ПОЭЗИЯ УКРАИНЫ 
***
В моём саду невесело живётся.
Нет муравейника, нет листьев,
ягод нет.
И солнце, улыбаясь, не смеётся.
Постылый между ветками просвет.
В который раз я за себя в ответе,
В который раз я сам себе твержу,
Что самое прекрасное на свете,
Когда я мысленно в мой сад родной
вхожу.
И замечаю признаки распада,
И ощущаю ледяную взвесь,
И вспоминаю время листопада.
Как хорошо жилось мне здесь!..
Теперь не то. Лишён я обаянья.
Нет и в помине самого себя.
И нет в душе наивного сиянья –
Так, будто родины лишился я.
***
Деревья дышат покоем.
Я в парк не спеша вхожу.
Есть в осени что-то такое,
О чём я тебе не скажу,
О чём говорить не надо,
Когда осенние дни
Горят золотым окладом,
И осень иконе сродни,
Когда на тропинках парка
Бугрится ворох листвы,
А ветки – как будто огарки,
И нет уже той синевы,
В которой купается небо,
И облачко чайкой парит,
И новый рождается стебель
В предутренней вспышке зари…
Есть в осени что-то такое,
О чём я тебе не скажу.
Деревья дышат покоем.
Я в парк не спеша вхожу.
***
И это действительно так:
Слеза упадёт на камень
И превратится в пламень,
А рядом проросший злак –
В неопалимый куст.
А ты станешь горстью пепла,
Безжизненной и нелепой,
Как пять нерождённых чувств.
***
Набухла серая мгла,
Как мокрого хлеба горбушка.
Ты в эту осень вошла,
Гармонию жизни нарушив.
В дождливую осень вошла
Любовью своей безответной.
Набухла серая мгла
И скрыла дыхание света.
Военное эхо
Мы уйдём за горизонт когда-то.
Кто ж тогда напишет о войне?
Потихоньку ускользают даты,
Лишь на фото выцветшем солдаты
В строгости застыли на стене.
Их сдерут, прилипнувших к обоям,
Правнуки, не знавшие войны.
Вряд ли им, пришедшим с поля боя,
Заслонившим целый мир собою,
Устоять на бруствере стены.
В доме перестраивают что-то,
Говор, смех… И лишь они – одни.
Безответно погибает рота –
Старые поломанные фото,
Прошлые растаявшие дни.
И не дозовёшься подкрепленья,
Взглядом понапрасну не проси.
В новой жизни – смена поколений.
Мой сосед в железный бак забвенья
Фото – и обои выносил…
***
…И мальчики кровавые в глазах…
А.С. Пушкин. Борис Годунов
А в глазах всё мальчики
да мальчики,
А людские судьбы – словно мячики,
Нету ни заботы им, ни жалости –
Прыгайте, ах, прыгайте, пожалуйста!
У кого-то отняли копеечку,
Мальчики в помаде, словно девочки,
И голодный мечется меж сытыми –
На Руси юродивых не считано,
На Руси юродивых немерено.
Сколько умных мальчиков потеряно!
Главное – потом в грехах покаяться.
А в глазах мелькает – примелькается!
…Но и веры на Руси немерено.
Мальчики, ещё не всё потеряно!
Старый Киев
Кириллицу улиц уча,
в глаголицу гула врастая,
о счастье твоём (через «ща»1)
в пылящихся окнах читаю.
Домишек тома – по слогам –
из полных собраний сомнений:
такой ли мещанский ты хам?
Скорее – истерзанный гений.
Твой путь: из варяг до… ворюг.
Ну кто над тобой не вампирил?
Но майское марево вьюг
каштановых – лучшее в мире.
Юродствуй и пей, хоть с утра,
во фраке блатном с позументом,
но – высшего ордена лента –
блестящая лента Днепра.
Парижу её не познать –
Вот эту кириллицу улиц,
где крестик и нолик сомкнулись,
являя Спасителя знак2.
1 Слово «счастье» по-украински пишется «щастя».
2 Древние азбуки, и прежде всего глаголица, имели в основе буквосимволы: крест (А – аз) – символ Иисуса, круг – символ Вседержителя, треугольник – символ Троицы.
Плоть дождя
Люблю ходить по дождю,
А дождь – сам идёт по мне.
Так с плотью сходится плоть…
Любовь к дождю – от отца:
В каком из концлагерей
Впитал он её в себя?
Наверное, Бухенвальд
Его приучил к дождям,
Став первым из лагерей!..
И где-то там рядом дом
Иоганна Гёте был –
Видал ли его отец?
Уже не спросить! И дождь!..
Дерево в пустыне
Вы радовались дереву в пустыне,
как будто брату,
который смог в песках, без крыш,
под синью
найти отраду?!
Я не узнал, о чём ему поётся,
как звать доныне,
а дерево поэтом остаётся
в людской пустыне.
И разве просит горы расколоться
и принести в горсти ему хоть реку?
Но соки руслом движутся по кольцам
внутри побега.
И мир живёт, пока в нём сок играет.
Не враг пустыня, если сок не стынет.
С ним Бог не одинок. И не карает
его пустыней.
Домашнее
На маленькой кухоньке
Несколько лет
Живёт сиреневый газ.
Картошка и сало.
Реже омлет.
И не живёт ананас.
На маленькой кухоньке
Стол у окна.
И он создаёт уют.
На нём, кроме чая с рюмкой вина,
Стихи иногда живут.
Дельфины
Плавники, хвосты и спины,
Пены, брызги и раздолье,
Траектория дельфина:
Море – небо, небо – море,
Траектория дыханья:
Выдох – в волнах, вдох – на ветре,
Словно сквозь две тонких ткани
Он намётывает петли…
Чтобы двум стихиям слиться
Неразрывной светлой глыбой, –
Вверх взлетает рыбо-птицей,
Опускаясь птице-рыбой…
Он – все выпавшие звенья
Заполняет в мире сущем,
Траектория мгновенья –
Между прошлым и грядущим.
Тайный знак перворожденья
Плавником прочертит резко –
Символ жизни, притяженья –
Звёзд морских
И звёзд небесных.
Старый дом
И снова домик на Подоле
Средь луж, блестящих, как слюда.
Не знаю, ностальгия, что ли
Во сне зовёт меня сюда?
Забытый рай. Земля пустая.
Заросший двор, уже ничей,
Где куст сирени отцветает
Над грудой битых кирпичей,
Где летом пух лежит, как вата,
Творя особый, свой уют,
Где те, кем были мы когда-то,
В зелёной памяти живут.
Он каждой веточкой знакомой
Готов свести меня с ума…
Ну как вместишь тоску по дому
В многоэтажные дома?
***
У самой ночи на пороге,
Уже от берега в отрыв
Сидит гора, босые ноги
В живую воду опустив.
Сидит, как жизнь, неизгладима,
На берегу реки родной
И – проплывающие мимо –
Считает тучки по одной.
А на плечах – огромный город,
А возле ног из года в год –
Течёт река, минуя гору,
И в даль уносит небосвод.
Бежит, то шире, то теснее,
Живая, вечная вода,
Сбегает время вместе с нею
Из ниоткуда в никуда…
Бабушка
Не отнять у вечности. Вечность – не больница.
И теперь стоим мы, впервые не спеша.
Не увидим бабушку. Бабушка приснится –
Тихая и светлая ландыша душа.
Нам всё было некогда. Всё нам было мало,
Пробегали мимо мира твоего.
Старые иконочки… листики бумаги…
Узелки с лекарствами… и больше ничего.
Это внук твой, бабушка, старший твой,
любимый,
Помнишь – в детском шарфике,
в скверике, в снегу,
Мимо чучел слепленных и прохожих мимо,
На сугробах падая, я к тебе бегу.
Это внук твой, бабушка, сыт я, не тревожься,
И ещё заштопки на носках твои.
Многое исходит в нашей жизни ложью,
Но заштопки эти мне – из числа святынь.
В жизни чередуется чёрное и белое,
Но ревнивый ангел есть в моей судьбе
Через годы юные, через годы зрелые
До сих пор я, бабушка, всё бегу к тебе…
Всё умом постигнуто. Сердце – не мирится,
Что-то потаённое вороша.
Не увидим бабушку. Нам она приснится –
Тихая и светлая ландыша душа.
Дом у озера
Здесь голуби гнездо под стрехой свили,
И проступают пятна на стене,
И воет ночь собакой Баскервилей
На пустоши за озером во тьме.
И за полночь, не скрипнув половицей
В своём полувиденье-полусне,
Невинная красавица девица
По комнатам здесь бродит при луне.
Здесь ловит слух все шорохи и звуки,
И прорастает утро вещим сном,
И не в обнимку спать – такая мука,
Когда рассвет сереет за окном.
Но отступают шорохи и страхи,
И все на свете беды – не беда,
Когда на лавку сброшена рубаха
И ждёт внизу ревнивая вода.
А вечером дубовые ступеньки
Под шум дождя поднимут вас туда,
Где в очаге горящие поленья
Трещат о том же: беды – не беда.
Беда-не-беды – дождь в окно стучится,
Беда-не-беды – капает в ведро,
И верный пёс, которому не спится,
Беда – не беды – чувствует нутром…
***
Полночь… Банальнее нет начала
Обыкновеннее нет причала
Лодки наклон и кивок весла
Водят по ниточке баржу с грузом:
Липким углём, раскалённым арбузом
В лодке то лодочник, то вода
Остановиться… Остаться… Жить
Остановиться, остаться, выжить
Берег един, как церковная известь
Не завоёван, неразделим
Снасти опущены…
На теченье
Слышно чехони тугое тренье
Слышно, как движется не спеша
Перебирая тростник губами
То ли утопленник, то ли душа
С длинными как у сома усами
***
Тополиного пуха медлительный снег
На себя не похожий
Ни тебе снеговик
Ни тебе человек –
Просто вымысел божий
И от этого вымысла всё хорошо
Всё беспечней ненужность
Словно сердце в холодную воду вошло
И нырнуло поглубже
И на месте его – пустота
По краям передместья
Мост растёт на крови. У моста
Машет удочкой детство
Если влево кивок, то чехонь
Если вправо, то жерех
…Всё ты взрослая гладишь ладонь
Завоёванный берег
Материнский дом
Добирался я столько лет,
Будто грелся на пепелище…
Скудный скарб на твоём столе
Слаще всякой заморской пищи.
Как лампада, лампа горит,
Словно хочет меня исповедать.
Не в последний ли раз до зари
Говорить нам о болях и бедах?
Не пустила курить за порог –
Обронила тихо причину:
«Ты кури прямо здесь, сынок,
В доме так не хватает мужчины».
Громоздятся слова горой
И в дыму оседают с пеплом –
Одиночеству нужен герой,
Да оно выбирает слепо…
Рассказать, как мой скит поостыл? –
Только станет ли матери легче
От того, что её повторил
Я в такой же простывший вечер:
Не пустил свою дочь за порог,
Жадно запах духов вдыхая:
«Посиди ещё хоть чуток –
В доме женщины так не хватает».
Помнишь, как-то сказал: «Вернусь,
Отряхнусь от житейского хлама…»
Обнимает надгробный куст
Белый крест, за которым – мама.
Извивается между строк
Сизый дым, словно явка с повинной…
«Покури, покури, сынок,
В жизни так не хватало мужчины».
***
И шёпотом, и говором, и криком,
Причинно-следственным законам
вопреки,
Ты хочешь стать свободной и великой
На лезвии единственной строки.
Твои слова забудутся не скоро –
Они сильнее ядовитых стрел.
Я поседел на половину горя,
На половину горя постарел.
Дочери
Я забуду картинки из прошлого,
Выживаньем опошленный быт.
Затеряется в хламе заброшенном
Нехорошая память обид.
Утро встретит улыбкой
таинственной.
Ты со мной, и на все времена
Для тебя я останусь единственной,
Если жизнь в самом деле одна.
***
Когда, срываясь, звёзды разбивались,
Я попросила, глядя в пустоту:
Не надо, чтобы все мечты сбывались,
Оставь одну несбыточной мечту.