В 90-е годы советские и немецкие ветераны войны, члены Санкт-Петербургского центра международного сотрудничества «Примирение», вместе ездили по местам боёв и воинских захоронений под Санкт-Петербургом. Постепенно сложилась традиция возложения общего венка с надписями на русском и немецком языках к памятникам погибшим советским воинам.
О каждом таком возложении докладывалось руководству городского совета ветеранов и в администрацию Санкт-Петербурга. Наши акции всё чаще поддерживались на официальном уровне. Примирение стало потребностью и вылилось в создание в Сологубовке, под Мгой, немецкого солдатского кладбища.
И вот наступила кульминация. Нам сообщили, что 9 апреля 2001 года на Пискарёвском кладбище руководители России и Германии впервые возложат совместный венок. Конечно, радость была большая. Получалось, что нашу акцию одобрили не только в Смольном, но и на высшем государственном уровне в некогда враждовавших странах. Однако радость нашу в Совете ветеранов охладили, сказав, что на мероприятие приглашено лишь руководство. В жизни так нередко бывает: ты делаешь что-то хорошее, а почести достаются другим. Стало обидно в первую очередь за настоящих ветеранов-фронтовиков, которых отодвинули в сторону. Уговоры не помогали. Организаторы отделывались дежурной фразой, что надо было раньше подавать заявку, а сейчас, мол, уже поздно, всё согласовано на высшем уровне. И всё-таки мне удалось принять участие. Это была целая спецоперация по преодолению кордонов. Помог опыт работы военным дипломатом в 80-е годы в Польше.
Отставные генералы были, мягко говоря, удивлены, когда увидели меня у входа на мемориальное кладбище. Но сделать уже ничего не могли, так как сразу же после нас прибыли Путин и Шрёдер для возложения совместного венка. Последовала команда к выдвижению, и я молча присоединился к группе. После возложения главы государств решили подойти к нам и пожать каждому руку. Генералов в военной форме для этого выстроили в одну шеренгу, которую, к удивлению многих, замыкал я – в гражданской одежде. Генералы сделали последнюю попытку вытолкнуть меня из строя, но я упёрся. Препираться со мною было поздно, так как Путин со Шрёдером уже подходили к нам. Они пожимали руки генералам, а те представлялись согласно должности и званию. Со стороны я, скорее всего, выглядел каким-то инородным телом, отличаясь от генералов не только одеждой, но и возрастом. Поэтому, когда Шрёдер и, чуть сзади от него, Путин подошли ко мне, заканчивая церемонию, то я увидел их вопросительные взгляды. Немец явно раздумывал, подавать мне руку или нет. С одной стороны, вроде бы я стоял в строю приглашённых ветеранов, с другой стороны, выглядел в своей курточке из кожзаменителя как смотритель Пискарёвского мемориала. На всякий случай Шрёдер протянул мне руку. И тут случилось то, чего я сам от себя не ожидал. Я представился на немецком языке и поблагодарил руководителей России и Германии за поддержку «Акции примирения».
Ветераны смотрели на меня с удивлением, не понимая услышанного, а Шрёдер с Путиным улыбнулись и кивнули, когда я назвал их солдатскими детьми. Так действительно и было. Оба их отца пострадали от войны: советский солдат был искалечен на Невском пятачке, а отец Шрёдера погиб. Через десять лет мне довелось ещё раз встретиться с бывшим немецким канцлером ФРГ Герхардом Шрёдером. Он посетил немецкое военное захоронение в Сологубовке, под Мгой, и удостоил меня беседой. И вновь улыбнулся, когда я ему напомнил о нашей встрече на Пискарёвском кладбище.
Юрий Лебедев,
член Союза писателей Санкт-Петербурга,
председатель центра «Примирение» (1995–2005)