационной палате, где умирает Любовь. Появляется Цахилганов внешний, светлая сторона обычного Цахилганова. И через общение с этой своей светлой стороной – надо сказать, шизоидное, бредовое общение – приводит к нахождению возможного выхода. И, когда выход найден и начинается прямое действие – пусть тоже происходящее в бредовом видении, – субличности сливаются в некое гармоничное целое.
Вернёмся к разговору о книге в целом. Помимо романа, датированного 2004 годом и в своё время достаточно нашумевшего, в неё входят рассказ «Adagio» (1982), повесть «Это был Шулмусы» (1992) и очерк «Мятежная лампада века. К 180-летию со дня рождения Л.Н. Толстого» (2008). Что любопытно: эти произведения связаны с романом достаточно интересным образом. В рассказе проделана интересная композиционная работа, эксперимент с музыкальной формой в литературе. В повести находим своеобразное предчувствие будущего стиля Галактионовой, ощущается, как и в «5/4 накануне тишины», влияние Айтматова. Очерк развивает, по сути, главную идею романа – рассматривает историческую, поколенческую ответственность – но уже в жанре журналистики. В целом – после прочтения книги – чувствуешь себя так, будто пережил что-то большое, заставившее переосмыслить отношение ко многим вещам. Надо сказать, редкая книга даёт такой уровень погружения. Несколько дней, проведённых с «Восстанием праха», могут стать ценным опытом даже для бывалого читателя.
Иван КУПРЕЯНОВ