Как Александр III встал на сторону художников Товарищества передвижников в их споре с академиками
Тринадцатилетнее царствование императора Александра III оказалось, по мнению современников, чрезвычайно значительным и благотворным периодом в развитии русской культуры.
Искусствовед и художник А. Бенуа считал, что «оно подготовило тот расцвет русской культуры, который, начавшись ещё при Александре III, продлился затем в течение всего царствования Николая II...»
К моменту вступления на престол император Александр III уже был:
– покровителем Финляндского общества поощрения художеств; Московского археологического общества любителей русских древностей; Карамзинской библиотеки:
– почётным попечителем Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже;
– почётным председателем Императорского Русского исторического общества;
– почётным президентом Музея цесаревича Александра Александровича;
– почётным членом Императорского Русского географического общества, Общества любителей кавказского археологического Императорского Минералогического общества, Императорского Археологического общества;
– почётным любителем Императорской Академии художеств;
– действительным членом Общества поощрения художеств;
– почётным членом Московского, Казанского, Санкт-Петербургского, Новороссийского университетов и Российской академии наук.
Став императором, Александр III покровительствовал всем вышеперечисленным историко-культурным и художественным институтам, уделяя особое внимание развитию национальных черт культуры и искусства.
В середине XIX века в России наблюдалась активизация выставочной деятельности, начался процесс формирования художественного рынка. Цесаревич Александр Александрович и цесаревна Мария Фёдоровна были постоянными посетителями всех крупнейших столичных выставок, в том числе Академического общества русских акварелистов. Они были лично знакомы с самыми известными художниками, критиками и коллекционерами того времени.
Особенно они интересовались картинами Товарищества передвижников. «Передвижники с их интересом к российской природе, истории, жанровым сценкам, обличительным или, напротив, развлекательным, ироничным, были симпатичны Александру III и своей национальной проблематикой, и понятной ему реалистической манерой», – писал современник. Члены тварищества стали получать регулярные заказы царской семьи.
Напомним, что Товарищество передвижников бросило вызов академическому искусству. Между Академией художеств и передвижниками были очень сложные взаимоотношения, и, казалось бы, Александру Ш «положено» было стать на сторону академиков, но... «Симпатии к новой русской школе, – отмечал искусствовед и художественный критик А. Прахов, – наконец, привели к тому, что государь совершенно самостоятельно, решительно и открыто стал на сторону «передвижников», в те поры ещё боровшихся под знаменем самостоятельности русского искусства, отождествляя её с принадлежностью к реализму».
После посещения государем и государыней выставки Товарищества передвижников в 1883 году И. Крамской вспоминал: «В субботу прошлую приехал и государь с императрицей из Академии. Был весел, милостив, разговаривал, смеялся, очень доволен, смотрел картину Репина, благодарил, купил 6 картин и, уезжая, сказал следующие замечательные слова: «Как жаль, что я к вам всё поздно попадаю на выставку, всё хорошее раскуплено. Скажите, когда ваша выставка открывается обыкновенно?» – «На первой неделе поста, в воскресенье...» – «Надо будет на будущий раз устроить так, чтобы я мог приехать к началу. Благодарю вас, господа, прощайте!»
В дневниках А. Жиркевича, близкого друга Репина, есть такая запись: «Репин рассказал мне подробности представления государю конференц-секретаря Академии художеств графа И.И. Толстого вчера на Академической выставке. Согласно рассказу Репина государь на этой встрече начал разговор так: «Вам предстоит трудная задача поднять Академию. Ваш предшественник был мошенник, в Академии всё было основано на мошенничестве, почему я и не любил посещать выставки в Академии, где приходилось сталкиваться с этой личностью, которую я давно бы выгнал из Академии, если бы не великий князь Владимир...» Речь шла о бывшем конференц-секретаре Академии художеств П.Ф. Исаеве, сосланном в Сибирь за хищения».
По словам Репина, Александр III долго беседовал с
И.И. Толстым об устройстве академии и выразил твёрдое желание, чтобы уничтожилась рознь между академистами и передвижниками. «Я не могу выносить этого раскола и прошу вас уничтожить его. Да и какой раскол может быть в сфере искусства?»
Первым шагом к реформе послужил опрос художников и лиц, «сведущих в искусстве». От имени президента академии были разосланы приглашения сообщить своё мнение о том, как реформировать академию. Свод этих мнений составил два печатных тома. По инициативе императора была высочайше утверждена комиссия для составления устава. Некоторых её членов государь назначил лично, список прочих был представлен ему на благоусмотрение. Также был учреждён институт почётных и постоянных членов академии, состоящий из 60 лиц, компетентных в области изобразительного искусства.
По распоряжению императора была создана Высшая художественная школа с совершенно обновлённым составом профессоров, свободными мастерскими и свободным конкурсом для получения наград. Александр III лично утверждал профессоров, руководителей мастерских. Среди них были А.И. Куинджи, В.Е. Маковский, И.Е. Репин, И.И. Шишкин и др.
В академический устав по предложению императора был включён параграф о развитии монументальной живописи.
Согласно уставу Академии художеств, утверждённому Александром III 15 октября 1891 г., Академия художеств преобразовывалась в высший государственный орган «для поддержки, развития и распространения искусства в России». Были увеличены ассигнования на художественную деятельность академии с 30 тысяч рублей в год до 60 тысяч. Сюда включалась и деятельность академии по приобретению выдающихся произведений искусства. Произведения русских художников, приобретаемые академией, должны были составить фонд, выделяемый для комплектования коллекций провинциальных музеев.
Чтобы действовать столь решительно согласно с логикой развивавшегося реалистического искусства, нужно было хорошо разбираться в самом искусстве.
Свидетельства того, в какой мере император понимал искусство и мог разбираться в его направлениях, находим мы в мемуарных повествованиях его современников. Профессор искусствоведения Адриан Прахов, лично знавший императора, писал: «Не было вещи, мимо которой государь прошёл бы вскользь. Как любитель, он желал всё пересмотреть и, любуясь, делал свои замечания и зачастую поражал сопровождавших его лиц меткостью определения и памятью на художественные произведения… Сопровождавшие его художники чувствовали, что среди них человек, весь открытый для искусства, ценящий художника и потому относящийся к нему с неподдельною деликатностью. Это трогало. Если императору что-либо нравилось, то, посоветовавшись с императрицей, государь с изысканной деликатностью спрашивал: «Могу ли я купить эту вещь?»
Личная заинтересованность императора искусством с годами приобретала государственные черты и стала оказывать влияние на события современной художественной жизни.
Александр III покровительствовал всем проявлениям национальных черт в изобразительном искусстве России. Это было особенно заметно на поощрении государем искусства художника В. Васнецова, с которым царская чета познакомилась в Париже. Роспись Васнецова Владимирского собора в Киеве привлекла особое внимание императора, он специально выезжал в Киев, чтобы увидеть собор.
Очень был близок императору, председателю Русского Исторического общества, национальный исторический жанр, в котором работал Суриков. Царская чета приобрела для своей коллекции картины «Покорение Сибири», «Боярыня Морозова». Художник, встретившись с императором на XV выставке Товарищества передвижников, рассказывал в письме: «Он подошёл к картине... Всё по лицам разобрал. А у меня горло от волнения ссохлось: не мог говорить».
Именно по заказу императорской семьи художник Поленов написал 14 пейзажей и батальных сцен Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.
С особым интересом следили Александр III и Мария Фёдоровна за творчеством Ильи Репина. В 1891 г. на выставке, посвящённой 25-летию творческой деятельности художника, Александру III была показана картина «Арест нигилиста» («Арест пропагандиста»).
«Даже «Арест нигилиста» вытащили ему, – писал позже Репин дочери Льва Толстого. – Он рассматривал и хвалил исполнение, хотя ему показалось странным, почему я писал это так тонко и старательно». И в другом письме: «Как милостив и внимателен к нашим работам был Государь! Мне показалось, моя выставка при нём вдесятеро интересней, и я без умолку объяснял разные подробности о своих работах... Как он восхищался «Запорожцами»!»
Позже Репин отметит: «В отношении изобразительного искусства Император придерживался демократических воззрений... Правительство наше очень терпеливо относится ко всем почти явлениям в нашем искусстве. «Бурлаков» моих по эскизу моему заказал мне великий князь Владимир Александрович (президент Российской академии художеств, брат императора), «Запорожцев» купил государь. Вообще, правду сказать, они беспристрастнее и совсем уже не деспотичны в своих требованиях».
Император и императрица поддерживали Шишкина, постоянно нуждавшегося Крамского...
В 1883 г. Александр III высказал мысль о создании в Санкт-Петербурге Музея русского искусства. «Его Величество, – вспоминал А.П. Боголюбов, – вдруг сказал мне: «А ваши товарищи-передвижники все перекочёвывают из одного городского зала в другой с тех пор, как Исаев (конференц-секретарь Академии художеств. – авт.) их выжил из академии. А потому я часто и серьёзно думаю о необходимости создания в Петербурге Музея русского искусства. Москва имеет, положим, частную, но прекрасную галерею Третьякова, которую, я слышал, он завещает городу. А у нас ничего нет».
Идея создания музея, в стенах которого могли бы соединиться как работы мастеров Императорской Академии, так и новых, так называемых оппозиционных художников, – в этом и видел император свою задачу. Он выступал за единство и целостность в любом деле. Потом он купит для музея десятки картин. Благодаря решению императора в 1885 г. Эрмитаж впервые получил финансовую самостоятельность. Бюджет музея увеличился в два раза.
Александр III выступал и как коллекционер, и как меценат. Он делал заказы и ветеранам Академии художеств, и передвижникам. В коллекции картин Александра III и Марии Фёдоровны в Аничковом дворце и Гатчине, собранной ими на деньги царской семьи, к 1884 г. насчитывалось около 900 полотен. Из них 580 – произведения русских художников, 320 – западноевропейских.
Большое внимание уделял император развитию в стране прикладного художественно-промышленного искусства. Он считал, что оно – «рассадник художественного вкуса и основание для художественного развития вообще». Первый губернский Художественно-промышленный музей им. Радищева в России был открыт в городе Саратове благодаря покровительству императора.
Развитие художественной промышленности и преобразование императорских фарфоровых и стеклянных заводов также были под пристальным вниманием монарха. В короткие сроки было произведено техническое переоснащение заводов, сотрудники которых прошли стажировку на мейсенском, севрском и берлинском заводах, что дало возможность выйти за короткий срок на европейский уровень производства.
Преждевременная кончина Александра III поразила многих русских художников.
Суриков писал своему брату: «Ты уже знаешь о скорби, постигшей всю Россию. Добрый и ласковый Государь наш скончался! Много, брат, я слёз пролил, да и не один я...»
«Тяжкое, лютое время приходится переживать: потеря неожиданная, великая, – писал М.В. Нестеров. – Русские люди хоронят с Государем Александром III заветные помыслы, мечты. Он воплощал в себе всё святое, лучшее, характерное для нравственного облика народа... Со времён Александра Невского можно смело сказать, никто более не выражал в себе так ярко свой народ, как Александр III.
И, быть может, не одному царю на Руси с того времени не выпало на долю столько сожалений, сожалений не партийных, а массовых, народных, более того – мировых».
А.Н. Бенуа, художник другого поколения и иных взглядов, писал о своих переживаниях, связанных с кончиной Александра III: «Это известие огорчило меня, точно я потерял очень близкого человека... По-новому, более сознательно я теперь стал относиться и к царствующему государю, оценивать самую личность. Многое, что я, заражённый почти поголовным фрондёрством русского общества, находил когда-то в правлении Александра III уродливым и даже возмутительным, стало теперь казаться необходимым или неизбежным. И обратно, если и раньше меня отталкивала от себя вся незрелая и часто просто глупая («снобическая», сказали бы мне сегодня) революционность, то теперь она представлялась мне преступной, фатально, неминуемо ведущей ко всякой «мерзости запустения».