Когда английскому писателю У.С. Моэму было 64 года, он решил, что его жизненный и творческий путь подошёл к концу, и написал книгу «Подводя итоги», где изложил все свои сколько-нибудь значительные взгляды – на бытие, памятные места, литературу, музыку, живопись, философию.
Когда ему было 70 лет, он написал статью о своём семидесятилетии, где подчеркнул, что готов в любой момент умереть, но вообще-то ещё крепок.
Когда ему было 80 лет, он написал статью о своём восьмидесятилетии, где добродушно сравнил людей своего давно ушедшего века и новое поколение, склоняясь в пользу нового.
Когда ему было 90 лет, он написал (очевидно, надиктовал: у него стало плохо со зрением) статью о своём девяностолетии, где предстал очень усталым и изнурённым человеком, прошлое которого как в тумане, и каждую ночь он надеется заснуть и не проснуться.
После этого он прожил ещё почти два года, доказывая, как мало человек может знать о своём будущем.
И вот 25 января со дня рождения У.С. Моэма исполняется 150 лет. Новые поколения, которые он приветствовал, прочно вступили в свои права, и не сказать, что Моэму при этом повезло: его книги на Западе выпали из обоймы изучаемых, будучи определены как «сексистские», «расистские» и «проповедующие превосходство белых». В сексизм углубляться не будем, а вот на «расизме» и «превосходстве белых» остановимся, чтобы показать, что, собственно, на Западе сегодня под этим понимается.
В связи с «расизмом» в особенности не повезло двум вещам: маленькому изящному рассказу «Мистер Всезнайка» и роману «Узорный покров».
В «Мистере Всезнайке» автор, он же рассказчик, обнаруживает, что вынужден в течение четырнадцати суток плавания делить тесную каюту с экспансивным пассажиром по имени Макс Келада. Этот самый Келада считает себя британцем, но всем своим смуглым, лоснящимся видом и чересчур оживлённым, фамильярным поведением это опровергает, чем несказанно раздражает автора. На протяжении рассказа рефреном звучат слова «не нравился мне мистер Келада» – но вдруг неожиданно, в результате остроумного сюжетного выверта, отношение меняется, и рассказик завершается словами «в эту минуту мистер Келада мне почти нравился».
С точки зрения нынешнего западного гуманитарного образования расизма здесь хоть отбавляй. Чего стоит фраза «Британский флаг – величественное полотнище, но, когда им размахивает джентльмен из Александрии или Бейрута, я невольно чувствую, что этот флаг несколько теряет в своём достоинстве»! А то, что Моэм, несмотря на заверения Келады, что тот – «британец до мозга костей», продолжает называть его «левантинцем»! Ведь это же явная ксенофобия, не так ли? Словом, то, что в конце рассказа автор неожиданно раскрывает благородство в поведении неприятного Келады, нисколько не оправдывает его в глазах прогрессивных читателей. Нельзя воротить нос от смуглых и фамильярных! Нельзя говорить, что они не настоящие британцы! И, конечно, такое отношение следует объяснять расизмом, несмотря на то что в рассказе «Сумка с книгами» сильнейшее раздражение у автора вызывает фамильярный и чересчур навязчивый белый попутчик-американец.
С романом «Узорный покров» получилось ещё более показательно. Там действие разворачивается в Китае: в отдалённом маленьком городке эпидемия холеры, и британец-доктор вместе с женой (про которую он узнал, что она ему изменяет) едет туда спасать китайские жизни. Где же здесь расизм? О, его тут очень много! Во-первых, сама сюжетная основа: доктор-европеец спасает китайцев, вместо того чтобы показать, как он их угнетает, – разве это не пропаганда белого превосходства? Во-вторых, современные прогрессивные критики упрекают Моэма и его героев, что им, дескать, мало интересен Китай, что они его не знают и не стремятся узнать. И тут опять же неважно, что у Моэма есть отдельная немаленькая книга «На китайской ширме», посвящённая всецело его зарисовкам о Китае. Неважно и то, что на героиню «Узорного покрова» Китай как раз производит сильное – пусть и неоднозначное – впечатление, некоторые картины в книге описаны завораживающе. Но, видимо, критикам расизма надо, чтобы впечатление было однозначное. Чтобы чётко проговаривалось восхищение Китаем – желательно на каждой странице.
Итак, вы видите теперь, что Моэм – несомненный расист и пропагандист превосходства белой расы (только не читайте такие его рассказы, как «Дождь»: описание методов работы белых протестантских миссионеров может нарушить стройность картины мира у борцов с расизмом!).
Теперь, раз уж это имеет непосредственное отношение к России, поговорим ещё и о том, что он британский шпион.
По правде сказать, смутность работы Моэма в России (он наводил мосты между Британией и Временным правительством) такова, что его, пожалуй, можно назвать британским шпионом, даже не особо покривив душой. Главное же заключается в том, что Россия Моэму не понравилась, он мало что в ней понял, и у него здесь ничего не получилось. Если б русские не были белыми людьми, горстку написанного им о России тоже сочли бы проявлением расизма. А так это, пожалуй, русофобия? Не знаю. Во всяком случае, пассаж из книги «Подводя итоги» – «бесконечные разговоры там, где требовалось действовать; колебания; апатия, ведущая прямым путём к катастрофе; напыщенные декларации, неискренность и вялость, которые я повсюду наблюдал, – всё это оттолкнуло меня от России и русских» – тоже достоин внимания как свидетельство времени (на дворе были конец лета и осень 1917 года).
Но почему всё же Моэм – которого в Британии больше нет в программе изучения английского языка в старших классах, и он «по большей части преподаётся на занятиях по постколониальным исследованиям, которые разоблачают расизм» – почему он заслуживает доброго слова и нашего читательского интереса? Тем более что сам себя он, вполне здраво, называл «одним из лучших писателей второго ряда». Таков он и есть.
Однако после него остались десяток-полтора очень хороших рассказов – тонких, остроумных, даже трогательных. Что до его романов – обычно у каждого читателя есть какой-нибудь один «свой любимый». Я, например, предпочитаю «Пироги и пиво, или Скелет в шкафу» – замечательно проницательная, пропитанная в равной мере юмором и лёгкой меланхолией вещь о писательском пути. Очень неплохи «Театр» и «Бремя страстей человеческих».
С Моэмом вообще нетрудно мириться, потому что он «не мнит о себе»: к людям подходит с той же меркой, что и к собственной персоне. По крайней мере, это честно. Борцы с колониализмом скажут, что это не касается его взгляда на людей других рас. Что ж, на этом стоит ещё немного задержаться. В англоязычном интернете мне встречалось обоснование, что произведения Моэма устарели, потому что устарел изображаемый им образ жизни. Какой же это образ? Подумав, отвечаю так: образ, при котором белый человек, приезжая «в колонии», чувствует себя не таким, как местные, и нимало по этому поводу не смущается, а принимает как данность и живёт по своему усмотрению. Моэм захватил тот, увы, совсем недолгий отрезок времени, когда «превосходства белых» уже не было – но и никакого чувства вины перед цветными у белых тоже ещё не было. Как ни странно сейчас это сознавать, то было, пожалуй, единственное время, когда белые люди Запада смотрели на небелых действительно как на равных, не пытаясь переделать их и не давая переделать себя.
Теперь такой взгляд устарел, и Моэм стал на Западе типичным «мёртвым белым писателем-мужчиной» (из четырёх слов два звучат как обвинение; догадайтесь какие). Но нам в России, к счастью, совсем не обязательно под это подстраиваться.