Собиратель странностей. – М.: Книжный клуб 36,6, 2011. – 416 с. – 1000 экз.
Родиться и вырасти в Москве – всё равно что в Зазеркалье. «Собиратель странностей» Бежина – это, как сказано в книге, коллекционер странностей человеческих; но на деле он, скорее, нежный и преданный собиратель трепещущих на ветру листов московской ностальгии. Мир отошедший, дымчато-хрустальный, застывший в морозных переулках, осенних парках, летних дачах. В них одинаково растаяли композитор Скрябин и мальчик из английской спецшколы, что у ВДНХ. Растворились в старой Москве, которой сейчас уже не увидишь, нет её, но Бежин заклинает, поёт, зовёт на её языке, который не только внятен нам, но и пробуждает сочувственную тоску. Ведь и у тех, кто не рос в Зазеркалье, найдётся в памяти уголок, который, кажется, теплится только в нас одних, но чудесным образом оживает, соприкасаясь с чужой ностальгией. Хотя для читателя Бежина уже не чужой, а нашей, как его речь – плавная, ясная, ёмкая. Хорошая русская речь.
Осень в Благовещенске. – М.: Новости, 2011. – 128 с.: ил. – 500 экз.
Живопись в технике монотипии – это оттиск от картины, нарисованной на твёрдой поверхности. Словно ледяные узоры расцветают на ней, словно кустарниковая поросль сплетается в дебри или грозовое небо переливает багрянец в серой толще. Скончавшийся год назад Леонид Завальнюк был не только поэт, но и художник, и книга, вышедшая после его смерти, – синтез живописи и словесно-ритмической музыки, простой, настроенчески-внятной, но размытой, приглашающей к домысливанию, самостоятельному наполнению значением. «В каком-то возрасте мы все теряем стиль», – замечает Завальнюк, разумея выход за пределы стиля туда, где переживание говорит с душой напрямую, как и в детстве, не нуждаясь в кодовом посреднике. Эта вселенная – не дом для одного, населена людскими душами, способными к сопричастию, и, если удастся оно, значит, поэт скажет: «Как хорошо, я снова жив», – и будет прав.
«Ума палата»: детский фразеологический словарь / Е.И. Рогалёва, Т.Г. Никитина. – М.: ИД Мещерякова, 2012. – 320 с.: ил. – 3000 экз.
Чем новый детский фразеологический словарь отличается от прежних? Положим, он предназначен для «любознательного фразеолога». Но и раньше детские словари не ограничивались сухой справкой, а предлагали познакомиться с историей возникновения устойчивого сочетания. Однако Рогалёвой и Никитиной мало было раскрыть этимологию и научить детей понимать фразеологизмы – они задались целью включить россыпь ёмких образных выражений в активный детский лексикон. Поэтому авторы рассказывают, как научиться дома варить тот самый кисель, за которым не стоит ездить семь вёрст; предлагают развить в себе актёрские способности, изобразив барана, увидевшего новые ворота; помогают экспериментальным путём установить, почему иногда получается выйти сухим из воды; придумывают весёлые гимнастические упражнения и попутно ещё успевают рассказать о музеях русской старины и играх, которыми забавлялись папы и мамы, бабушки и дедушки нынешних любознательных.
Культ как феномен литературного процесса: автор, текст, читатель. – М.: ИМЛИ РАН, 2011. – 480 с. – 500 экз.
Сборник статей известных литературоведов, социологов, философов посвящён феномену культовой литературы. Культ – понятие ненаучное, неточное, но довольно чётко осознаваемое; авторы сборника понимают под культом в первую очередь эмоциональное отношение к тексту и влияние текста на социум. Таким образом, культовая литература – явление в меньшей степени филологическое, в большей – социальное, творят культ сами читатели. Как и почему они это делают, что с ними при этом происходит, какова жизнь текста в разных социумах, эпохах и на разных языках – вот предмет исследования учёных. Материалом для изучения послужили охватившая Европу «Вертерова горячка» и феномен французского переложения Достоевского, которое дало пищу для рассуждений о «загадочной русской душе»; мифы, выросшие вокруг фигур Эдгара Аллана По и Пауло Коэльо, отчасти подпитанные ими самими; «культ» Джона Донна спустя века после его смерти, а также многие другие ярчайшие литературные явления.
Письма из коллекции С. Денисова. – Тамбов, 2011. – 728 с. – 1000 экз.
Тамбовский коллекционер Николай Алексеевич Никифоров вёл переписку с «отцом русского футуризма», проживающим в США поэтом и художником Давидом Бурлюком, с 1956 по 1967 год, до самой смерти адресата. С годами переписка стала еженедельной; коллекционер не только рассказывал Бурлюку о Тамбове (поэт там учился в гимназии и с теплотой вспоминал город), но и посылал ему советские газеты, журналы, был для него главным источником информации о жизни в СССР. В свою очередь, Бурлюк направлял ему свои картины, некоторые части архива. Их отношения вышли далеко за пределы знакомства и даже дружбы по переписке: Бурлюк и его жена просили Никифорова называть их Па и Ма, «как принято в Америке», а Николай Алексеевич считал себя «духовным сыном» Давида Давидовича. Письма публикуются впервые на средства коллекционера Денисова, выкупившего архив Никифорова.
Главчит