Увидевшая свет одноимённая книга известного петербургского писателя – это философский роман эпохи, облечённый в литературную форму интеллектуальнохудожественной прозы.
Её содержание обращает нас к животрепещущим проблемам, вездесущим ковидом выведенным на свет Божий. Мы прозреваем их сквозь хитросплетения судьбы главного героя – Дмитрия Мышкина, «маленького человека» современной России, состраданием к которому в веках прославилась великая русская литература. В этом Богом оставленном юноше, прозревающем в сиротском одиночестве социальные травмы своего времени, сплелись и простодушная открытость князя Л.Н. Мышкина, и нравственная прозорливость Ивана Карамазова, и социальное неистовство Родиона Раскольникова. И в этом хитросплетенье черт персонажа эссе с героями Ф.М. Достоевского – залог жизни и крепости гуманистических традиций нашей великой литературы. «Униженные и оскорблённые» в романах Александра Потёмкина вызывают в неочерствелой душе глубокое сострадание. Они – слепок всечеловеческих страданий своего времени.
Дмитрий Мышкин – почти юродивый, а значит – чувствилище Бога, и вмещает в истерзанную душу свою страдания всего рода человеческого. Его не ставят в грош ни в приволжском детдоме, куда забросила жестокая судьбина, продав за 500 целковых старику-инвалиду как ненужную рухлядь, ни в московском приюте-ночлежке, где герой добросовестно трудится за право пристанища. Личность Д. Мышкина сложна и многогранна: он и трудоголик, и меланхолик, и неистовый мечтатель-прожектёр. И это не шизофренически расколотая, но «многосамостная» личность, которой тесно в рамках одного лишь целостного «я». Средь людей герою трудно. Но автор наделил его отчаянной силой сопротивляться жестокой судьбине, то и дело вознося его из убогой чахлой лодчонки на пустынном волжском берегу в густонаселённый идеальный мир литературы и философии.
Одинокий среди людей
Питать свой разум высшими образцами культуры – вот подлинное наслаждение лучших героев А. Потёмкина. Одинокий средь людей, Дмитрий Мышкин обретает закадычных друзей в идеальном мире в обществе Канта и Гегеля, Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского. Собеседуя с ним, «друзья по культуре» споспешествуют ему в делах душевных: превозмочь боль и страдание одинокой мятежной души. Обретение высшего счастья в мире горнем (идеальном) – лейтмотив мною любимых героев Александра Потёмкина: от изнеженного жизнью французского аристократа Андрэ Иверова до российского социального отшельника Дмитрия Мышкина.
Но отвлечёмся от душевных травм Д. Мышкина и обратимся к социальным проблемам, высвеченным Александром Потёмкиным в хитросплетениях судьбы его героя. Главная из них сквозит в самом названии: одиночество человека в современном мире. Что ж в этом нового? Социальное разобщение – неизбежный спутник размывания вековых общинных скреп народной жизни.
Но постиндустриальная современность внесла свои коррективы в ощущение социальной ценности индивидуального. По свидетельству английского социолога (польского происхождения) З. Баумана, ныне мы вошли в социальное пространство, которое культура в прошлом не считала пригодным для жизни. Оно отмечено не кризисом тех или иных конкретных форм социальной организации, но деградацией социальности как таковой, размыванием, эрозией любых форм социальных связей. Всепоглощающее экономическое, точнее финансовое, начало решительно подмяло под себя социальное – оно отступило «в тень» под неистовым натиском своекорыстного, меркантильного интереса. Победе финансового начала над социальным сопутствует ощущение непрозрачности социальных процессов, ранее казавшихся вполне предсказуемыми. Лёгкость ухода от социальных обязательств, «побег и ускользание» пришли на смену ранее довлеющим формам социального господства, породив философскую метафору «ускользания бытия». Невесть откуда пришедшая пандемия обнажила социальный нерв проблемы деградации социального. Социальная дистанция, ковидный маскарад, наконец, повсеместная виртуализация социальных коммуникаций (дистанционный формат) до предела обострили проблему личностного одиночества, придав ему глубинно-сущностный, экзистенциальный характер социального изгойничества.
Потребность в эмпатии
Изгой – не только герой Александра Потёмкина А. Иверов («Изгой», 2003). Изгои – это и мы с вами, персонажи постмодернистской эпистемы «конца человека». Проблема экзистенциального одиночества человека современного общества острым художественным чутьём предвидена А. Потёмкиным задолго до наступления пандемии. И его герой находит ответ на горькое чувство социальной неприкаянности в насущной потребности в эмпатии – вчувствовании (вживании) в чужие сознания и души. Потребность в эмпатии лежит в основе человеческого общения – связующей нити человеческих душ. А в вынужденной разобщённости она побуждает страдать и томиться одинокую душу, лишённую душевного пристанища в лице другого.
Но работа эмпатии требует напряжения воли и социального воображения. Подвигнутый автором, наш герой без оглядки бросается в разновеликие бездны человеческих душ, открывая нам, читателям, потаённые глубины человеческой подлости. Ибо, движимый потребностью осчастливить людей, Дмитрий Мышкин тяготеет к эмпатической близости с нравственно ущербными «сильными мира сего» – в надежде увлечь их своими про(ж)ектами.
Удивительна палитра сознаний узнаваемых публичных политиков, обнажённая скальпелем утончённого психолога А. Потёмкина! Калейдоскопически разные в индивидуальных извивах восхождения к власти и озадаченные стряпанием лишь своих личных делишек у кормушки власти, они едины в главном: всепобеждающем своекорыстии эгоистического интереса. Нравственно чуткий к уродливым гримасам своего времени и безжалостно смелый в «срывании всех и всяческих масок», Потёмкин жёсткой кистью художника слова запечатлел портретные черты российской политической элиты, одержимой всепобеждающей страстью к непомерной власти и стяжательству. Вот вполне узнаваемый Мудрин, преисполненный высокомерного презрения к не преуспевшим на ниве при(х) ватизации народного добра. Ложно уверенный в собственном величии, он не удостаивает вниманием деловые предложения социально значимых проектов. А вот и (не менее узнаваемая) прихотливо-своенравная Польская, озабоченная лишь ростом собственного статуса и благополучия. Отвратительные типажи российской публичной политики в саркастически-гротескном изображении Потёмкина предстают пред читательским взором из-под пера того, кто знал их чиновничий мир отнюдь не понаслышке. Неожиданный финал романа представляет собой символическое искривление реалистической эпистемы текста – таков неомифологический извод его эссеистики.
Фантазийная гротескность
Развязка многозначительна своей фантазийной гротескностью: герой без сожаления покидает людской человейник, добровольно расчеловечиваясь в простой микробиом. Прочь от людей! Туда, где нет подлости и стяжательства, предательства и чванливого глумления над униженными и оскорблёнными. Но, мечтая трансформироваться в мельчайшую субстанцию жизни, Дмитрий Мышкин надеется взять с собой в новый мир весь свой недюжинный запас знаний, горький опыт личных переживаний и надежд на лучшую долю в мире без границ. И в описаниях грёз героя о телесных перевоплощениях автор выводит нас на важнейшую проблему философского статуса телесности. Обрети мы иную телесную организацию, смогли бы мы сохранить привычные формы презентации в культуре? Вопрос не праздный. Современный постгуманизм озадачился заменой человеческих органов на искусственные во имя обретения грядущего личного бессмертия. Но наше знание, обусловленное диапазоном чувственности, равно как и психические переживания, жёстко замкнуто на формы нашей телесной организации, сформированные процессом геннокультурной ко-эволюции. А потому постчеловек – это не человек в собственном смысле слова, но лишь человекоподобный биоробот.
Мне жаль, что Дмитрий Мышкин уходит от нас, людей, в мир микробиологических основ жизни. Ибо если есть среди нас подобные ему чистые и бескорыстные души, в нём всё ещё стоит жить. И есть надежда изменить эту жизнь к лучшему. Но, быть может, преображённый Дмитрий Мышкин уже вернулся к нам в виде смертельного вируса, дабы спросить с нас за всё, сотворённое с нашей планетой? Местоблюститель одиночества стал беспощадным судиёй всея и всех. Это грозное предостережение дарит нам философско-публицистическое эссе Александра Потёмкина «Прозрения одиночества».