Екатерина ПОЛЯНСКАЯ
***
Отец мой был похож на волка –
И сед, и зол, и одинок.
Лишь на руке его наколка –
Раскрывший крылья голубок.
Нелепо и довольно криво
Он всё летит из дальних стран,
Где сильный, молодой, красивый,
Мой батя не от водки пьян.
Где мать жива. А я, быть может,
В проекте или даже – нет.
Где лёгкие тихонько гложет
Дымок болгарских сигарет.
И, напрочь забывая лица,
Сквозь морок, суету и тлен,
Я снова вижу эту птицу,
Летящую средь вздутых вен.
И в зеркале заворожённо
Ловлю который раз подряд
Всё тот же странно-напряжённый,
Неуловимо-волчий взгляд.
ШТАМПЫ
Что поделать нам всё же
К славе Господа вящей
С неумытою рожей
И душою болящей,
С этой пьянкой-гулянкой,
С этой кровью-любовью,
Да судьбою-обманкой,
Да свечой в изголовье.
С этой песней несложной
О лихом атамане,
С горькой пылью дорожной
Да дырою в кармане,
С этим ножичком вострым,
Да с конём в чистом поле,
С балаганчиком пёстрым,
С бесприютностью воли,
С воровскою повадкой,
Да со щучьим веленьем,
Да с конфеткой-помадкой,
Да с дурным умиленьем,
С этой тёмною ночкой,
С этим тёмным перроном,
И с последнею строчкой,
И с последним патроном,
С резким посвистом ветра,
С резким посвистом птицы –
Всем, что примут два метра
Неродящей землицы.
***
Ветер – безумный дворник,
Беглый, хмельной острожник,
Всех чердаков затворник,
Вечно слепой художник.
Брови нахмурит гневно,
Спрячет смешок лукавый…
Взмахи метлы – налево,
Взмах топора – направо.
Шлёпая мокрой кистью,
Тонко рисуя тушью,
Ветер подхватит листья,
Ветер подхватит души.
И закружит незряче
Улицей, переулком,
По-стариковски плача
У подворотни гулкой.
Дуя в свирель напевно,
Лязгая жестью ржавой…
Душу мою – налево,
Душу твою – направо.
***
Земляника во рву
Меж разморенных солнцем камней –
Раздвигая траву,
Я, как ветка, склоняюсь над ней.
Пулемётным свинцом
Время скосит меня – ну и пусть.
Помертвевшим лицом
В земляничную россыпь уткнусь.
Недописанный стих
Обречённо вздохнёт у плеча…
На ладонях моих
Земляничная кровь горяча.
***
Он первый раз копытом тронул снег
И отскочил, дрожа и приседая:
Земля была не чёрная – седая,
И яркий свет, пройдя сквозь бархат век,
Казался алым. Сотни хрупких жал
Пронизывали воздух и, тревожа,
Покалывали зябнущую кожу…
Он вновь шагнул, всхрапнул,
и – побежал.
И глядя на его летящий бег,
На солнечно размётанную гриву,
Я улыбаюсь: «Господи! Счастливый –
Он в жизни первый раз увидел снег».
***
Смерть в окно постучится однажды
Лунной ночью иль пасмурным днём,
И к плечу прикоснётся, и скажет:
«Ты довольно грешила. Пойдём».
И в полёте уже равнодушно
Я взгляну с ледяной высоты
И увижу, как площади кружат
И вздымаются к небу мосты.
За лесами потянутся степи,
Замелькают квадраты полей,
Но ничто не кольнёт, не зацепит
И души не коснётся моей.
Лишь пронзительно и сиротливо
Над какой-нибудь тихой рекой
Свистнет ветер, и старая ива
Покачает корявой рукой.
Камышами поклонится берег,
И подёрнется рябью вода,
И тогда я, пожалуй, поверю,
Что прощаюсь и впрямь – навсегда.
И, быть может, на миг затоскую,
Увидав далеко-далеко
На земле возле стога – гнедую
Со своим золотым стригунком.
И рванусь, и заплачу бесслёзно,
И беспамятству смерти назло
Понесу к холодеющим звёздам
Вечной боли живое тепло.
***
Когда отпустит боль, я вдруг увижу
Фабричную трубу, кирпич двора,
И буквы на стене – под самой крышей,
Кричащие «Гагарину – ура!».
И небо,
что в прицельном перекрестье
Оконных рам похоже на дыру,
И флигель,
где кусок прогнившей жести
Крылом подранка бьётся на ветру.
Отпустит боль, и я ещё услышу,
Быть может, через трещины в стене –
Скрипичная мелодия всё выше
Взбирается по тоненькой струне.
С естественностью веры бестревожной,
С наивностью гармонии простой –
По лестнице крутой и ненадёжной
Над вечно равнодушной пустотой.
***
Непрерывно, натужно, упорно
Сквозь рожденье, страданье и смерть
Наших жизней тяжёлые зёрна
Прорастают в небесную твердь.
А навстречу – легко и неровно
Дышит бабочки трепетный блик,
И полёт её радостен, словно
В бесконечность распахнутый миг.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ